И даже десять,
двадцать лет спустя
ты чувствуешь
глотками как искрится
на шесть утра заря,
и снова птицы
прощаясь улетают навсегда
из мира твоего
под бой курантов
лет триста спящих
шестерён из меди
в груди твоей,
как за стеной соседи,
карябая донос
под звуки канта,
и хором этим
оглушая ночь
под трепет крыльев,
воздух разрывая
у стен твоих
от ада и до рая
горит последний
одинокий корч,
и пляски оземь
ворожей в глуши
квадрата кухни
в круге из огня
золу вращая времени
- меня
теперь здесь нет,
и больше не ищи
ты птиц моих,
что простынь укрывает
под бой полночный,
еле слышный хруст
пружин из стали,
звуком медных уст
чьё имя твоё
до сих пор качает
в прозрачной люльке,
только простыня
что ранее покрыла
белым птиц,
что ранее,
до тысячи зарниц
спадала с плеч моих
на жернова
и скрежет тот,
лелеющий богам
всю чистоту рождения
Венеры
из раки медной,
голосом Минервы
глаголить будет оды
ратным псам
бегущим подле,
латами сверкая
и пеплом застив небо
и луну,
и скалясь каждый раз,
когда вновь кнут
их в шею подгонял
до света рая
те десять,
двадцать тысяч лет спустя,
где под луной
до сих ещё искрится
червонным спины псов,
и где то птицы
из рая улетают
навсегда.