Черные нелепые ботинки с мятыми носами, на липучках, свисающих длинными полосками и достающих почти до пола. Маленькая тонкая босая ступня на два размера меньше болтается в них, шаг неровный, заплетается.
—Аннушка, ты поговорила? я могу отнести телефон обратно?
—Да, да. Я опять дозвонилась до них. Представляешь, они сказали что точно придут сегодня. Их будет шесть человек. —
Старушка лишний раз пригладила волосы, аккуратно уложенные уже с раннего утра.
Процесс чрезвычайно непростой для того, чьи руки, сухие и тонкие, поднимаются с к голове с трудом, медленно, как будто неродные телу. Сегодня сочельник. Особенный день. На расчесывание ушла четверть часа. А тут еще и такое.
Время вообще принимает совершенно другое значение, когда его смысл в том, что никуда спешить ее нужно, а нужно просто его проживать. Или даже вообще не замечать. На часах лишь четыре точки отсчета: встать, еда, прием лекарств, лечь. Все то время, что между этими кульминациями— тугое, тянущееся, скрытое от посторонних глаз, тяжеловесное и никому неподвластное.
Главное, вообще встать и справиться.
Минута на выдавливание пасты из тюбика, минута на закручивание колпачка, пять минут на полоскания. В перерывах между умыванием и причесыванием нужно отдышаться, посидеть, положив руки на колени, чтоб отдохнули. Самое коварное, конечно, это боль в плече. Из-за нее приходится замирать и не дышать, пока совершаешь движение.
Мы научены. Одна из целей — сохранить те умения, которые еще возможны. Поэтому просто стою в дверях, готовая подхватить падающий тюбик или колпачок, и наблюдаю. Время позволяет.
Но это было утром, а сейчас, взволнованная и немного возбужденная, Аннушка заплетающимся шагом, толкая перед собой опорную тележку, направляется мне навстречу.
— Шесть человек, это же ничего, что так много, можно ведь?
Она смотрит мне в глаза вопрощающе, и я усердно киваю головой:
— Ну конечно, можно, можно даже больше. Я очень рада такой хорошей вести.
—Они сказали, что привезут мне наконец мои вещи.
Аннушка приехала к нам в легком брючном костюме, и в упомянутых черных ботинках на босу ногу. День за днем она неизменно ходит в этом наряде, потому что больше ничего у нее с собой нет. На ночь вещи уезжают в стирку на дне большой бельевой корзины, и утром возвращаются "на круги своя". Казеная ночнушка на два размера больше делает Аннушку похожей на маленькое привидение, но ничего более подходящего у нас в запасах не нашлось.
Она не ропщет, только часто плачет, маленькая аккуратная старушка, до сих пор сохранившая по особому благородные и приятные черты лица. Аннушка иногда забывает, что с ней было вчера или неделю назад. Забыть, иногда думается мне, это как шанс, надежда на то, что что-то вдруг поменяется.
Беспокоится, спрашивает меня иногда, а скорее, кого-то мимо меня ввысь:
— ох.. ты не знаешь случайно, что со мной будет? Что с моими вещами? Что с моим домом?
Я не всегда знаю, что ей ответить. Просто обнимаемся.
—Все под присмотром, Аннушка. И ты -тоже. И мой взгляд, нет- нет, да и ускальзывает от ее глаз тоже куда-то ввысь.
Каждый день Аннушка куда-то звонит, потом садится в мягкое кресло в своей комнате, просит приглушить свет и робко говорит:
— Я наверное, тебя отвлекаю от работы, ты иди, а я тут посижу, подожду. Они обещали придти.
Декабрь 2017
#старики