Летает голубь тенекрылый,
как Демон суетного дня;
он напрягает в теле жилы,-
мол, не забудешь про меня...
Но белый голубок кругами
тень высветляет по мирам
и... прикрывая тень крылами,
сизарь, как тать упал к ногам...
...Строптива тень лишь в этом мире...
Браслет над женщиной завис:
мир миражем уходит вниз
и замолкает звук на лире...
Ни свет, ни тьма: рассвета час,
и всюду зыбкое пространство;
нет ничего, лишь постоянство...
Спокойно, тихо - вечный час...
Безмерен миг в разлете сути,
но где-то мнится огонек,
и вдруг, волна, с отливом ртути,
дугой развеяла дымок...
Вдали огонь недосягаем...
На лире тронута струна...
Родилась новая волна...
Там то, что Богом называем...
А здесь рождает суть искру,
даруя сгусток мирозданья...
Очнись, мужчина поутру,
возвысь в творениях мечтанья!
61
Не женщину, так идеал
храни душа до самой смерти;
не то, там угнездятся черти,
и станешь сам себе вандал.
...Замкнулся круг - погасло око.
Стрекочет суетно сорока,
и листья падают под звук,
и спят тринадцать... Полон круг.
Но все настойчивее птица
и ничего уже не снится.
Ах, как на воздухе спалось:
в круизе лета, каждый гость.
Еще обрывки сна мелькают,
из чувств неясный ком свивают,
и странных взглядов полон двор,
и еле слышный разговор...
И лишь фонтан тому не внемлет:
И истукан устало дремлет.
В кругу взволнованных сердец
вьет листопад судьбы венец...
Венец на новые скитанья...
О, сон - мечты иль назиданья?!
В нем или разума хандра,
иль подсознания игра...
62
Сон второй
Предзимье. Дюжина на круге,-
как изваяния стоят;
тринадцатый в метельной вьюге
незримо крутит циферблат.
Покорны лица, ждут чего-то,
в лазурном сгустке бытия,
а в будущем кипит работа,
миг убыстряя, суть тая...
И все быстрей, быстрей вращенье,-
уже на круг пришлось возлечь:
о, не людское напряженье,
вопит молитвенная речь!
Вцепилась в цифры плоть земная,
но как слаба пугливость рук...
За кругом дверь открылась вдруг
и ждет, провалом изнывая...
Сорвался с круга в темень маг,
за ним разбойник, злобой наг.
Ученый ухнул в зев провала.
Бабенка бух, как не бывала...
Икнув, исчез дверной проем,
в неясный сон втянуло души,
и вот, покой времен нарушив,
летят в астрале вчетвером...
63
Минуя разность измерений,
влетели в даль былых времен:
мир до потопных поколений
четверку взял в ночной полон.
Объятья странственного смерча
ослабли, канув в зыбь воды.
Трава мягка, как гуттаперча,
и в звездах нет еще вражды.
Луна, в сиянии над полем,
к горам струит кисейный шлейф,
как дар Земле волшебным троллем,
частиц вселенной легкий дрейф.
Ночная сырость и прохлада
с ознобом требуют тепла.
Но вдруг, прозрачная громада
тяжелой поступью прошла.
Как студень в облике колосса,
с игрою бликов в глубине...
Бабенка в крик: - Ой, дурно мне!
Бандит: - Он кто? - вот суть вопроса.
Но точно знаю я одно:
идем за ним, пока темно.
...Шагнули следом все покорно,-
разбойник лидер здесь бесспорно.
Бежали берегом до скал:
пещеры яростный оскал
и свет огня, и тени, тени...
Туман и пар в недвижной лени.
64
Бликует в зыбком свете грот:
в тумане алом скрыты своды,
струят по стенам тихо воды,
а в центре ад кровавит рот...
Клокочет магма у провала,
течет расплавами река,
вода шипит на сгустках вала.
взлетая в алость потолка.
Вокруг - подобье хоровода.
людей невиданного рода:
искрятся отсветы в телах,
блаженство в палевых глазах.
Вода с огнем - вот это баня:
слиянье супротивных сил!
Мольбой подземный Дух тираня,
заглавный жрец в кругу царил.
Молитва с воплями дельфина,
кита унылое нытье,
пещерное шаманство финна:
во лбу желаний острие...
И вдруг, молитва онемела.
ко входу жрец направил взор:
- Эй, кто там прячется, как вор,
какая тварь мешать посмела?
...Четверка вздумала бежать,
да ног застывших не поднять,
и всех невидимая сила,
сорвав с земли, жрецу явила.
65
Надменный круг из сотен глаз
вогнали в коконы пришельцев.
О, монстры были в том умельцы,
и снова жрец явил свой глас:
- Что вижу я? Как пали люди:
для них вершина интеллект?
