Двум Павлам в одном лице: Павлу Яблочкову, изобретателю электродуговой лампы (свечи Яблочкова), именем которого названа улица в Москве, и Павлу Калашникову, младшему моему другу
А если однажды как танком судьба пропашет,
Впечатает в землю - за небо держись храбрей…
Налей мне горячего света из лампы, Пашка,
И что-нибудь крепкое до ободка налей.
Пускай загорится нутро от такого пойла,
В нём ценность – кураж, а не простенький подогрев,
И пусть в ПТУ-шке напротив идёт попойка,
И парни бухие пугают, но ты не дрейфь.
Ты помнишь, как свет выключал и бросал подушки,
В компании взрослых свободы ловил момент,
Как целился танк с постамента по окнам двушки,
Ведясь на немыслимый дух покупных котлет?
И темень кабины наружу лилась из щёлок,
Напрасно пытаясь вогнать населенье в дрожь:
Техническим спиртом разбавлена кровь хрущёвок –
Да разве братву заводскую на понт возьмёшь?
Закончится смена, а дальше гуляй, столица,
Но без перебора, ведь завтра опять к станку.
Мне танк ПТУ-шный, бывает, ночами снится,
И сад вдоль «железки», ещё молодой, в соку.
И памятью той до последнего дня крепчать мне,
Где день заковырист и ночь, что полынь, терпка,
Где я - «интурист» из глубинки, точнее, чайник,
Ещё не познавший заварки и кипятка.
…Кругами следы на снегу почерневшем, талом –
Как будто стежками неровными наст прошит –
То яблони с хутора, робко теснясь, на Талдом,
На Волгу, на волю из шумных углов ушли.
Иные теперь заморочки и свистопляски
Берут на слабо новичков в городском чаду,
А башня от танка, в зелёной блестящей краске,
Скорей на лягушку похожа, чем на войну.
И молода-зелена память, и помнить страшно,
Как жало в боках городское, в обтяг, пальто.
Мне хутор Бутырский* вовек не откашлять, Пашка,
Ты помнишь в подробностях.
Больше никто.
Никто.
* К читателю, не очень хорошо знающему Москву: не ассоциировать промышленно-спальный Бутырский хутор с Бутырской тюрьмой; тюрьма находится в другом месте, существенно ближе к центру города.