РОМАН-ХРОНИКА
Автор Анатолий Гордиенко
Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).
Продолжение 18
Продолжение 17 http://www.stihi.ru/2019/12/30/6475
«Дайте помощь, дайте продуктов, погибаем...».
«18-20 января 1940 года.
Мороз Красный Нос. Мороз Белый Нос. Морозяка, морозище бьёт нас под дых. Никто никогда из ныне живущих не знал, не ведал таких смертельных холодов.
Караулы, секреты, пулемётчики сменяются через каждый час. Два часа уже не выдерживают. Топим печки днём — приказ Кондрашова похерен. Ночью тоже запрещали топить: дескать, искры скачут из труб. И на это командиры уже махнули рукой. Как же ночью без тепла, когда столбик термометра доходит до 45-50 градусов?
Необычное состояние природы. Тишина, скрипит снег каким-то особенным сухим скрипом. Наступишь на ветку валенком, она тут же лопается и стреляет. Сосенки звенят, как железные, если стукнуть топором.
Рубим мелкоту. Пила почти пришла в негодность, да и страшно пилить: сталь может хрустнуть на таком морозе. Сил никаких нет, дыхание короткое, ибо если вдохнуть как следует, холод обжигает горло и бронхи.
Я совсем «ссосулилси», согнулся и стал похож на рыболовный крючок.
Намедни ранним утром я встал, чтобы по привычке пойти за угол землянки. Страшно расстегивать ширинку ватных брюк, да и ничего уже не выливается из меня. Исподлобья глянул вокруг. Над Леметти стояли серые дымы, как кошачьи хвосты, задранные вверх. Дым из трубы — это жизнь. Наш снайпер-миномётчик Пётр Андреев, паренёк из Соломенного, сказал мне ещё в декабре:
— Вижу в бинокль дым, вижу деревенскую трубу. Навешиваю первую мину — перелёт, вторая — недолёт, третья — в трубе.
Чего ж финны не попадают? Лучше от мины помереть враз, чем тебе отпилят ногу...
К нашим сапёрам в палатку влетел снаряд, плюхнулся у печки и лежит. Все ползком, ползком из палатки. Снаряд так и не разорвался...
Мы ночью ходим по хутору, патрулируем. Из одного конца в другой. Пытаюсь считать шаги, но каждый раз сбиваюсь — хочется есть.
Гарнизон наш в длину, по дороге, два километра, в ширину - шестьсот метров. Сверху, на плане, он похож на валенок. Контур этого валенка и есть линия обороны. Не помню, писал или нет: самое главное направление — юго-запад, оттуда финны ведут самый частый обстрел. Хотя начиная с 16-го января нас уже обложили со всех сторон и бьют винтовочным огнём по нашему гарнизону тоже со всех сторон.
Разумов позвал меня в штабную землянку погреться, выпить чаю. Здесь тоже не разговеешься. Правда, к чаю выдали два сухаря. Кондрашов и Алексеев сидели за столом у карты. Лампа висела над ними, но свет от печки был ярче, и тени двух командиров казались огромными, как скалы.
Привели пленного из финской группы разведки, одного из трёх, которых схватили наши окруженцы из 316-го полка. Это был лейтенант,командир разведвзвода. Среднего роста, бледнолицый, реденькие светлые волосы, синяк под глазом. Пленный покачивался, словно задрёмывал в тепле, но сесть отказался.
— У меня небольшой чин, но я расскажу всё, что знаю, — начал он размеренным, спокойным тоном, поглядывая на Ранта и поджидая, когда тот закончит перевод.
— Рассказывайте всё без утайки, — усмехнулся Алексеев.
— И это вам зачтётся, — добавил Кондрашов.
— От моих командиров мне известно, что 31-го декабря маршал Маннергейм отдал приказ разбить вашу 18-ю дивизию между Уома и Леметти. Командир нашего 4-го корпуса Йохан Вольдемар Хегглунд стал разрабатывать план, группировать войска так, чтобы при наступлении они понесли минимальные потери. Генерал тщательно всё готовил, и мы, разведчики, не знали покоя.
Наши войска аккуратно окружили два ваших полка под Руокоярви и Сюскюярви и методично долбили их оборону. Сколько войск находится в Северном и Южном Леметти, мы долго не знали. Шли дни, Хегглунд попросил у маршала подкрепление. Маннергейм был очень недоволен этой просьбой и тем, что наш генерал тянет время, но подкрепление всё же дал. К нам прибыли два батальона морских сил; кажется, это были резервисты, так как они были постарше нас, но я их лично не видел.
Затем к нам перебросили с Карельского перешейка 4-й егерский батальон. Это полнокровный батальон, хорошие лыжники. И всё же наше наступление затягивалось. Хегглунд посылал разведку во все концы, требовал пленных. Он хотел всё знать.
Вскоре к нам прибыл личный представитель Ставки подполковник Вало Нихтиля. Его у нас в армии называют «око Маннергейма». Я его видел несколько раз, даже был вызван к нему для личного доклада о нашем походе к Уома.
Нихтиля выступил перед строем, сказал, что настало время освободить наших братьев-карелов от большевиков.
Приказ о наступлении был отдан 4-го января. Наши части пошли двумя клиньями. Задача была: окружить Северное и Южное Леметти и отрезать вашу дивизию от войск, которые ведут бои с нами в Питкяранте.
6-го января, это вы уже знаете, началось наше наступление. Ваши части оказывали яростное сопротивление. Итак, наши войска наступали двумя клиньями. Одна наша колонна называлась «пчела» — 6 батальонов, а восточнее шли два батальона полковника Аутти. 10 января наши части достигли деревни Койринойя и отрезали вас от Питкяранты. Последовал новый приказ маршала Маннергейма: отобрать у русских Питкяранту 13-го января, но у ваших там сильная оборона. К 15-му января наши войска вышли к северу от Питкяранты. Сейчас там идут сильные бои.
