Ковчег - 2020. костанай

КОВЧЕГ –
2020    

стихи и проза Костанайских авторов

230 стр.


Региональное литературное объединение «Ковчег» организовано В. Л. Растёгиным в 1995 году. В этом году ему исполнится 25 лет. Этот сборник юбилейный.         
               
 Составитель и издатель А. А. Корниенко Анар Лизари

Авторы:
       
В. Растёгин 
Е. Демидович
М. Петрова
С. Серткалиева
А. Удовицкий
М. Капашев
Т. Спивак
А. Спивак
А. Корниенко
Г. Максимова
А. Антонов
Л. Голубева
Н. Ковтун
С. Онча
Е. Преображенская
О. Дубиковская
В. Пыжевский

©Ковчег

2020г.
 
От составителя

В 2017году  умер поэт Владимир Леонидович РАСТЁГИН, через 180 лет после смерти великого А. С. Пушкина почти день в день - 15 февраля.
«Ковчег» уже 3 года без Владимира Растёгина,  известного в Казахстане и за рубежом Костанайского литератора, председателя общественного объединения - Ассоциации литераторов Северного Казахстана, главного редактора литературно-художественного журнала "Берега kz", руководителя регионарного литературного объединения "Ковчег" и молодёжного объединения "Крылья",
Он один создал все эти литературные объединения и «КОВЧЕГ» его детище и все мы его ученики и последователи. Владимира  Растёгина мы помним не только как  прекрасного поэта и организатора литературной жизни в Северном Казахстане, отдававшего всю свою жизнь служению русской литературе и самому прекрасному её воплощению – ПОЭЗИИ. Мы сейчас, читая и обсуждая его стихи, понимаем, что от нас ушёл русский казахстанский поэт-классик, которого будут читать, изучать и помнить не только мы, но ещё многие поколения любителей русской поэзии
Он автор 12-ти сборников стихов, автор, вышедшего перед его кончиной трёхтомника "Избранные стихи", автор многочисленных статей в литературных журналах и прессе, создатель "Антологии современной костанайской поэзии". Лауреат многих региональных литературных конкурсов в том числе конкурса меценатов. Награждён медалями за литературный подвиг от АЛСК.
Это был скромный, но очень энергичный человек, болеющий литературой, отдававший всё время служение ей. Как всегда бывает с высокоталантливыми людьми, он многим был неудобен и подвергался молчаливому, а порой и откровенному неприятию.  Но он непреклонно шёл к признанию и победил. Его будут помнить, как в Казахстане, таки  в России, в Украине, в Белоруссии, Грузии, Армении, Эстонии, Швеции, Франции, Великобритании, Германии, Израиле, Мексике. Он организовал это сообщество прекрасных людей - поэтов, прозаиков, которые участвовали в международных конкурсах и в качестве конкурсантов, и в качестве членов жюри. И мы - его друзья и молодёжь, вышедшая из-под  его крыла благодаря его победе сейчас получили признание в областной литературной среде, возможность общения друг с другом и с читателями  «Толстовки», проводить конкурсы, семинары, литературные чтения.
Особая заслуга Татьяны Ковальской – руководителя  «Крыльев» и координатора литературного процесса. Созданная ей новая «крылатая» армия молодых поэтов настолько большая и талантливая, что их произведения не вошли в этот сборник. Совместно с бывшими «крыльевцами» - прекрасными поэтами и прозаиками – членами «Ковчега» и «АЛСК»: Александром  Колесниковым, Александрой Лыксовой и Алексеем и Ангелиной Ковалёвыми и др. будет создана другая КНИГА.
Огромная благодарность авторам, чьи стихи и проза вошли в данный поэтический сборник. Это авторы разных возрастов и специальностей. Сборник уникален тем, что благодаря этой разности, можно ощутить внезапные литературные открытия, почувствовать экзотику в обычных вещах, наполниться энергией чувств, переживаний авторов. Кто-то, как поэт Сергей Есенин, разговаривает с берёзкой, кто-то пишет о подвигах «авганцев», кто-то выращивает новые сорта картофеля, кто-то выращивает «культуру», кто-то лечит людей, кто-то «лечит» сердца детейстихами кто-то воспитывает детей, внуков,кто-то выдаёт читателям книги, или пишет умные тексты, или просто «пашет» и добывает как Владимир Маяковский необходимую всем «словесную руду», а потом ловит рыбу и поёт свои песни. Всё это вы прочтёте или почувствуете в этой книге.  А главное наверно это то, что все они любят жизнь, и хотят передать эту любовь читателю.
                Анатолий Корниенко














