Дорога петляла по склону горы мимо теснившихся уступами домов. Город мертвых был дальше, у вершины горы Кабахаха. Местные говорили, что там к Богу ближе. Здесь и земли-то не было в обычном понимании, только щебень да растрескавшаяся от зноя глина. Гудел, пел унылую песню ветер. Николай Барков присел у скромного памятника с выбитой звездой: «Здравствуй, отец! Вот мы и снова свиделись». Николай глянул на фотографию отца, пытаясь определить его сегодняшнее настроение. Отец внимательно смотрел на него и молчал. Барков печально вздохнул и провел рукой по серому мрамору обелиска...
Его отношения с покойным отцом нельзя было назвать простыми. Он запомнил его строгим и суровым человеком, от которого было необычайно трудно дождаться похвалы или одобрения. Казалось, что он всегда ждал от своего сына какого-то особенного поступка, словно видел в нём что-то значительное, чего не замечали другие. Время шло, а его сын мало чем отличался от своих сверстников. Наверное, это было разочарованием, но он очень любил его, оберегал и не торопился открывать перед ним несовершенство окружавшего мира.
Люди говорили, что у отца, при многих его талантах и достоинствах, тяжелый характер. Он вспыльчив и высокомерен, с ним было трудно работать рядом. Позднее, Николай узнал, что отец происходил из очень бедной крестьянской семьи. Его мать была полькой, на которой дед Николая женился по большой и страстной любви. Будучи последним, десятым по счёту ребенком в семье, он уже в восемь лет потерял своих родителей и воспитывался у родственников, для которых «лишний рот» считался непосильным бременем. Не желая слушать упрёков, свой кусок хлеба отец начал зарабатывать рано. Желая выбиться из бесконечной нужды, он всего себя посветил учебе и будущему образованию. Успешно окончил педагогический техникум и стал уважаемым на селе человеком - учителем. Перед войной отец успел заочно закончить четыре курса истфака в МГУ, а потом был призван в армию и поступил в военное училище. Иногда Николаю казалось, что добиваясь очередного успеха, отец каждый раз кому-то что-то доказывал, вспоминая о своём трудном детстве и перенесённых унижениях.
- Эх, папа, папа! Мы так мало раньше разговаривали друг с другом…
В этот момент в изображении отца на памятнике что-то изменилось, словно тень по нему пробежала. Барков вздрогнул, может, почудилось? Шорох такой-то, видно ящерка меж могильных камней пробежала...
- Сейчас это трудно сделать, сынок. Посмотри, какой у меня теперь низкий потолок.
- Что это за место? Папа, я его не узнаю.
- Ты никогда не был здесь. Мы с тобой уже не на кладбище. Николай, ты же хотел поговорить со мной, слушай. Иногда у солдата на войне появлялось своё поле, высота или река. В общем, не это важно. Главное, туда всегда возвращалась его душа. Это Северная Осетия, недалеко от Моздока. Видишь частокол неубранной кукурузы у подножья хребта и высоту рядом? Мы её держали осенью 1942 года. У неё даже названия не было, просто высота 390,9. Так её обозначали во всех сводках и оперативных документах. А там, дальше, уже позиции немцев. Местами расстояние между нами было меньше одного километра.
Погода в горах стояла плохая: туман, снег, оттепели с дождём, кругом непролазная грязь. В траншеях и окопах переднего края было настоящее болото, бойцы всё время в мокрой одежде, грязные и обросшие. В землянках нас крепко донимали полевые мыши. В ту осень их почему-то развелось великое множество. Потом все они куда-то ушли, и нас начали заедать вши. Несмотря на временное затишье, потери среди личного состава были ежедневно. Из строя солдат выводила простуда, кишечные заболевания, да и немцы своих снарядов никогда не жалели.
Для пополнения выбывшего личного состава к нам в дивизию прибыли молодые ребята, которым не исполнилось и 18-ти лет. Жалко было смотреть на худых, тщедушных подростков, одетых в армейскую форму. Они заметно отставали в росте и имели детское сложение из-за скудности питания военного времени и тяжёлой работы, выпавшей на их долю после ухода взрослых на фронт. Таким выглядел военный призыв осени 1942 года. Многим мальчикам даже не удавалось дотянуться до кончика штыка своей винтовки.