Ослепший дух в потемках блудит.
Вот, технократии эффект!
Как сжалась плоть, как потемнела,
каких болезней только нет!
О, мысль, чтоб ты онемела:
тобой они затмили свет!
Ослепли в нудном диалоге
наедине с самим собой,
а суть в Божественном чертоге
молчит смиренною рабой.
Вот вижу я, сей муж ученый,
он двигал к пропасти прогресс,
и мир понесся, как экспресс,
крылом железным окрыленный.
Он будет нам ваять горшки
к настоям трав и благовоний,-
в науке важны не вершки,
важней не знать земных ироний...
А это кто? Душа черна,-
напоминает пса Цербера.
Ого, померкла вся пещера!
Пугать им будем духов сна.
66
А третий вроде наш по духу:
чудесный маг, скажу я вам...
За нас пусть делает чернуху:
нам чистить кармы по утрам.
Есть и прекрасное в навозе:
когда навоз узришь травой,
нырни в былое с головой,
себе внушая запах розы.
А это, что за экземпляр?
Пред нами женщина? Нет, баба...
И эта в магии не слаба.
Ого, меня кидает в жар!
В ней, что-то есть от антимира,-
зачахнет в ней любая лира;
способна все вогнать в хаос.
Да, нужен нам такой колосс...
Копать пещеры будем ею,
дробя на атомы гранит.
Ух, как мегера верещит,-
одеть смирилку ей на шею...
...Сложили пленников в ларец,
одев, смирительные кольца.
И вновь молитву начал жрец,
да не судьба быть богомольцем...
Уж новых пленников ведут,-
еще сорвало с циферблата:
мадам снесло, слетел богатый,
художник здесь, да бедный тут.
67
И этих в коконы одели,
и этим жрец в нутро глядел,
и эти в кольцах онемели.
И раздраженно, жрец взревел:
- Разверзлось, что ли, поднебесье?
Кто ж там нарушил ход времен,
и из каких, таких племен
несет к нам это мракобесье?
Вот пара: толстый и худой,
один в жиру, другой голоден,
но их мирок друг с другом сходен,
с разнополярною враждой.
Один инстинкты ублажает,
другой об этом же мечтает:
дадим им дело по нутру -
пусть чистят нашу конуру.
Пусть пол метут словесным зудом,
а дама, с адскою душей,
для распрей будет им искрой.
Так, это кто тут с самосудом?
Художник - образный фантаст...
Из свары образы создаст:
увидит монстров Дух пещеры
и сил нам даст без всякой меры!
И выйдет, выйдет Дух земли,
как буйный демон из могилы,
чтоб мы владеть Землей могли,
чтоб с неба тучи не сносило...
68
Пусть век клубятся облака,
пусть солнце светит там, над ними.
Мы ж - светим знаньями своими;
сильнее света нет пока.
Из молний вяжем мы жгуты:
пространство вводим в напряженье.
Приводим мы ветра в движенье,
и с силой камня мы на ты.
Тем, кто живет над облаками,
не уравняться силой с нами.
Испей водицы Дух земли
и нашим помыслам внемли!
...А циферблат уже пустует,
лишь смерч один над ним ликует:
судьбы незримое крыло
все персонажи унесло.
Пустыня, солнце, блеск песка
и синь безоблачного неба;
оазис спит у родника
и странник мочит корку хлеба.
Кругом блаженство и покой,-
звенит лишь эхом легкий зной;
слегка владеет ртом зевота,
но дух не спит, ему забота...
И кажется: цветущий рай,
лишь только птицами обжитый,
иль здесь живет властитель скрытый,
тогда внемли и не зевай...
69
Вдруг взмыл песок, с порывом бури,
в спираль скрутилась неба синь:
не то, чудачит дух пустынь,
иль джин от скуки балагурит...
Ни дух, ни джин, а явный сон
исторг из чрева суть людскую,
и упокоился, как стон...
И люди душами тоскуют.
Поэт с возлюбленной своей,
монах в мольбе и дева в шоке;
оазис видят синеокий:
в пустыне рай, но без людей.
Накрыта скатерть самобранка...
Тут странник вышел из кустов,-
персты у губ - зовет без слов,
мол, достархан не нам приманка...
Укрылись все за родником,
где плеск ручья эфир тревожит,
и полог леса эхо множит,
и шорох ходит босиком.
В зените неба звезд сиянье -
атлантов светоносный рой:
слетают вниз за подаяньем,-
набраться силушки земной.
С высот спустились полубоги
земным цветеньем подышать.
Весна, как трепетно вкушать
нектар на влюбчивой дороге!
70
Явились нимфы из цветов,
летят с объятьями к атлантам:
улыбки, слезы, шепот слов,
и те встречают их галантно.