Посвящается
Владимиру Леонидовичу
Растёгину






























 


Растёгин
Владимир
 Леонидович

* * *
Синичка, маленькая птичка,
твой чёткий очерк, юркий звук
сгорает средь снегов, как спичка,
аллеи празднуя досуг.

Железом по стеклу петь в голос
попробуй до ночной звезды,
когда затяготится логос
доступной смыслу наготы.

Так почему же, почему же,
как откровение души,
тот странный писк в морозы нужен,
кому нужна основой жизнь.

И, значит, прав миропорядок,
что дан тем птичкам от Творца,
лелеять взор и тешить взгляды,
вернее, в стужу греть сердца.


* * *

Всего-то надо объясненье,
чтоб взгляд был знаком в другоряд,
а дружба, как заклад без денег,
когда не понят - говорят.

По направленью  в одиночку
идти к холодным полюсам –
не значит ли, поставить точку,
ослепнуть в белизне глазам.

Мы ностальгируем по будням
о выходном, что не пришёл,
уверявши – раз смертны люди,
так каждый сам себе большой.

И каждый в одиночку тужит,
рутиной горькую пия,
а одиноким быть за дружбу,
равно, как злату не сиять.

Мы, к сожалению, не птицы,
нам стаей не встаёт заря.
Всего-то надо - объясниться
хотя б, о том не говоря.



***      
Десь инкунабулы,  -  как тля ей
прикосновенья. Хуже трат
в пыли библиотек гуляет
околоречевой разврат.

Скудеют старческие плечи,
они не подлинны без дел,
в проулках злых противоречий
и Фауст, верно б, поседел.

Труды, что отдадут младенцам
от их самовлюблённых пра-,
пристрастием не тронут сердце,
когда судьбу слепит игра.

Поэзия, мы жизнью платим,
нам ветер не щекочет нос,
за радость не полушки ради,
за боль шипов венка из роз.

Ты, зашифрованная Богом,
ведёшь в ненастья, в неуют,
где этой речью, шифром-слогом
нам с неба ангелы поют.

***
Переборов в себе терпимость,
я крикну, выйдя в снегопад:
Не попадёшь в меня, я - мимо
тебя и всех, кто мне не рад!

Слепая колкая досада
иных полощет, как вода,
а мне как будто горя надо,
дразнить собак - моя беда.

Клыками полосуйте сплетен,
кровавый заметайте след,
злым пеплом, что подарок Лете,
хромой тщетой своих побед.

От вас не скрыться, пятой точкой
припаянные вы в свой стул,
а мне бежать в буран за строчкой
сквозь снега вал и ветра гул.

От вас я - мимо, мимо, мимо,
как в понимании пробел,
и где предел мне - Бог вестимо,
а вам пределом - беспредел.

Возраст любви

Двух одиночеств закавыка
и скорой близости затор -
привычка ёжиться и выкать,
и говорить совсем не то.

С налётом чувственного страха
искать для встреч любой предлог,
идти друг к другу, как на плаху,
под стук сердец, не чуя ног.

Что нас роднит в судьбе, что разнит
в том вряд ли кто-то виноват.
Наш разговор, как тихий праздник -
в молчанье слышится виват.

И столько смысла меж словами,
как световых лет про меж звёзд...
Два берега, и вот над нами
уже проложен первый мост.

Его лелеем мы и тешим
себя, что он спасенья суть,
с ним все превратности и бреши
исчезнут вдруг когда-нибудь.

Со стороны, как вид недуга,
привязанность иль эпатаж:
и жить нельзя нам друг без друга
и хлипок этот мостик наш...

