"Российский писатель", 10.01-2017 г.
ОТБЛЕСК НА СТЫЛОМ СНЕГУ
Поэтический голос Владимира Корнилова.
К началу нового века читатель привык или, быть может, притерпелся к интеллектуализму в русской поэзии. Неожиданный образ, смелое сближение вещей очевидно далеких, изобретательный сюжет, синтаксические переносы в строке и вольная строфика – казалось бы, все уводит любителя отечественной лирики от наивного переживания, восхищения природой, от простых событий и наглядных характеров. Эти приметы как будто говорят нам, что человек нынешний стал сложнее, ум его склонен различать ранее неведомые оттенки смысла, а простосердечное созерцание окончательно осталось в прошлом.
Однако в подобной установке скрыта демоническая уловка, которая, в первую очередь, спорит с евангельскими словами: «Будьте как дети». И всякий раз, когда поэтическая строка терзает ум и сердце читателя, жажда чистого слова и незамутненного цивилизацией восторга перед прекрасным ликом природы опрокидывает современные поэтические правила и ведет его усталую душу к первозданным чувствам и искренним, незатейливым словам.
Во многом такое рассуждение справедливо для стихотворений Владимира Корнилова, сибирского поэта, строки которого хранят волшебные картины сибирской тайги, преображения времен года, русскую удаль, семейные скрепы и трудное бытие подлинно русского человека.
Стихи Корнилова часто проговаривают те максимы, которые держат в единстве порой неукротимые свойства характера нашего народа: «с чем сравнить материнскую силу?»; «в глазах учительницы гнев // и боль, и гордость затаенная. // И представлялась нам в огне // земля отцов непокоренная»; «это Русь, мне давшая в наследство // родовые ценности свои». Однако у поэта эти акценты совершенно лишены напористого атакующего звучания. Его речь повествует о событиях житейских, которые вполне могли бы случиться в иных местах и с другими людьми. Типичность происходящего кажется, на первый мимолетный взгляд, недостатком сюжета, изъяном образной системы стихотворения. Но, прочитав поэтическую историю еще раз без спешки и интеллектуальной надменности, ты видишь теплоту сердца рассказчика и сочувствуешь его героям.
На исходе январского дня
Мать, обнявши седую осину,
Родила на делянке меня...
Лес был полон рабочего люда.
Пели пилы, и ухал колун.
Каркал ворон, встревоженный гудом,
Одряхлевший, как старый колдун.
<…>
...Недороды да бедность по селам.
Даже песни не пелись без слез.
Дед же въехал в деревню веселым:
«Мужики! Пополненье привез!»
Картины, которые пишет лирической строкой Владимир Корнилов, отличаются тем же легко узнаваемым, общим для автора и его собеседника переживанием, которое мы находим на живописных полотнах времен Отечественной войны и послевоенной эпохи. Подлинный реализм происходящего, открытость эмоций и смыслов сегодня почти редкость, даже затаенность персонажей принципиально носит теперь экзистенциальный характер.
Природа у поэта пронизана светом и переливами оттенков, каждое время года наполнено особым тайным смыслом, который скрыт в знакомых пейзажных деталях и бытовых заботах. Человек и окружающий его мир находятся в согласном взаимодействии: небеса, деревья, зверье, земля и вода живут своим распорядком, человек соприкасается с ними, но не вторгается в этот уклад хозяином, не ломает под себя нерукотворную вселенную.
Спят деревеньки в таёжной тиши.
Зимние тропы глухи.
Месяц в сторожке огонь потушил,
Иней осыпал с ольхи...
Словно стрелец, заступивший в дозор,
Молча обходит тайгу,
Ярко горит его острый топор –
Отблеск на стылом снегу.
...Ну а когда прокричат петухи,
Высветят зори узор, –
Месяц в сугробе под сенью ольхи
Спрячет до ночи топор.
Созерцание природы у Корнилова удивительно перекликается с тематически похожими строками Дмитрия Кедрина. Подобное лирическое эхо подчеркивает мастерство современного автора, который состоит в творческом родстве с художником, чья поэтическая искушенность несомненна.
В пространстве поэзии рубежа столетий голос Владимира Корнилова звучит негромко. Между тем, самобытность его интонации, точный выбор лиц и предметов, населяющих его стихи, замечательная естественность речи, в которой растворяется техника стиха и на первый план выходит само существо разговора поэта с читателем, – все это можно отнести к главным приметам русской поэзии, соединившей в себе литературную высоту и живое просторечие. Соединяя строки Корнилова с нашими собственными эмоциями, продиктованными «железным веком», мы обретаем глубокое дыхание и ничем не замутненную, тихую и непреходящую радость бытия.
Вячеслав ЛЮТЫЙ