Интересно: живёшь, не вылазя, в Москве -
так видел бы её знамо где.
А опять окажусь неизвестно где -
так хочется пройти по Москве.
Неважно - какой сезон, район,
и каких времён.
Лучше, конечно, не в центре, а чтоб
среди труб и хрущоб,
где в каждом жёлтом невзрачном окне
мир мерещился мне;
где папа, чуть только замёрзнет склон,
под попу мне ладил картон.
А как сквозь лёд ручьи потекли -
я гнал взапускИ корабли
и после тёплых летних дождей
спасал дождевых червей.
Так вот, когда по Москве пройду -
неважно в каком году:
в детстве ли, рдеющем кумачом,
с райкиным Горбачём,
в лихие ли годы, где могут стрельнуть,
при позднем Путине -
путь
всё же начну, где моя Москва -
те, мои места.
Первым делом, как с давних пор -
в Серебряный Бор,
где раньше был наш убитый до дыр
копеечный тир.
Потом по Москве-реке прошвырнусь
через гулаговский шлюз.
Стырю граненый стакан у метро
из автомата ситро,
а выпив (конечно, «Агдам») волю дам
троллейбусным проводам,
чьих разноголосых симфоний строй
завоет над головой.
Потому, не иначе, что мы москвичи,
и кричи не кричи,
что Питер изячнее, там, итэпэ -
нам надо пропасть в толпе.
Где всегда ты свой и всегда ничей -
в лица смотреть москвичей:
ботАнов, бандитов и ГИБДД,
бабусек, детей итэдэ.
А после, в метро поглазев на мамзель,
можно, скажем, в музей.
Хоть в зоо-, где Сашу пугал с юных лет
мамонтиный скелет.
И в этих занятьях нехитрых etcEtera
добраться до центра.
Встать на Большой Москворецкий мост
или Кузнецкий Мост,
просто стоять, и вдыхать бензин
и запах метрорезин,
и от дурацких звуков мосссс-квааааа
иссякнут слова.