Всё об осени

Всё об осени... Все об осени
разговоры, стихи. И стихи,
словно камешек в воду бросили
на приманку сердец глухих.

Рукотворное стихобедствие
тридевятых страшней валов -
обостренье
до сумасшествия
не привыкших терять умов.

Все от дворников да вершителей
чудных дел, чья тверда стопа,
вдруг почувствовали, увидели, -
как листва тает их судьба.

У природы есть провокации,
есть моменты, когда она
у страстей проверяет фракции:
как, зачем и какого рожна?

Только осенью мир в катарсисе,
каждый мокнет в её вине,
через год чтобы в том же градусе
петь, как Бог положил, о ней.

* * *
Не продаётся вдохновенье,
но рифму требует отдать
за золото листвы осенней
святая парка благодать.

Попробуй не пойди на это -
не подвести ни в чём черты,
скудельником пойдёшь по свету,
не понимая красоты,

ни в чём не ощущая славы
невиданной до сих поры,
смыв листопадные октавы
печалью - правилом игры.

Что значим мы в ней,
сходу вызнай!
Природа мимо нас идёт
как ей задумано, капризный
наш норов не беря в расчёт.

Она берёт своё в потребе
и отдаёт, за что взяла,
не мы её, она нас терпит
сгорая осенью дотла.

* * *
Огонь загородительный
обид не трать в себе,
он отметёт губительно
твой праведный успех.

Назло, мстя и свирепствуя,
душа найдёт надлом.
Есть в мире сила крестная -
отмщение за зло.

И слово, что воробышком
сорвётся невзначай,
вернётся, как хворобушка,
чтоб рубануть сплеча.

Живи, весь век кумекая
как обойти Содом...
Есть в мире сила некая -
за зло платить добром.

* * *
Случай выпал родиться,
быть на этой земле
человеком, не птицей,
но о том не жалей.

Крыльев Бог всуе не дал;
только как не взгляни,
у души где-то в недрах
всё равно есть они.

Их найти и расправить
должен каждый в себе,
воспарив мыслью к славе
под небесный пробел.

Всем присуще нам свойство
стать, как славный Икар,
отличиться геройством -
от рождения дар.
Пусть сочтётся за пафос
эта речь. Хуже - ныть!
Пешим быть, словно страус,
тучной курицей быть.

Растреножьте усилья, -
через тучи - на свет!
Да несут ввысь вас крылья,
как без них жить, поэт!

* * *
Да, полон мир несовпадений,
но откровеньем иногда
к нам ласточка влетает в сени
и ток стыкует провода.

Любви ни возраст и ни сроки
не в счёт; есть право у души
слагать до судных дней эклоги
на равных с вечным правом: жить.

И осенью вдруг распускают
цвет вишни пуще, чем в весну,
пусть им ветра с широт Биская
грозят расправой за вину.

Разбросаны, как половинки
одной судьбы, одной зари,
мы, словно Кай, сдвигаем льдинки,
чтоб слово «вечность» сотворить.

* * *
Пришла пора быть горьким
как рябина
перед осенним холодом зари,
со счёта сбившись века серпантина,
что не сбылось, о том не говорить.
Пришла пора ответствовать за Дело,
за Слово дань отплачена давно.
Оно когда-то зубом отболело,
с годами стало крепче, как вино.
Ночами пусть названья
дальних станций
зовут мечтою, как заветный приз,
пришла пора таким
как есть считаться,
не до показов мод,
не до харизм...

Из окна – в ночь

Разлетается муть, и глухой чернозём
ночи кажется мозгом Софии.
Мы когда-нибудь все в эту лузу уйдём,
как шары под ударами кия.
Вот и время писать мемуары, Года!
Я доверю   бумаге  наследство,
 если много горланишь, гори, мол, звезда,
значит вечная ночь не по сердцу.

И с глотком ли спиртного, с надсадою ли,
где глумились в степях наших гунны,
припишу я к своей единице нули,
наберу вечных бубликов лунных.
Ну, протрите же зренье. Не видеть не зги
Им позволил  один лишь Сусанин.
Если взгляд оттянул у пространства соски,
то не зреет ли буря в стакане?