Большинству из них, так и не пришлось стать настоящими, взрослыми мужчинами. Нашему пополнению сразу же пришлось участвовать в бою. В атаку мы пошли после жиденькой артиллерийской подготовки. Что сделать, если боеприпасы у нас строго лимитировались? Без них орудия и миномёты - бесполезная груда металла. Огневые точки противника артиллерия не подавила. Наша атака получилась такой же вымученной. Она быстро застопорилась, не дойдя до передней траншеи противника. У нас было много убитых и раненных. Некоторые из погибших бойцов полученного пополнения, идя в атаку, ни разу и не выстрелили из своих винтовок. Потом выяснилось, что они не умели заряжать винтовку. Не умели или даже не пытались этого сделать.
При первой же возможности опытные сержанты организовали с прибывшим пополнением занятия прямо в окопах. В общем, процент умелых бойцов в ротах дальше только повышался. Это происходило при наших больших потерях. Объяснялось всё просто: кто не успевал освоить нехитрую солдатскую науку, просто быстрее погибал.
Наш полк должен был любой ценой удержать безымянную высоту 390,9. Она являлась ключом в системе обороны нашей 337 стрелковой дивизии. Овладев ею, противник мог продвигаться на станицу Вознесенскую, в Алханчуртскую долину и, в конечном счете, к Грозному и нефтепромыслам. Немцам как воздух была нужна нефть для успешного продолжения войны. В общем, на овладении этой высотой враг сосредоточил все свои лучшие силы.
Стало известно, что для проведения наступательной операции немцы перебросили сюда свою знаменитую 5-ю танковую дивизию СС «Викинг». О ней стоило рассказать особо. Это была надёжная и боеспособная дивизия Вермахта, отличившаяся в боях на Украине и Юге России, под Ростовом - на - Дону и Туапсе. В её составе были добровольцы: фламандцы, голландцы, валлоны, датчане, эстонцы, несколько сот финнов и норвежцы. С последними викингами вышла неувязка – добровольно идти на Восточный фронт в Норвегии почти никто не захотел. И всё же основной костяк дивизии «Викинг» составляли отборные, хорошо обученные молодые немцы из Эльзаса и Лотарингии не старше 26-27 лет. Воспитанные в духе «эсэсовской чести», они отличались беспредельной жестокостью и наводили ужас на наше мирное население. Командиром дивизии тогда был генерал Феликс Мартин Юлиус Штайнер, известный немецкий военный теоретик, создатель новой концепции ведения боя малыми танковыми группами.
С этими эсэсовцами у меня даже произошла встреча в первые дни. Решил я осмотреть местность перед нашим передним краем. Понятно, что своих солдат об этом предупредил. Ползу по кукурузному полю, потом привстал, чтобы немного оглядеться. И тут рядом со мной немцы ударили из пулемёта, головы не дают поднять. Понял, что обнаружили они меня раньше, чем я свою разведку провёл. В общим, отрезали огнём от наших позиций. Лежу и думаю, что теперь делать? Вдруг, в метрах пятидесяти от меня поднимаются двое здоровенных немцев в чёрной форме и на приличном русском языке обращаются ко мне: «Эй, Иван, мы давно за тобой наблюдаем. Ты у своих командир, иди к нам пить немецкий шнапс за великую Германию, а пить за Сталина русскую водку тебе уже поздно». Всё, думаю, пришёл мне конец. А жить-то, ой, как хочется! Поднимаюсь во весь рост и киваю головой, что иду к ним, а сам в это время прыгнул в сторону, в кукурузу, а потом ползком и перебежками обратно к своим. Снова ударил немецкий пулемёт, да только теперь меня уже наши огнём прикрывали. За своеволие от комбата получил тогда выговор. Ничего, война потом всё списала…
С начала ноября 1942 года немцы начали атаковать почти непрерывно. В условиях сложного горного рельефа они обычно использовали танки по нескольку штук при поддержке автоматчиков. Немцы долго и методично утюжили нашу оборону из шестиствольных миномётов и после тяжелых, изнурительных боёв заняли безымянную высоту 390, 9, потеснив нас на 300 метров к восточному склону соседней высоты. Кстати, плотность огня по нашим позициям тогда достигала одного снаряда на один квадратный метр.
К вечеру того же дня, лобовой атакой мы отбросили врага на 150 метров и вернули себе часть высоты. Немцы с этим не смирились и на следующий день нанесли удар вдоль Теркского хребта всеми силами своей «свирепой» и «отчаянной» танковой дивизии «Викинг». У них всё опять началось с мощной артподготовки. Страха перед ними мы уже не испытывали, но какое-то ожидание и томление перед неизвестностью, все же было.