От нимф цветочный аромат,
любого бросит на колени;
мечтая с пылкостью стремлений,
не дух, а тлен теперь крылат.
В желаньях крылья тяжелеют,
от пылких грез умы пьянеют;
тела, с расплавами лучей,
темнеют от шальных речей.
Пришла пора земным утехам,
настало время суете,
и полубоги уж не те:
попарно бродят с томным эхом...
Но дух не ведает червя,
и в тлен не знает ветхой двери,
и в смертном рубище живя,
терпеть не долго будет ересь.
Стряхнув земное, дух воскрес,
смирив безудержность желаний;
открылась снова синь небес -
дорога к Богу без страданий.
Сомкнулся этот мир и тот,
в прозрении неугасимом,
и исполин за исполином
взлетели в зарево светлот.
71
А нимфы, как цветы - увяли,
оставив миру семена,
чтоб вновь, когда придет весна,
они любовь бы повстречали.
Один атлант, как сирота,
остался средь пустого пира,-
он не нашел любовной лиры:
любовь без нимфы лишь мечта.
И вдруг он вздрогнул, как в ознобе
и глянул в заросли кустов;
земляне замерли, как в гробе,
с мольбой без голоса и слов.
А великан, нахмурясь вепрем,
бушуя внутренним огнем,
с кустов листву сорвал, как ветром:
пред ним пришельцы, впятером.
Тотчас возникла мысль вопроса:
- Вы кто, откуда и зачем?
...И странник отвечал колоссу,
но на слуху был так же нем:
- Так, люди мы, носимы роком,
и ищем все духовный свет,-
у нас прикрыто третье око,
вот и плутаем в толще лет.
Мы ищем подвига к смиренью
и в покаяниях предел,
чтоб обрести свободу бденья,
чтоб, даже всуе, дух прозрел.
72
- Вы в неурочный час явились,
и с опозданием открылись,-
на небо путь и мне закрыт,
а тропку смертушка хранит.
Изгой я нынче поднебесья,-
я не нашел свою любовь;
и ждет меня иная новь:
идти в пещеру мракобесья...
А в небесах так хорошо:
до звезд доступные просторы,
и облаков, живые горы,-
ах, как в них вольно и свежо!
Там окрылен до совершенства,
там нет заботушки земной,
там у судьбы одни блаженства,
и нет печали, ни одной.
Но изменила мне судьбина,-
Создатель дух мой развенчал:
я видно сильно величал
свой образ в роли властелина...
Возвысился до божества,
и вот листвой опали крылья,
но духа светлая мантилья
еще к познанию жива.
Нет, мне пещерная постылость
противна с волею жреца,-
уж лучше Божия немилость,
но с сохранением лица...
73
Уйду отшельничать в пустыню,-
в познанья превращать грехи;
уж лучше безымянным сгину,
чем жить ослепшим и глухим...
Пустое - гладкость биографий;
порочна похвала людей;
все видит Бог без монографий:
себе ты благо иль злодей.
Не зря ли вы сюда явились:
для ваших душ здесь чуждый мир,
здесь сущность каждая - вампир...
Как сном вы разумом укрылись...
...Спокоен странник, как восход,
ответ безмолвием дает:
- Пришли мы правильно - к истокам,
чтоб уподобиться пророкам...
Давно мы ищем сей предел,
где разум не стоит над духом;
здесь слышно первозданным слухом
яснее то, что Бог велел.
Сюда, с расширенным сознаньем,
стремится всяк, кто сердцем чист,
кто духозарным покаяньем
трясет себя, как древа лист.
Кто в Боге ищет наказанья
в сознании своей вины.
Мы тут не ищем оправданья,
глядя в себя со стороны.
74
...Гигант в ответ кивнул туманно:
- Ну, что ж, прощайте, мне пора;
устал я от речей пространных,-
на мне печаль, как та гора...
Я слушал вас, сам третьим оком
пещеру тайно осмотрел;
кто перед вами прилетел,
там так мытарятся жестоко.
Но в них раскаяния нет,
они нутром совсем не с вами...
...В гиганте вспыхнул лунный свет
и он исчез, сверкнув очами.
Слетел в раскаянье поэт:
- Греховны даже полубоги,-
легко ли нам сыскать тот свет,-
любовь, не потеряв в дороге.
Гордился музой я в миру:
казалось - я поэт вселенной
и, что в народе не умру
с напором слов своих нетленных.
Довел тщеславье до огня,-
спалил способность ясно видеть...
Потом любовь свою обидел...
И муза кинула меня.
И началась не жизнь, а проза:
я надрывался, как Спиноза,
но творчество рождало зло,-
и я оставил ремесло.
75
В запое жизнью куролесил,
да Бог болезнью наказал,-
о близкой смерти думать стал,
безвольно крылышки повесив.