И в бесшумной ночи ты увидишь свой страх
Как огонь двухфарный совиный,
Как корабль ищется жизнь в неизвестных мирах,
так и он доконал наши спины.
Унесёт звездолёт наши сны от  Земли,
Ночь распишет, где  альфа, где бета,
ты на сто лиц тогда будешь не разделим,
это  ночи бессонное кредо.

***
И в дремотной тиши появляются ныне изъяны,
лишь листва зашуршит обделённым стареньем своим,
грусти не передав. Поклонитесь неведомым странам,
там в отсутствии зим, вновь весны зарождается гимн.

Здесь же всё как всегда: князь Болконский убит будет в осень
и Герасим утопит в смирительных водах Муму,
бабье лето, как юность, уйдёт по тропинке в межгрозье
и захнычет Ерёма, дождями напомнив Фому.

Только эти ветра, свет и лёгкие зиждющий воздух
Не засунуть в карман и не спрятать в шкафу про запас,
как святейшую радость иль слезоточивую прозу,
как от первой любви недосказанный тихий отказ.

Будем дни коротать мы себе доверяя не очень,
будем из ничего делать будней стремительней шаг
и смотреть за окно, в штормовые, бессонные ночи,
пропадать среди строчек и шорохов наших бумаг.
 
Демидович
Евгений
Викторович



* * *
           «Свет одиночества в окне
           всю ночь горит, не угасает…»
           (Владимир Растёгин)

Ночами светится окно,
на мир взирает одиноко.
Чудовища больного оком
порою чудится оно.

Всю ночь чудовище не спит,
ворочается, жарко дышит.
На небо смотрит и на крыши,
свой набирает аппетит.

Оно потребует себе
к утру положенную жертву.
Наполни же скорей фужер твой
и не печалься о судьбе.

Нам ничего не изменить,
когда судьба дана нам свыше.
Мы можем лишь её услышать,
в руке нащупать жизни нить.

Держи её, не выпускай
из рук своих, назло ироний.
Пусть озабочен карк вороний
проблемой верного куска.

Души на лозунги не трать -
водой уйдёт в песок Тобола...
точнее, Леты… Но оболом
стихов останется тетрадь.

Озноб проходит по спине -
с ночной реки тревожный ветер.
Кого-то, может быть, приветит
свет одиночества в окне.

Разговор об искусстве

Я  не писал стихи целую вечность...
и потерял форму, и содержание.
Знаю, искусство не терпит простоя... оно, конечно...
ну а точнее, – оно бесконечно. Я это знаю!
 
Знаю ещё, что оно уступает жизни
(в «схватке за жизнь» «не на жизнь, а на смерть»);
только не дал бы за жизнь я и свой мизинец,
а за искусство пошёл бы... Хоть «курам на смех»
я бы пошёл, или на мыло – шеям,

собственной шее – на мыло и на верёвку...
Это метафоры только... меня нежнее
трудно найти и преданней той чертовке,
что называют жизнью, люблю её я!
(Речь не о той, что бьёт и имеет хватку,
жизнь как омоним жизни: зовясь любовью,
жизнь вступает лишь в схватку
          со смертью и в родовые схватки).
 
... только лишь слово. Другой разговор – искусство,
есть оно, есть; и ни съесть его, и ни выпить,
и целовать его, и обнимать до хруста
также нелепо, как сахар на рану сыпать...
 
Знает любая девочка, в юбочке и сандалиях,
раны и огурцы посыпают солью.
Не потеряться не просто в прекрасных далях –
в этих глазах – как озёра, как лес и поле.
 
В этих глазах полыхают-горят закаты,
и зажигают во встречных сердцах рассветы...
Так и искусство, которого, знаю, хватит,
чтобы зажечь все светила и все фонари на свете.
 
Что есть искусство, которого нам не выпить,
как ни пытайся выпить его с друзьями?
Может, искусство красной подобно сыпи,
если болезнь Прекрасной подобна Даме.

* * *
В тёмной комнате... может, квартиры... "хрущёвки"...
может, отеля на каком-нибудь Парк-авеню...
мы, побросав с себя лишнее – джинсы, футболки, кроссовки, -
слились губами... и чувствовал я – как прикасаюсь к огню...

