Он был еврей, а она мусульманка.
Жили они на развалинах танка.
Он пил коньяк.
Она занималась у-шу.
А я им варил лапшу.
А цимес был в чём? – а в том, что средь пыли,
грязи и горя мы счастливы были.
Пели, играли и танцевали.
И целовали. Мы всех целовали.
Нас от войны словно снегом укрыло
И даже я, калашное рыло,
с жизнью и радостью не расставался
И улыбался, всегда улыбался.
Но всё кончается – правда, Кончита?
Кончилось лето. Вскрыто. Зарыто.
Однажды танк как поднЯл своё дуло –
И нас всех (продуло?) – как ветром сдуло.
Мы разлетелись, как листья, по свету.
Я ещё есть, а Нас уже нету.
Кто на слоне, а кто на тромбоне -
каждый скучает в своём Вавилоне.
Каждому вера. Своя. Не чужая.
Каждый живёт, сам себя отражая.
Ноты зажаты в тисках каподастра
И не хватает любви и пространства.
Сколько должны мы бродить, пилигримы,
чтоб возродить дорогие руины?
Господи! Сколько ж ушло пластилина
На этот край – Палестина?