ЧАСТЬ 3.
Старую лыжню забило снегом. По ней идти было трудно. Съзжая с горы Дмитрий угодил в плотный нанос. Выручило крепление: он вовремя выскочил из запятников и, сжавшись в комок, упал в сугроб. Если бы он не сделал вынужденное падение, то врезался в твёрдый, почти заледенелый, завал и сломал лыжи.
Свободные лыжи унеслись вниз. С горы Дмитрий спустился пешком.
В овражке у коровника вновь встал на лыжи и продолжил путь. В горку, хоть и пологую, приходилось шагать с усилием, но все равно один он шёл вольно и быстро. Скоро в конце белого поля показался лес. Метель опудила* зернистую опоку* с деревьев, и лес стоял тёмным, только внизу на лапах елей небольшими клоками белел свежий снежок. Он прислушался – тишина закладывала уши. Друзья, оставив следы на плотной лыжне, ушли далеко: не слышно ни визга, ни выстрелов. « Поди уж в Голицино», – подумал он.
А это что такое?
« Та, та кипа соломы, которую мы за волка приняли и испугались… Наверное, с воза упала на обочину», - мысленно предположил Димка и, вспомнив поцелуи, блаженно улыбнулся. «Люблю…», - влажно аукнулось где-то в левом боку. Там, там Настенька, в сердце: заглянула и сказала, как она любит Дмитрия. И Бог любит Дмитрия…
« А вот здесь мы обнимались и целовались, первый раз в жизни… Вот и следы наши ещё не совсем замело…», - плавали по сознанию мысли и никуда не спешили скрыться, чистые и невинные. «Люблю», - прошептал он. « Люблю», - громко сказал он, и безлюдье безответно сглотнуло его звук куда-то в мартовскую синеву воздуха. Ему захотелось истоптать тишину, и он закричал громко:
Люблю! Лес, ты слышишь - я люблю!
- У-лю-ю-у, - звучно отрыгнуло золотистое безмолвие из глубины оврагов.
Предчувствие скорой встречи с Настенькой придало лёгкости ногам и он, словно на соревнованиях, во весь опор покатил по осиннику. Только успевал уворачиваться, чтобы не врезаться в комли деревьев рядом с лыжнёй. Вот и грань – страшилка. Вот и овраг.
Напрасно он разорался: белочку испугал. Рыжая, она пламенела в лучах солнца и, как птица, перелетала с дерева на дерево от раскричавшегося парня. Из-под её лапок с веток сыпался мелкий снежок - только белые струйки, как дымок, тянулись вниз. Скоро белочка затерялась в густых елях.
Солнце слитками ломилось с небес. Синицы уже прилетели из села на волю и наперебой высвистывали свою весеннюю песенку: в лес пора - в лес пора… Мороз, немного подобрел от солнца, и не так люто щипался за нос и щёки.
Дмитрий перешёл через овраг и всё глубже уходил по просеке в урочище. Хотелось пить. Вздумал, как в детстве, пожевать снежку, но вспомнил, что в овраге, который скоро встретится на пути, есть родничок под кручей.
« Там настоящей воды напьюсь», - решил он и налёг на палочки.
Съехав с кручи в овраг, он остановился, прикидывая, где мог быть родник, ведь он его видел, когда собирал здесь орехи в делянке, а зимой все выглядело совсем не так, как летом.
« Под кручей родник был, - мысленно вспоминал он, - и ключ из него выходил резвый. Помню, где-то здесь склон, как стена, стоял…Ага, вот!»
Он увидал перед собой крутой взлобок, навалившийся утёсом на дно оврага, белый от снега и покрытый мелким орешником, а на самом верху угрюмо стояла раскидистая сосна. Она наклонилась над оврагом, будто раздумывала, как ей перебраться на ту сторону к своим сестрицам – соснам.
« На севере диком стоит одиноко, - неожиданно выплыли из памяти строки из лермонтовского стихотворения при виде такой картины. – Там, там под обрывом родник».
Ещё издалека Дмитрий увидел, как над тёмной овалистой вмятиной в снежном намёте тянулся парок. Пар шёл от чистой, как слеза, воды, казавшейся черной на ослепительно ятном* снегу. Он подъехал к роднику. Вода виднелась глубоко в сугробе, и ключ приглушённо булькал где-то совсем под снегом.