Или к источнику утоляющей жажду влаги,
что спасает жизнь путнику, блуждавшему сорок лет в песках...
Ты выбросила предо мною белые флаги –
а я позабыл своё имя... заботы свои и страх...

Или то было снежной, морозной зимою,
я закрывал от ветра тебя... дома шубу снимал, расстёгивал сапоги...
Ты везде и во всём, ты теперь навсегда со мною...
Каждый миг тебя вижу и слышу твои шаги

Дню космонавтики

Неведомый Улисс проложит борозду
по чёрной целине космического поля,
засеяв зёрна звёзд.
                Достать рукой звезду,
взошедшую во тьме и яркую до боли,
так хочется порой...
                Но руки обожжёшь,
порежешься о край стальной её, неровный…
А небо в вышине колышется, как рожь, –
над маленькой Землёй, сей ноосферой скромной.

Куда спешишь, Улисс? Какие рубежи
тебя манили ради подвигов и славы?..
Как быстро время гераклитово бежит,
но отступает перед вечностью стоглавой.

И дольше века день, и миг – в сто тысяч лет…
И море, движимое вечною причиной,
сближающей стихии на Земле
и женщину сближающей с мужчиной,
оставит след на медленном стекле.

 ***
В клетках памяти обретаем мы бытие,
и для каждого клетка отведена своя…
Даже если о саде     неведомом нам     поём
и не видим вырытых между словами ям.

На листе бумаги   среди молодых могил
оставляешь след   запятые   былую боль
засыпаешь яму   думаешь: … помоги!
… и тебе помогает. Ты помощи рад любой.

А под утро ты засыпаешь глубоким сном,
словно снегом – землю, память и речь. Ты нем.
Рыхлый сон тебе сыплет за шиворот, ты же в нём –
растворяешься, настежь… становишься ты никем

или всем, что одно и то же. Ты вышел в мир,
как выходят в море, стал каплей. Ты – плоть морей.
Ты являешься светом – и, кроме того, – дверьми,
что раскрыты для света, и стражем у тех дверей…

Возвращаешь память себе, обретаешь речь,
открываешь клетки слов, кормишь их из рук.
Только свободу не можешь свою сберечь,
и продолжаешь обещанную игру.

* * *
                моей душе…
 …эти строки тебе напишу, для тебя
взял перо и бумагу… (перо зачеркнул я…
потому что смешно…) но запутался взгляд
в знаках речи, скользнул по поломанным
                стульям
и проник за окно. И пейзаж за окном
расступился, открыв сокровенные дали.
Оказалось настолько прозрачным стекло,
что неясные буквы за ним проступали…
 
То ли список заветных для нас журавлей,
то ли строк быстротечных  прекрасная пена,
то ли это звезда бесконечных полей,
то ли имя, что птица-синица напела.
 
Всё исчислено, взвешено, разделено
в тесном мире вещей, декорациях-стенах.
Но открыто в иное пространство окно
из условного быта, предметного плена…
 
Для чего мне свет солнца и трепет травы,
и вино, пригубив, на траву проливаю
для чего, коль бессмертные боги мертвы…
ты умрёшь… для чего мне трава полевая?

* * *
Ребёнком я знал
что когда-нибудь умру
как умирают все люди
меня больше не будет

Однажды в семь лет
я заплакал среди ночи
смерть неотвратима
исчезновение неизбежно

Теперь знаю о своём бессмертии
Душа подобно бабочке
преодолеет смерть тела
подобно птенцу
расколет скорлупу мира
подобно слову полетит в синем небе

Знаю
или пытаюсь обмануть себя сказкой
перед сном
последним сном



…о времени

  1.    
  когда-то время текло
     широким потоком
      медленно катились
      годы-волны
      следы моих ног
      отпечатывались
      на послушном песке
      давно их смыло волной
      меня всё быстрее
      уносит течение
      неизвестной реки
       2.
   
