Справедливость грядёт словно взмах топора
Палача, приступившего к делу.
Власть опять разменяла народ на слова
И под эти слова же раздела.
Он глядит на неё, очумев от добра,
Что уже не вмещается в душу.
И Камчатка в нём стонет, и ропщет Урал,
А Поморье хрипит от удушья.
В этом взгляде народа, уставшего ждать
Доброй вести хотя бы, не жизни,
Есть затравленность зверя и жажда суда
Над имперским колоссом фашизма.
Под имперские марши нет смысла рожать,
От имперского мира всем тошно.
А имперские тюрьмы нужны, чтоб сажать
Невиновных, травя их безбожно.
Травля стала здесь всем — и сермяжным кнутом,
Чёрствым пряником, веры каноном.
Нет закона в стране — это главный закон
Государства, где власть — уголовник.
Здесь террором зовётся желанье дышать
Чистым воздухом, жить без указки.
Государство просило ему не мешать
На костях репетировать пляски.
И чем больше калек и убитых войной,
Тем торжественней грохот парадов.
Власть, похоже, пробила последнее дно,
Превратившись в безвольное стадо
Из баранов, живущих в роскошных дворцах,
И баранов, что их охраняют.
А народ, словно цепи, отбросил свой страх,
Справедливостью дух закаляя.