Дмитрий сломил сухой стебель дикого щавеля, обобрал веточки, и, помочив конец стебля в воде, сунул его в пушистый снег. Повертел - снег налепился на мокрый конец. Снова сунул в воду, снова в снег. Повторил несколько раз - на стебле получился ком мокрого снега, из которого сочилась струйкой вода. Утомлённый ходьбой парень припал губами к влаге. Напившись, облокотился на палочки отдохнуть и стал разглядывать овраг.
Вдруг он услышал приглушённое поскуливание, переходящее в стон. Оглянулся по сторонам – никого. Звуки доносились с противоположной стороны взлобка, из небольшой лощинки.
Дмитрий схватился за палки и уверенным ходом отправился туда. Когда лощина открылась взору, он увидел собаку. Подъехал поближе и остолбенел: батюшки светы, это была волчица, она угодила передней лапой в капкан, и, видимо, обессилела от метаний освободиться, лежала на боку и, подвывая, как-то по-волчьи стонала. В её лапу крепко впились железные рамки-челюсти капкана.
Парень подошёл ближе.
- Эх, ты, красавица, как же ты так попалась! Не бойся, щас вызволю из железного плена, - пожалел он несчастного зверя.
Вдобавок он заметил на животе у волчицы красные от холода с фиолетовым отливом нагрублые соски, из которых сочилось белое молоко.
« Обычно волчица первое время сидит в норе, - вспомнив рассказ охотника Ефремыча при разговоре с отцом, думал он, - волк приносит ей еду. Она ест и кормит волчат, это уж потом, когда волчата подрастут, они с волком кормят их отрыжкой. Выходит, нет у неё волка, погиб! И стая распалась под лето…Вот она и вышла одна на охоту и вляпалась. Голубушка… А может быть, пить ходила? Но следов-то у родника не заметил…»
- Всё понятно, - вполголоса произнёс он, - малыши голодные мамку ждут. А мамка в капкане сидит. И что делать будем? – вслух обратился он к волчице. Та поднялась на три ноги – четвёртая в железных клешнях была подогнута, наступать на неё было больно. Она сторожко вперилась колючими жёлтыми глазами в Димку, ее взгляд назольный* и острый, как кинжал, выражал беспокойство.
Парень понимал, что если немедленно не освободить несчастную, то нога впоследствии отсохнет, вон, на месте зажима уже проступила опухоль, и кровь вытекает по капельке. Дмитрий парень не робкого десятка, не испугался – он знал, что звери сами человека боятся и покоряются ему: тут только надо суметь с добром подойти к животному, чтоб оно увидело в тебе, пусть уж не друга, но не врага и не губителя. Да, но это волк!
- Ладно, не рычи, щас открою замок, - сказал он волчице, будто она понимала его речь, достал нож и уверенно направился к ней. Но не тут-то было: «красавица», натянув цепь вместе с капканом, люто ощерилась и принялась кидаться на парня.
Что ты, что ты, дура, я же для тебя стараюсь! Я освобожу тебя, глупая… Ну, не скалься, не скалься, - хотел он разговором расположить к себе волчицу и сделал ещё несколько уверенных шагов к ней.
Волчица сморщила нос, свирепо оскалилась и зарычала. Угрожающе кинулась на парня, спасибо, цепь капканная была крепко захлёстнута за ствол ольшинки рядом и не давала той достичь Дмитрия. А то бы эти белые крепкие клыки, как маленькие сабельки, одним махом разорвали ему глотку или выпустили кишки, вспоров живот – волки быков режут, а тут парнишка с голыми руками: раз рвануть, и дух вон! Хищники!
Дмитрий попятился назад, уверенность в нём стихла, он понял, что к зверю так просто не подойти.
Он вытоптал на бережке себе углубление, сел в снежный ярок и стал наблюдать за волчицей, а та, ослабив цепь, не спускала глаз с незнакомца, продолжая угрожающе скалится.
« Что же делать, с ней? Пропадёт ведь, и малыши погибнут, если уже не погибли? Может, ещё разок сунуться? - Кружились в голове вопросы. – Надо повыть, пусть думает, что я волк».
Димка встал на четвереньки, задрал голову вверх и громко завыл, стараясь походить на волка. Вдоволь навывшись, он посмотрел на волчицу: та по-прежнему не спускала глаз с парня и скалилась. Её поведение выражало: нет, никакой ты не волк, ты чужой.