  становлюсь рекой
      растворяюсь в пейзаже
      забываю берег
      своего детства

… о времени 2
1.
время разлито вокруг меня
сырой ртутью
проступающее в вещах
вечно становящемся мире небытия
в ряби событий на поверхности сознания
как свойства высокоорганизованного духа
озера или зеркала
отражающего
окружающее небытие

2.
время собирать камни
на берегу живой речи
входить в родную речь
погружаться в себя
время считать стекающие
с исчезающего циферблата минуты
подставлять речи-времени ладони
пропускать сквозь плотные
но
не существующие пальцы
как сквозь стрелки на циферблате
бесплотное
но существующее
время
3.
память – воображение
две половинки сердца
два зеркала
в одном отражается прошлое
в другом – будущее
два письма
или два выстрела
выпущенные навстречу друг другу
одновременно достигшие цели             

…осенние яблоки
1.
это яблоко
тяжёлое
налитое силой земли
солнца
яблоко
которому стало бы тесно на тарелке
готовое упасть на голову
новому ньютону
гаутаме
яблоко на запретном дереве
яблоко
ждущее теплоты
твоих ладоней
2.
яблоко ночи
и яблоко дня

сорванные твоей рукой
заполняют
пространство памяти
едва ощутимым
ароматом

сердце вырастающее на дереве жизни

сердце
вырастающее на дереве жизни
сорвано для тебя
легче пуха
тяжелей камня
бьётся в твоих руках
    ждёт твоего слова 
               
снится умираешь идёшь за телом

снится
умираешь
идёшь за телом
произносишь речь
просыпаешься
но может быть только сниться
вновь
умирать

просыпаться  просыпаться каждое утро

просыпаться каждое утро
и открывать глаза
чтобы видеть солнце
закрывать глаза
и вновь видеть солнце
днём и ночью
в солнечный день
и когда небо затянуто низкими тучами
смотреть взгляда не отрывая
видеть солнце




* * *

искушение Богом быть         Богом же нам и дано
и из двух состояний              мы выберем только одно

мы пойдём по делам            или будем расти в высоту
покрываясь листвой             открывая мечтой красоту
совлекая покровы –           с небес и невест и холстов
среди долгих дорог         опрокинутых  в небо мостов
 мы питаемся светом              на этой земле мы стоим
что мы строим под солнцем    что стоим пред взором Твоим?
 к небу башню возвысив           на камнях и в сердце своём
стану богом и храмом                в пустыне Я стану царём
 Я – стрела в неизвестность         к высокому солнцу – рука
бесприютна пустыня                и цель далека  далека
только волны и камни                в пустынях морях корабли
осыпается время…                сады затонули вдали…
как же ветрено здесь…                и песок забивает глаза
и опасно дышать                и смотреть на светило нельзя
Я не знаю где свет                на каком Я стою берегу
Я не вижу Тебя                Я уже говорить не могу
да и что говорить                если временны место и речь
остаётся гореть –                или в землю осыпавшись лечь.

***
Об этом небе сером написать,
или о снеге рыхлом под ногами?..
Пусть будут благосклонны небеса
с далёкими античными богами
к поэту, и пошлют ему с небес
какого-нибудь в яблоках Пегаса,
чтоб тот копытом бил,

и ключ Кастальский сразу
открыл под снегом...
Далее... чтоб лес
вдали чернел, и ель чтоб зеленела...

И птичка певчая о милой его пела
(глагольной рифмою
нимало не стыдясь).

Хлеб прыгал в печь,
Емеля правил печью,
вещала щука речью человечьей
и обещала счастье навсегда...

Из льдинок слово
складывалось – «вечность»,
и таяло
на солнце
без следа.

Возвращение

Я иду… (но куда?..  и откуда я вышел? –
то ли из дому, то ли – из прожитых лет…).
Ухожу вглубь себя я:       всё ближе,
                всё выше;
достаю из кармана свой счастливый билет.

Я потерян – как день, – и забыл о потере,
и стою над вселенной своей
                я один,

словно маленький бог в той сплошной Лотерее
от младенческих ливней до полярных седин.

Выпадает то снег, то нежданная карта…
человек упадёт – как звезда – из окна.
Выпадают из памяти детство и парта.
Выпадает любовь
                и строка,
                и страна.