Тут, в церковь начало тянуть;
ходил и, как умел, молился,
и сам себе я удивился:
поэт, а словом не блеснуть...
Владеть учился в Боге словом,
как будь-то, с детства был немым;
язык был толстым и кривым...
Я так корил себя сурово...
...Вздохнул сочувственно монах:
- Со мной такое же бывало,
да преуспел я в этом мало -
слова немели на кубах...
Лукавил я чужой молитвой,
с которой кто-то отстрадал,
кто отсражался честной битвой,
а я лишь внешне сострадал.
Не нужно много словословить,
пред Богом душу отворив,
Он в мыслях чаянья в нас ловит
и знает кто, в чем сиротлив.
Слова цитирует лишь память,
а нужно мысль в себе явить,
и к Богу тождество направить,
чтоб в яви с библией сравнить.
76
Так, супротивно фарисеям,
нам надо в Боге пребывать,
свою молитву отстрадать,
не плевел, а зерно посеяв.
И камни лишь в мирской суме,
коль всуе опыт не достигнут,
здесь ничего уж не постигнуть,
здесь лишь вина мелькнет в уме...
Безгрешных нет и уж не будет,
но Богом создан бренный мир…
Бежать из мира - Бог осудит…
И слаб во мне монаший клир...
...Вздохнул и странник, хмуря брови,-
присел, сутулясь на бархан:
- Ты прав, монах,- тут мало нови,
безгрешен только истукан.
Земная плоть, по воле Бога,
дана до смертного одра,
чтоб мог бороться до порога
с грехом с утра и до утра.
Не знаем, где нас смерть застанет.
Кто знает полный цикл в борьбе?
А святость так в объятья манит,
смывать свой грех в немой мольбе…
Нет! Есть один Христос - довольно!
Кумиром слыть я так боюсь:
прозревшим падать дико, больно,
но я не этого страшусь.
77
Страшусь сказать себе: - Спасен я.
Страшусь сказать, что жизнь познал.
Страшусь, над бездной занесенный,
понять, что Богу недодал.
Я был, в сей оторопи черной,
о, много, много, много раз;
я видел дно,- там нет гримас,
там безвременью все покорно.
Сломив гордыню, злобу, страх,
я выл в ладони покаянья,-
без чувств, заветных крыльев взмах,
вытягивал из тьмы изгнанья.
И прилетал я вот сюда,
где есть неслышная вода,
где аромат цветов тактичен,
где плотью я не обезличен.
Лишь здесь я выверяю путь.
Тут суета - мираж далекий.
Здесь, третье, открывая око,
гляжу с прозрением на суть.
Не чуждо мне ни что земное.
Господь, испытывай меня,
покуда все во мне живое:
запретов лед и пыл огня!
Сюда, к смиренному истоку,
где разум не затменье оку,
где чувством светишься меж звезд,
я рвусь, в познаньях чуя рост.
78
И возвращаюсь с этим к миру,
но чужд для мира, сей посыл
на отрицание кумиров,-
и тем становишься постыл.
Вот, где дилемма, так дилемма,
вот, где судьбинушки исток:
иль я в миру сыграю Немо,
иль в мировой вольюсь поток.
Да, чем яснее взор сквозь время,
тем тяжелей духовный крест;
донесть бы то святое бремя,
чтоб стал мостом грозящий перст...
Не просто так толкутся люди
вокруг носителя креста:
весь облик их, глаза, уста -
добром иль злом толкают к сути.
И в этом многие слепы,
и видят в нем лишь день вчерашний,
а он давно вперед летящий,
в пророчество увел стопы.
Но сатана, он всюду рядом,
меняет облик и слова,
и дом ему в нас - голова,
от туда льет он в душу яды...
Противник есть - пытай победу,
иди, восстань на святый бой:
учись с врагом вести беседу,
победу, выиграв душей.
79
...Монах вздохнул: - Грудь давит страхом...
Я чист: с рожденья не в миру,
а вдруг в греховности умру...
Как к Богу с грязною рубахой?
...Мотает странник головой:
- От мира и Христос не бегал,
а в нем погиб и тем живой,-
в миру росла Его Победа.
Для мира умер и воскрес,
а ты свой мир в себе сокроешь...
Придет Хозяин, что отроешь?
Иди, обожествляй прогресс.
Он - испытание для мира,
в нем души гибнут, как в аду.
Прогресс - судьба, а дух - то лира,
чтоб выжить в каменном саду.
Озвучить все в душе - вот благо,
порока вызвать и смирить,
иначе не увидишь стяга,
зовущий встать и победить.
Затворник мир уж не спасает,
а строит стену сам в себе:
и Божий мир его не знает,
и он не с ним в его судьбе.
И все же ты угоден Богу:
в тебе смирение живет;
ищи монах свою дорогу.
и лишь по ней Христос придет.
80