Должен попутно заметить, что наша разведка оплошала — мы долго не знали, что в Южном Леметти у вас главный штаб и что здесь столько войск. Мы думали, что в Южном Леметти тылы, мастерские, госпиталь, и не обращали внимания. Так мне кажется.
Алексеев подал лейтенанту кружку с чаем и сухарь.
— Вот вам угощение, лейтенант, вы его заслужили.
— Благодарю вас. Согреюсь с великой радостью. Заканчивая свой доклад, хочу добавить: я не изменник, я не нарушил присягу и не сказал вам ничего такого, что может пригодиться вам в дальнейшем. Секретов я не выдал, да я к ним и не допущен. А по какой причине я всё вам доложил, спросите вы? Мы считаем, что ваш гарнизон в безнадёжном положении. Окружение полное, помощь к вам не идёт. Её нет и у ваших соседей. За этим мы и ходили в разведку. А если кто и пойдёт к вам на выручку, то он не пройдёт: у нас там очень мощные узлы обороны, крепкие посты. Ваши не прорвутся. Повторяю, вы в котле. Поэтому хочу сделать вам разумное предложение: не губите своих солдат, сдавайтесь в плен, к вам будет проявлена гуманность...
— Ну каков нахал! Отобрать у него кружку и сухарь! — вскрикнул Кондрашов. — Не будет по-вашему! Помощь придёт, она обещана нашим высшим командованием. И заруби себе на носу — Красная Армия не сдаётся! Мы будем драться до последнего патрона и мы победим. Ты понял, я тебя спрашиваю, ты понял? Увести эту белофинскую контру, этого мучного червя!
Дверь землянки закрылась за пленным и тут же открылась. Запыхавшийся посыльный принёс шифровку с радиостанции.
— Ну вот видите! — сказал враз повеселевший Кондрашов, ласково разглаживая плотный лист радиограммы. — Это совсем другой коленкор! 97-й полк ходил на помощь соседу. И помог! Уважаю таких мужиков. Иовлев там на месте, крепкий орешек, толковый командир. И мороза не испугался. Уважаю таких. Не то, что эти в 316-м и 208-м, забились в щели, как тараканы, и сидят. Только знают талдычить — дайте помощь, дайте продуктов, погибаем. Вперёд надо, вперёд!
В штабе, на КП, часто можно видеть неприкаянного молчаливого человека в замызганной габардиновой гимнастёрке с четырьмя потускневшими шпалами на петлице. У него тёмное вытянутое лицо с красивым ястребиным носом. Это полковник Болотов, начальник артиллерии 56-го корпуса. Он вызвался добровольно пойти с дивизией, чтобы помочь управлять огнём двух артполков, где были молодые командиры.
По общему мнению, наши два артполка не оправдали надежд, не справились с поставленной задачей. Они не смогли нащупать и уничтожить мощные укрепления финнов, не могли быстро передвигаться по снежным дорогам и дорожкам; в полках и дивизионах не было толковых разведчиков, которые бы умело давали данные и корректировали огонь батарей.
Кондрашов во всём винит артиллеристов. Долгое время он не желал видеть у себя на КП командиров артполков, а с Болотовым демонстративно не разговаривал. Потом уж как-то смирился с его присутствием и терпит его, как терпят бедного родственника. О Болотове, человеке незаурядном и раздавленном обстоятельствами, мне часто рассказывает Константин Воронцов. Костя, он же Константин Карпыч Воронцов, как его изредка дружелюбно называет Кондрашов, знаменит тем, что воевал на германском фронте ещё в империалистическую, был поручиком, иначе говоря, старшим лейтенантом. Ходят слухи, будто Воронцов кому-то дал пощёчину за то, что обидчик назвал его «вечным поручиком». Кстати, мы вначале тоже иногда его подначивали: мол, не продвинулся по служебной лестнице, затирают беднягу, тогда был старшим лейтенантом и сейчас в том же звании. Воронцов деревенел и устремлял своё упрямое лицо с профилем римского легионера куда-то вдаль.
Константин Карпыч состоит в оперативном отделе при Алексееве, тот его ценит, советуется, особенно по делам артиллерии. И Воронцов, маленький, худой, в толстых очках типичного штабиста, говорит прямо, не виляя:
— Наши нынешние артиллеристы и в подмётки не годятся тем старым пушкарям. Мало ума и много форсу. Нет школы! Опозорили славу русских пушек! Палят в белый свет, как в копеечку. Обкакались, штаны надо стирать!
Из услышанных разговоров.
— Артиллеристы — что? Не то, что мы. Мы винтовку веретёнкой, веретенным маслом жиденьким, смазываем, а они что? Они стволы орудий мажут пушечным салом. А между делом мажут это сало себе на хлеб, на сухарь, и хоть бы что! Хоть бы что ихним животам! Житуха у них настоящая, одним словом, не как у нас, у пехтуры.
— Мы в «максим» сначала заливали воду, потом антифриз, а когда морозы страшные ударили, пошёл в ход денатурат с водичкой. На морозе иногда кожух у нас разрывало. У наших пулемётов дырочка сделана, лейку надо иметь, чтоб жидкость залить, а у финнов на кожухе лючок такой, туда можно и снегу напихать в случае чего. Кончится война, сам лючок сделаю.
— Хрен те кто разрешит...
— Эх, денатуратику бы сейчас стаканчик!».
Продолжение в следующей публикации.