Выпадает в осадок билет лотерейный…
белый дым, белый ангел, измученный мой…
Я найду тебя, в снежном саду, Лорелея.
Я вернусь!
Я вернусь, непременно, домой…






 
Петрова
Марта
Викторовна

Больничное
 
В белом безмолвие бледное солнце
спрячет, когда-то несбывшийся сон,
кто-то уже никогда не проснётся,
ты или я, или, может быть, он… 

Небо сжимается в раме оконной,
ветка рябины с худым воробьём.
Мир умещается в лике иконы – 
так до весны долежим, доживём, 

может, дождёмся и птичьих мелодий,
в сквере звучанья цветаевских строк…
Каждый отсюда когда-то уходит,
разным бывает лишь выпавший срок. 

Где-то мой сон заплутал в белозимье,
в млечном тумане проснуться трудней.
Справимся.
Только рассвет принеси мне
старый знакомый, седой воробей. 


***            
С этой девочкой вовсе я не был знаком,
просто видел в глазах голубое сиянье, 
в лужу влезла девчушка, от мамы тайком,
затаив от волнения даже дыханье. 

Там в зелёной воде, что упала с небес,
облаками укутались босые ноги,
и улыбка её в ожиданье чудес,
так манила, как манит к удаче дорога. 

Я стоял и смотрел: чуть бочком гражданин
шёл по краешку лужи, скривившись в ухмылке,
а девчушка, как будто следила за ним
и с улыбкой поправила бант на затылке. 

В луже ножкою топнув, взболтнула всю муть
и круги по воде разошлись к краю лужи.
-Люди, видите ангелы в лужах живут,
и оттуда, наверно, вселяются в души.

А тепло увлекало дитя к озорству,
ветерок, освежая, струился по коже,
неужели, быть в луже и пить синеву –
не такое уж дело плохое? А, может… 




***
На пепелище – цветы и затишье,
ужас застывший, у ног,
снег окропила «Зимняя вишня»,
чёрный разбрызгала сок. 

В мареве лжи, это ль видит Всевышний –   
вновь погибает народ,
сок исчерпала весь  «зимняя вишня»,
завтра за кем смерть придёт? 

Снова погиб кто-то в «Скорой карете»,
кто-то, шагнув из огня,
кто же за жизни погибших в ответе – 
тот, кто прошёл сторонясь, 

кто побоялся в глаза глянуть людям,
что потеряли детей,
да, безусловно, всех время рассудит,
мы согласимся затем… 

Новые, новые гибели жертвы,
траурный колокол бьёт,
в память погибших свеча плачет в церкви,
каждый молчит о своём. 

В трауре все разговоры излишни,
мать поминает детей,
новая где завтра «Зимняя вишня»
станет виною потерь?   
***
Один я здесь – в квартире ни души,
а ведь ещё вчера все были дома,
ещё я помню, как с детьми спешил
в торговый центр в День рожденья Тёмы. 

Стоит кастрюля с супом на плите –
его ещё вчера сварила Лена,
из детской я всё слышу смех детей,
но я один, один я в этих стенах… 

Кроватка. В ней сынишка спал Данил,
а вот и их зубные щётки в ванной.
Как жить мне одному теперь без них,
один я жив, нет больше Лены с Анной… 

Кровать, одежда – всюду запах их,
такой родимый и такой домашний,
как отпустил я их тогда одних,
что нет их рядом – мне поверить страшно! 

И вот уже сколочены гробы,
готовы обелиски на погосты,
ах, как хочу сейчас я с ними быть,
а не ходить с цветами только в гости… 

Молю теперь я Бога каждый час –
Дай счастья всем им в Царствие небесном…
Пусть ангелы заботятся о вас,
и, лишь благие окружают вести.
 
***               
У зимнего окна мы вспоминаем детство:   
меж стёкол ватный холм, да искорки слюды, 
вновь чай с малиной нам, как от печали средство, 
пока метель крадёт за окнами следы, 
 
летая на метле со сказочною свитой, 
как в детстве раскачав стекляшки фонарей, 
и мама вяжет вновь с оленем тёплый свитер, 
и, кажется, метель от этого добрей.   