Дмитрий продолжал сидеть в своём ярке. Прошёл час, ещё полчаса… Мороз, хоть и подобрел перед солнцем, но лютости в нём оставалось достаточно, чтобы остудить парню ноги и ледяным дыханием проникнуть под телогрейку и вызвать дрожь…
«Надо поговорить с ней, она через голос поймёт, что я к ней с добром лезу и обижать не собираюсь», - плеснулась в сознании обнадёживающая мысль.
- Не трогай меня… Я выну твою ножку из капкана… Что ж ты такая глупая, зверина бессловесная! Ну, пойми, бестолочь: завтра Ефремыч придёт… Он не будет на тебя любоваться, как я, а грохнет из двустволки и дело с концом. А шкуру сдерёт тут же, пока тёплая, вон под той сосенкой… Он не пожалеет, ведь за неё пятьдесят рублей дают и столько получит как премию за вредного хищника – чуешь?.. А если детёнышей твоих отыщет, а он точно волчат найдёт, так и их передушит. Они, хоть и малютки, всё равно по пятьдесят рублей за каждого премия причитается! Вот клад-то Ефремычу привалит! Слушай, красавица, ты есть, наверное, хочешь? На- ка, блинков поешь, - Дмитрий достал из мешка блинок и подкинул прямо под нос волчице.
Та понюхала - масленый, коровой отзывает; рык, и сглотнула в три счёта, только слюна светлой нитью протянулась с морды. И полетели мазаные блины, а следом за блинами - куски камбалы: тоже съела и не поморщилась. Всё с костями.
Димка думал, что прикормил зверя и можно теперь спокойно подойти. Поднялся из своего яра, сделал шаг к волчице, и, стуча зубами от холода, процедил сквозь недвижные губы:
- Ну, ды-вай ножку, кры – асависа… Заты – ыкнись, дурлаш-шка!
Волчица остервенело кинулась на него с грозным рыком, ему пришлось опять отступить в свой ярок.
Мороз наседал - он, наверное, тот самый гак из себя выжимал, подбираясь к двадцати. Димка начал дрожать. Посидев, вылез из ярка, потоптался по снегу и посмотрел вверх. Солнце катилось с горки в вечер. По заснеженному склону оврага текли синими ручейками тени от деревьев. Пора уходить, к теплу, к Настеньке. Внимание парня привлекло темное пятно в снегу на противоположной стороне оврага в полукилометре от него. Пригляделся: земля - не земля, хворост- не хворост.
« Ба, да это же углубление, буревал*, вон и дерево упавшее рядом… Точно - там нора!» - хрястнуло в голове. Димка мгновенно встал на лыжи и побежал проведать свою догадку, а заодно и согреться. Одолев с крутыми бережинами промоину на самом дне оврага, он добрался до углубления под старыми корневищами. Действительно там была нора. Ещё издалека он увидал рядом с ней на снегу маленькие грязные от земли следочки от лап. «Вот и волчатки!», - подумал парень.
Быстро снял лыжи и полез в яму. После снежного блеска ни бельмеса не видел, корневища сверху мешали пролезать глубже. Точно волчье логово – в носу щекотало от резкого запаха псины. Он втиснулся насколько мог в углубление, пошарил по сторонам руками и нащупал тёплых маленьких волчат. Даже вскрикнул от неожиданности. Волчата жались друг к другу, дрожали, искали тепла и ласки. Глупенькие, они думали, что это мама пришла. Повылезали из укрытия и доверчиво подползли к Димке. Кудлатые, как щенки у собачки Стрелки – была такая у Димки в детстве – они хватали за пальцы и сосали их, думая, что это материнские соски. Ближе к выходу он разглядел волчат: рыжие, и глазки голубые – проглянули уже от слепоты.
«Стало быть, недели две им, большенькие уж, но молочники…» - успел подумать Дмитрий.
Его сердце сжалось от нежности и жалости к голодным волчатам, ищущим свою маму. « В сущности такие же детёныши: что у человека, что у овечки, что у собаки… Беспомощные и невинные…», - успел подумать он.
- Ах, вы, сироты мои, щас отнесу вас к мамке молочка пососать…
Пять волчат! Учебник он запихал за голенище сапога, бересту приторочил за ремень к топору, а кусок сала сунул в карман телогрейки. Троих волчат посадил в мешок и отправился к волчице.
Она сразу почуяла своих детёнышей. Пока он приближался с мешком к ярку, волчица, не спуская с Дмитрия глаз, следила за мешком и крутилась вокруг капкана.
