МОСКВА. КАЗНЬ.
Москва как будто бы слезами
Встречала с узником обоз,
Смывая летними дождями
И пыль дорог, и цвет берёз,
Сознательно красу скрывая
Под гнётом туч, едва ли зная
Кто в гости ныне едет к ней
И не по волюшке своей.
Но слухом полнится земля
И не прошло и получаса,
Как тут и там не скрыть уж гласа,
Что мимо древнего Кремля
Везут в оковах супостата,
Как и его меньшого брата.
К кресту Степана приковали
Пудовой цепью – руки врозь,
Христа так римляне распяли,
Надев венец терновых роз.
Застыли люди в изумлении,
Придя ко храму Вознесения,
Хоть слух о вольнице донской
Гулял в Москве уж год другой.
И вот он грозный атаман
Стоит пред ними молчаливый,
И взгляд не только не стыдливый,
Но дерзкий богом ему дан,
И как не цепь его держала
Толпа бы в страхе убежала.
Во взгляде том былую удаль
Сокрыть не могут железа
И знает точно, что с ним будет,
Но вдруг усмешкою глаза
Наполнятся, мальца завидев,
А мать открестится: «Изыде…», -
И сына срочно за собой
Ведет от Разина долой.
Негромкий ропот по толпе
Пройдет несмело и утихнет,
Никто и слов не скажет лишних,
Сокрыв все думы в голове,
В которых много и крамолы
И впору разве очи долу.
Во след, привязанный к повозке,
И Фролка мелко семенит,
В кафтан одетый слишком броский,
Что от него в глазах рябит.
С живого снят ли, с мертвяка
Иль привезён издалека,
Теперь уж, право, всё равно, -
Ходить недолго в нём дано;
И взгляд потух, рука трясётся,
Забит стрельцами, сломлен дух,
И только жалость от старух
Меньшому брату достаётся,
Другие ж вслед ему плюют
И вкупе с тем проклятья шлют.
Вот так и двигались неспешно
Средь ротозеев городских,
И слёзы редкие с усмешкой
В едином возгласе слились;
Да стая воронов кружила
В предчувствии своей поживы,
Что смерть наступит очень скоро, -
Уж не про то ль вещает ворон?
И двор Разбойного приказа
Они давно облюбовали,
Где стаей вечно восседали,
Где тел смердящая зараза
Манила, словно пчёл на мёд,
Где мрёт под пытками народ.
И странно, но не слышно криков
С подвалов пыточных в ночи,
Недоуменье в сытых ликах,
Кого при жизни в палачи
Господь небесный записал;
Кто-кто, а он то верно знал,
Что на другое не способны,
И разглядев изъян утробный
На путь сей их определил,
Где и ума немного надо -
Было б царю послушно чадо,
Да много денег не просил.
И вот ремесленник от крови,
В который раз насупив брови,
Щипцами рвёт Степана тело,
Ломает кости, слова ждёт,
Но с уст ни стона не слетело
И вновь за кнут, и снова бьёт
В бессильной злобе на Степана,
Но не понять им атамана
Своей замшелою душой,
Где чувств хронический застой.
А Разин, в пику палачу,
Глаза прикрыл и погрузился
В донские степи, где родился,
И словно видит наяву,
Как он по травушке босой
Ведёт коня на водопой.
Застыла кровь. Степан в подвале
Часов последних ловит миг
И на рассвете утром ранним
К нему пришёл монах старик.
Всё крестится, и то и дело
Твердит, что бренно наше тело,
Но дал господь послушным чадам
Души бессмертие в награду;
И кто покается – спасётся
От вечных мук на свете том,
(Во что и верится с трудом),
Ну а монаху всё ж неймётся
Степана в этом убедить
И божьей милости просить.
«Медоточивы твои речи,
Старик, но право, ни к чему,
И смерть, постигшую Предтечу,
Приму послушно поутру.
И не гулять мне в райской куще…
Иуд виню, себя же пуще
В том, что не смог поднять народ,
Не убедил и нужный слог
Для тысяч крепостных крестьян,
Наверное, не там искал:
То во хмелю, то с кем-то спал
Из дочерей простых мирян,
То на реке купцов тревожил
И счёт покойников умножил.
Недаром сон приснился мне,
Что руки все мои в крови,
Об уготованной судьбе
Ты здесь, монах, не говори.
Таких, как я, в аду приветят, -
Костры дымятся, чалых встретят
На сатанинский этот пир,
Где во главе и их кумир
На троне из людских голов
Справляет тризну по тебе,
Как подобает сатане.
Ну всё, довольно, хватит слов,
Уже светает, к нам идут.
Прощай же, милый, божий плут».
Под звук чуть слышного набата
Везут Степана – Фролка с ним,
Уткнул главу в рубаху брата,
Трясутся губы, недвижим;
По сторонам смотреть боится,
В душе, возможно, очень злится,
Что брат втянул его во всё:
«Чем плохо то житьё-бытьё,
Которым жили без печали
В своей станице на Дону?
