Вот уж восемьдесят лет
И ещё четыре,
Как родился я на свет
В несвободном мире.
Эти восемьдесят лет
И четыре года
«Лето» значило «не свет»,
«Год» мой – «несвобода».
Больше двух годов рабом,
Недочеловеком,
Был я в армии, потом –
Чуть побольше – зеком.
Был когда мне только год,
Закуривший трубку,
Сталин мыслящий народ
Бросил в мясорубку.
То не трубка, а труба
Всем была на горе,
И держал её в зубах
Деспот-крематорий.
Потому я уцелел,
Знать, что был младенцем,
И ещё без слов я пел
Песни воли сердцем.
Мать с отцом, большевики,
Уцелели чудом…
От фашистской спас руки
Бог меня как Juden.
И подрос я и запел
Песни со словами,
И с тех пор был мой удел
Петь, живя с волками.
Те меня учили выть
В дружбе с коллективом,
Должен был я их любить,
Чтобы быть счастливым.
Только пел я песнь свою
Родине и солнцу,
И жучку, и соловью,
И Её оконцу.
Песни, что волкам творил,
Были им не любы:
Я неправильно хвалил
В песнях волчьи зубы.
То-то был я в клетку вдруг
Брошен, как отродье
Зла… А волки, глядь, вокруг
Клетки – на свободе!..
Но не бросил я свои
Песни после клетки
Петь на Дереве Любви,
На хрупчайшей ветке.
Но меня оно хранит
И, растя всё выше,
Мне года мои растит,
Как велит Всевышний.
Сегодня.
Москва.