Отбили первую атаку, потом вторую и третью, танкоопасное направление у Чеченской балки и оврага перекрыли двумя рядами мин. Атаки немцев теперь продолжались изо дня в день. Обычно бой шел всё светлое время и заканчивался только ночью. Хорошо, что в этих местах осенний день был коротким, и туман не уходил в лощинах, мешая прицельному огню противника. Продвижение немецких автоматчиков остановили только после того, как наша дивизия ввела в действие всю свою артиллерию и миномёты, израсходовав последние боеприпасы.
Потом немцы ещё не раз ходили в атаку, пытаясь вернуть себе высоту 390,9. Очень было нужно немцам прорваться в долину Алхан - Чурт. Доходило до ближнего боя, и тогда увидел, что у шедших прямо на меня эсэсовцев были совершенно стеклянные глаза, словно они ничего перед собой не видели. Точно, не от шнапса такое случилось. Они тоже боялись нас, и, как и мы несли тяжелые потери. Позднее, нам рассказывали, что во время штурма высоты немецкие солдаты иногда отказывались выполнять приказы своих офицеров. Пытаясь заставить их идти в атаку, они стреляли из пулемётов по своим с тыла. Немецкие солдаты в долгу не оставались и отвечали огнём по своим пулемётчикам.
Получалось, что мы тоже тогда неплохо воевали, раз немцев дальше не пустили. Другое дело, что силы наши быстро таяли, все резервы были израсходованы, и помощи дальше ждать было уже неоткуда. Только и немцы к тому времени тоже выдохлись, перестали атаковать и продолжали беспокоить нас артиллерийским и миномётным огнём. Да и какая теперь могла быть активная фаза войны, когда сыпал густой снег, а потом снова наступила оттепель с плотным туманом и непролазной грязью.
Скажу тебе сынок, что награждали нас во время войны чаще после успешных наступательных операций. Но разве героизм проявлялся только в таких боях? Даже в самом бездарно задуманном и руководимом полководцами бою, солдаты могли драться отлично, не жалея себя. Они и здесь сражались до последнего дыхания, но не победили и не погнали немцев. Разве это была их вина?
Мы все с нетерпением ждали вестей со Сталинградского направления, где 19-го ноября началось наступление Юго-Западного и Донского фронтов. Ещё не верилось, что в ходе этой тяжёлой войны наступал перелом. Потом пришло сообщение, что под Сталинградом окружена 300-тысячная немецкая группировка фельдмаршала Паулюса. Войсковая группа фельдмаршала Манштейна предприняла попытку вызволить окружённых под Сталинградом. А ещё через несколько дней стало ясно, что у немцев ничего не вышло, и Красная Армия перешла в наступление.
Между тем наша дивизия на своём участке продолжала сидеть в обороне. К тому времени 5-я танковая дивизия СС «Викинг» уже ушла на помощь фельдмаршалу Манштейну. На рубеже Терек, отметка 155, 4 и наша высота 390, 9 её сменила 111-я немецкая пехотная дивизия. Наступило время, когда выпавший в горах снег больше не таял. Это сразу почувствовали даже лошади. Они теперь не могли найти себе подножный корм, а фураж сюда поставляли всё хуже и хуже. Потом начались перебои с продовольствием, и мы ели одну кукурузу. Были и другие неприятности: у нас появились перебежчики к немцам и самострелы.
Дивизию готовили к наступлению по направлению на Кизляр. Говорили, что для этого нам будут приданы дополнительные огневые средства в виде дивизиона гаубиц и двух миномётных полков. Потом стало известно, что всё это уже передано в другие соединения. Тем не менее, приказ о наступлении никто не отменил. Без дополнительной огневой поддержки взломать оборону противника не удалось. Немцы хорошо оборудовали свои позиции, используя непростой рельеф горной местности. В результате начатое наступление успеха не принесло, ни на первый, ни на второй день.
В дивизии решили поставить полковую и противотанковую артиллерию в боевые порядки пехоты, чтобы вести оттуда огонь прямой наводкой. Это тоже помогло мало. Только за два дня наступления наша дивизия потеряла убитыми 476 человек и почти вдвое больше ранеными. Каждый следующий день приносил всё новые и новые потери. В общем, всё наше наступление окончательно провалилось, а в полках не досчитались больше трети личного состава.