Димка доставал из мешка по одному кутейке и выпускал на снег. Тёмные, кривоногие, они прежде облизывали парню руки, лицо, а потом, поскуливая, ползли к матери – и враз к соскам. Отдохнув, Димка отправился за двумя остальными детёнышами.
Принёс и решил попробовать последний раз освободить пленницу. Прежде, чем подойти, он показал ей кусок сала и протянул ей. Она по-прежнему скалилась, но Дмитрий заметил, как хвост у волчицы слегка дёрнулся и вильнул – видать, зверя потянуло на дружбу. А тут ещё малыши: насосавшись молока, они облепили парня, наверное, думая, что это папа-волк, и принялись его всего облизывать. Волчица смотрела на своих питомцев и перестала скалиться и рыкать. Она тоже играла с ними, но капкан мешал ей делать прыжки, и она взвизгивала от боли. Димка даже согрелся немного, возясь с волчатами.
Всё - дальше оставаться нельзя: солнце, как угасающий костёр, меркло за деревьями, на лес оседали морозные сутиски*. Дмитрий с куском сала в рукавице, вышел из ярка и, прямо глядя в глаза зверю, подошёл к капкану. Жёлтые и свирепые, они напряжённо впивались в самые зрачки человеку, по-прежнему настороженные и назольные*. На какое-то мгновение Дмитрий уловил в них промельк смятения и покорности. Он подбросил к волчице сало. И пока она, замешкавшись, проглатывала мущий* кусок, Димка ножиком отковырнул защёлку замка.
Волчица уже прицелилась схватить чужака за руку, повалить в снег и, как заведено у хищников, подобраться к горлу, но запах волчатами, исходивший от Димки, смутил её. В это время рамки-челюсти капкана разжались, пленница выхватила ногу и метнулась прочь от человека.
Отпрыгнув, она присела поодаль и принялась лизать рану на лапе. Около неё сгрудились малыши. Собрав волчат в кучу, волчица торопко повела свой выводок в урочище, подальше от страшного места. Прихрамывая, двигалась на трёх ногах мелкими прыжками, а за ней катились, как тёмные пушистые шарики, волчатки.
« Вполне зрячие», - подумал Димка и вскочил на лыжи.
Первым делом, он отпетлил хитро замотанную за ольшину цепь от капкана и спрятал всё под толстую осину поодаль от лыжни. Потом, переложив бересту с учебником в пустой мешок, налёг на палочки.
Было ещё светло. А когда вышел из леса, стало ещё светлее. Он под горку катил и катил, не проскальзывая. И скоро уже летел с Голицинский горы, притормаживая верхом на палочках.
В интернате, увидев, его обрадовались. Колька Алёхин не отходил от Димки и всё приговаривал:
- С тобой надёжно: и списать контрольную по математике и перевод по немецкому языку взять!
В десять в интернате отбой. Сторожиха тётя Наташа с ремёнными вожжами в руке ходила по комнатам и вырубала свет – вожжами хлестала без разбору, куда попало, озорующих и неугомонных ребят, загоняя всех в постели. Только Димку загонять не надо – он сам нырнул под колючее одеяло и, уставший, закрыл глаза. Ребята немного погомонили о том, о сём и скоро засопели.
Только у Димки сон не начинался. Он думал о Настеньке.
«Надо же, протёрлась кожа в запятнике, - сожалел он, - столько времени потерял с утра, глядишь, я шёл бы со всеми. И с ней пришли бы вместе в Голицыно. Тогда не было бы этой волчицы!
А то вот пришлось капкан чужой прятать. Ой, попадёт мне, когда Ефремыч узнает, кто волчицу спас от него! Зачем? Подумает, будто мне нужны его премии за зверей…Не нужны мне деньги, а ведь никто и не поверит! Да-а, вляпался, получается дело дрянь… », - вздыхая, думал Димка и сел на кровати. Хорошо, что все друзья сопели, взятые сном.
«Ой, не дай Бог Ефремыч на всё село начнёт материть меня за капкан и, что я, негодяй, спугнул добычу, - продолжал укорять себя бедный парень, - Нет, никому не скажу об этом, может быть, расскажу обо всём только одной Настеньке: теперь её беда – моя беда, её радость – моя радость, и наоборот.
На следующее утро Димка оделся в свой школьный костюм и после завтрака явился с ребятами на урок.
*******************************************************
ПЕРЕХОД К ЧАСТИ 4. http://www.stihi.ru/2020/01/12/9708