Так нет, подай ему княжну,
И чтоб казаки привечали
Его, как чтут едва ль вельмож,
Вот и загнёмся не за грош».
И в полный рост с трудом вставая,
Кричит про слово и про дело,
Своим посылом намекая, -
На всё готов, и лишь бы тело
Не разлучали с головой.
Мол, знает где ночной порой
Зарыты клады – всё покажет,
Про схроны казаков расскажет,
На все вопросы им ответит,
Лишь только жить, неважно, где -
В остроге мрачном ли, в тюрьме,
Но жить, дышать на этом свете.
Глаза потупил и на брата
Смотреть боится каин клятый.
Ущербный дух, убоги мысли
И не виновен в том Степан,
Как и хорёк не ровня рыси;
Уж коль не всем дар божий дан,
То и не стоит их порочить,
Глаголом жечь промежду прочим,
И, слава богу, на Руси
Не помнят их, где ни спроси.
Но вот и лобное подворье
На Красной площади смердит,
Степан идёт, но не спешит
В приют разбойников и ворья,
Где и помост вчера налажен,
И дух древесный слышен даже.
Вокруг него народ толпится
И с нетерпеньем пьяниц ждёт,
Что кровь начнёт ручьями литься,
Где может и в себя вольёт
Изрядной доли ощущений,
Забыв о горе и лишеньях,
(Увы, от коих не уйти),
Но с час побыть хоть в забытьи.
Стрельцы проход в толпе ровняют,
Куда и Разина ведут,
Свободного в сей час от пут,
Но всё равно с трудом шагает -
Итог деяний палачей
В часы бессонные ночей.
И зычным гласом рёв толпы
Его шаги сопровождает,
Где млад и стар в словах скупых
Степана дружно проклинают.
Прохладный утра ветерок
Скользит у босых его ног,
И солнца луч не обжигает,
Играясь, словно, понимает,
Что там, куда Степан идёт,
И так довольно-таки жарко,
А посему не столь и ярко
Светило свет на землю льёт,
Скорбя, по-своему вот так,
И посылая божий знак.
Степан, как будто торопясь,
Со всем покончить побыстрее,
На скорбный помост взгромоздясь,
Глядит на всех уже смелее.
Вдыхает воздух полной грудью,
Прослушав приговор от судей,
Крестясь, на церковь поклонился,
И как бы кто и как не злился,
Нарочно встал спиной к Кремлю,
Явив презрение к царю.
Поклон в три стороны кладёт,
Прося прощения у народа;
Направо для голов колода
Очередную жертву ждёт -
Мгновенье и умылась кровью,
Отправив к чёртову подворью
И душу из багряной лужи,
Но неизвестно, где ей хуже:
Здесь на земле, где и грешил,
Где было всяко, - бог всё знает,
Или в аду, коль заслужил,
На что же смертный уповает?
А, впрочем, может быть и нет
Там ничего, и белый свет
Смущают лживыми речами -
Увидим разве только сами;
Но интересно всё же знать,
Что ждёт послушных христиан
И правоверных мусульман
Там, где и вечно пребывать
Любому, канувшему в вечность?
Но то вопрос уже извечный…
-« »-« »-« »-
Я был, покорный службы долгу,
В предгорьях Жигулёвских гор
И всё смотрел, смотрел на Волгу,
Надеясь видеть полный вздор:
Что из-за острова на стрежень
Челны плывут, и ветер свежий
Их гонит на простор волны.
В мечтах своих мы все вольны
И даже то, что невозможно
Явит рассудок наш земной,
Когда пред нами как живой
И Разин в атаманском ложе
С княжной персидской возлежит
И та препятствий не чинит.
Напротив, с ним весьма нежна,
В стихах воспетая княжна.
Но это всё в мечтах и снах, -
Никто уж Волгу не тревожит,
И Разин на своих челнах
Явиться нам уже не может.
Другие ценности в чести -
Младую поросль спроси,
Так ведь и вовсе не расскажут
Кем был Степан, и век не сразу
Припомнят, глядя в потолок,
Что и смешно, да и досадно -
«Урок прошёл, на том и ладно», -
Твердит «истории знаток»
И жертва западных реформ,
В умах детей от коих шторм,
Иль полный штиль, что много хуже.
В кого же вырастишь ты, друже?
И по прошествии веков
В душе у каждого свой Разин,
Где есть немало лестных слов
И в то же время много казней
Кичливых бар, людей служивых, -
Да каб не он, то были б живы
Купцы из волжских городов
И персы с дальних берегов.
Но всё же буйная натура
Влечёт к себе и по сей день,
Заставив позабыть про лень,
И прочитать литературу
О днях тех тёмных и суровых,
О людях смелых и готовых
Сказать всесильным своё «нет»,
И взбудоражить белый свет.
Пусть и разбойник, и злодей,
Но Разин в памяти людей…
К О Н Е Ц.