С немцами воевать на «ура» нельзя. Они всегда были очень серьёзным противником. Нам здесь казалось, что немцы никогда не жалели боеприпасов. Давно миновали сроки, которые в газетах отпускали для них наши военные специалисты, заявляя что экономика Германии выдыхается, и её ресурсы исчерпаны. Даже приводили примеры, что у противника не хватает своего металла, и немцы собирают металлолом на поле боя. У них нет своей нефти и почти нет горючего. Конечно, Германии действительно не хватало металла и нефти, но создавалось такое впечатление, что у них всего этого было в достатке.
Можно смеяться над педантичностью и шаблонностью мышления немецких генералов, над их скрупулёзностью при подсчётах материальных ресурсов, необходимых для боя. Тем более, что немецкий офицер мог отказаться начинать боевую операцию, если ему недодали солдат или какое-то количество снарядов. Да, они тоже несли серьёзные потери, но намного меньше нас, ведь они тогда стояли в обороне. Противник нервничал, вёл огонь, не жалея снарядов и мин. Потом начал сюда переброску подкреплений, резервов и стал переходить небольшими силами в контратаки. В общем, немцам здесь тоже было несладко. К тому времени наши войска уже вышли к Ростову, и теперь им неизбежно предстояло отводить свои войска, чтобы избежать окружения.
Казалось бы, азбучная истина военной стратегии, что для успешного наступления нужно обеспечить себе перевес в личном составе и огневых средствах на направлении главного удара. Тем не менее, нам вновь и вновь ставили задачу выбивать, выталкивать сильного противника, неся при этом огромные потери и расходуя последние снаряды и мины. Неужели этого не понимали наши начальники?
В конце концов, 23 декабря пришёл приказ перейти к обороне и закрепиться на достигнутом рубеже. К этому времени я уже третий день находился в полевом медсанбате. У высоты 390,9 попал под обстрел немецкого шестиствольного реактивного миномёта. Мы все тогда его называли «Ванюшей». У нас ведь тоже своя любимая «Катюша» была. Кого-то из тех, кто рядом был, тогда совсем поубивало, а мне ещё повезло. Раздробило стопу правой ноги и ещё три осколка оказались в бедре. Доктор мне потом все косточки на ней по кусочкам складывал, а я всё просил его, чтобы он ногу не отрезал. Лучше тогда совсем не жить. Уж больно не хотелось становиться калекой в 27 лет. Кому буду нужен, таким? Потом ещё семь месяцев лежал в военном госпитале и снова в армию…
Барков никогда не был под Моздоком и не видел высоты 390,9. Странно, что теперь ему всё это казалось иначе. После смерти отца многое изменилось. То, что раньше не складывалось в их отношениях, теперь превращалось для него в прочную связь. Они оба были солдатами. Главное - сохранить и передать память о своём отце. Он бывал здесь очень редко, всё как-то не складывалось. Да и дорога не близкая, почти двое суток поездом. Барков вспомнил, как приезжали сюда с дочерью Анастасией на третий год после похорон. Ходили они тогда среди заросших ежевикой могильных плит и не могли найти места захоронения. Барков с ужасом подумал, что всё это могло ничем не кончиться, и тогда они напрасно проделали весь этот долгий путь.
- Я не хочу быть сыном, не помнящим своего отца! Мы всё равно найдём и поставим ему памятник. Здесь, на этой земле, – крикнул он.
- Папа, это уже совсем близко, я знаю, - сказала ему Анастасия.
Действительно, теперь всё вокруг казалось знакомым, и его сердце уже было готово выпрыгнуть из груди. Они с дочерью разделились смотрели сразу с двух сторон. На день похорон здесь мела метель, было много снега и лес на склоне тогда ещё не вырубили. Потом дочка позвала его: «Папа, я нашла!» Барков бросился к ней, посмотрел, точно, это был он. Они вместе, по буквам, разбирали старую надпись и радовались, что еще успели сюда…
Потом Анастасия ещё дважды приезжала сюда вместе с дочерью и ухаживала за могилой. Он только радовался этому и каждый раз повторял:
- Значит, не прервалась наша ниточка, жива связь времён.
- Не прервалась, - эхом откликалась ему Анастасия. – Папа, я всегда хорошо здесь чувствую своего дедушку.
Барков снова посмотрел на портрет отца. Ему показалось, что его плотно сжатые губы тронула улыбка. Потом Николай поднялся на самую вершину и стал смотреть вдаль. Удивительно, как всё здесь было прочно связанно между собой: облака, ходившие теперь рядом, открывавшаяся внизу панорама города, где прошло его детство и безымянная отцовская высота за Маркотхским хребтом, обильно политая солдатской кровью…
Фото отца, военный госпиталь в Цхалтубо, 1943 год