Все, как всегда. Хоть плачь, хоть смейся,
Серьезней нет, видать, забот.
Жену Гуськова сняли с рейса –
Могли и выбросить за борт.
Произнести бы лучше «зА борт»,
Но ты, читатель мой, не строг.
Когда слюною брызжет Запад,
Когда зарей горит Восток –
От них на равном удаленьи
Язык легко ли свой сберечь,
Где надо ставя ударенье?
О том и речь. О том и речь...
Скача галопам по европам,
Могу ли думать о другом,
Боясь пещерным русофобом
Прослыть и внутренним врагом?
Могу! Вы знаете? Могу. Я –
Как будто коллекционер –
Живу, подробности смакуя.
Вот этот случай, например…
От равнодушия людского
Любой однажды входит в раж.
А не того ль она Гуськова
Жена, чей отняли гараж?
Нет, не того. А впрочем, та ведь
Блондинкой, кажется, была.
Меня опять подводит память –
Пора сдавать в архив дела.
И все-таки я, вспоминая
То стародавнее кино,
Отмечу – жизнь текла иная,
Все было вообще ино… –
Планетное, так скажем,
Как раз для съемки антураж.
Мы все тут – воины со стажем:
Тогда боролись за гараж,
Теперь – за кресло в самолете,
Что все никак не улетит,
Верней, за место на свободе,
Что выдается всем в кредит…
И вновь мы платим, платим, платим,
Чтоб нам в подлунной кутерьме,
Как блестки на вечернем платье
От внеземного кутюрье,
Еще подмигивали звезды,
Еще светило что-нибудь.
Путь освещать во тьме непросто,
Тем паче наш тернистый путь…
И Бог старается на совесть,
Вопрос – стараемся ли мы
Ему помочь?.. Небесный поезд
Несется вдаль по рельсам тьмы.
Глядит на вечности просторы
Сквозь самолетное окно
Жена Гуськова, «кредиторы»
Внизу остались. Вот оно,
То чувство удовлетворенья,
Что испытать способен лишь,
Когда поставишь ударенье,
Где надо, а потом взлетишь!..