Закон неумолим и мы во власти цикла, 
и кто-то, но не мы, сегодня у окна. 
Ах, сколько волшебства к нему опять приникло 
и от метельных грёз, как в детстве не до сна.
 
***            
Снег, а тебе здесь не рады,
сидел бы ты лучше дома,
разглядывал туч наряды,
мучаясь лёгкой истомой. 

А дети тебя мочалят,
ответь, для чего ты выпал,
и это твоё молчанье
хуже, чем крики у выпи. 

Таешь под чьей-то подошвой,
будто сожжённый лампадой,
снег, вниз не падай больше,
сверху смотри и не падай.

Но вновь шагает он следом
запечатляя все лица,
видимо, смысл жизни в этом,
чтоб умереть и родиться. 

***
Мне кажется – мир закончился
и поздно начать всё заново,
все злые сбылись пророчества –
зима свой закрыла занавес. 

Ушли с сожалением зрители,
театр стал пуст за мгновение,
цвета все ушли, так и видели,
лишь смолкло куплетов пение. 

Реприз у природы много, но
зима – драма говорящая,
за аплодисментов гомоном
всегда тишина знобящая.
   
Заблудились

Как-то, я ошиблась этажом 
в здании, да в нашей горбольнице,
этот новый, очень скучный дом, 
где ночами очень плохо спится.
 
- Как пройти отсюда на массаж?
- А, Вам надо выше и направо.
  Поднимаюсь, вот второй этаж,
  За стеклом хирурги-костоправы. 

Нет, не здесь, а это что за вход?
(осторожно заглянула в щёлку)
- К нам нельзя! У нас сейчас обход!
И не нужно здесь стоять без толка! 

- Вы к кому? – спросили у меня,
-а, наверно, Вы из меценатов,
или, может, чья-то Вы родня?
Да не стойте, Вам сюда, в палату.   

Ладно, почему бы не войти,
Раз все так активно приглашают…
- Господи, куда твои пути
Приведут меня, к какому краю? 

Грудь сдавила мертвенная тишь,
ожиданье обняло за плечи,
из палаты вдруг, смотрю, малыш,
осторожно вышел мне навстречу, 

года два от силы, может, три,
увидал меня – пошёл обратно.
- Стой, хороший мой, ты посмотри!
Но мальчишка забежал обратно. 

- Девушка, не стойте у дверей,
вот, располагайтесь, проходите,
здесь палата отказных детей – 
это Анжелика, это Витя!

-Отказных? Что значит – отказных?
-Господи, ну бросила их мама,
Вы хотите посмотреть на них?
Нет, тогда не стойте здесь упрямо! 

Надо мной разверзлись небеса,
помню лишь, как шла по коридору,
по щеке упрямая слеза
покатилась, застила свет взору. 

Пять кроваток у стены стоят,
дети спят в них  - тихо, безмятежно
и румянец на щеках ребят 
с солнышком с небес играет нежно. 

Я беру на руки малыша – 
ой, штанишки мокрые – бывает.
-Нет, не надо плакать!-чуть дыша
говорю и слёзы утираю. 

Девочка, хорошая моя – 
я целую мокрые ладошки. 
«Мама!» «Да, сегодня мама – я!
Ну не плачь! Остановись, Серёжа! 

Больше не могу сдержать я слёз,
поправляя сбитую подушку,
и опять грызёт один вопрос:
- Где же мать – беспечная кукушка? 

Милые мои, ну как же так,
как без мам тут оказались дети?
Жизни их, отнюдь, ведь не пустяк,
где их мамы? Как потом ответить? 

Как-то я ошиблась этажом
в здании, да в нашей горбольнице,
ночь, гроза и этот серый дом
мне теперь ночами часто снится. 

***
               
Сторожа души – муки совести…
Меж глаголами «сметь», «не сметь».
В чём измерить, какой весомости,
им ни жизнь не страшна, ни смерть… 

Жизнь – кроссворд в миллионы клеточек
из эмоций, понятий, чувств,
но познания предков светочем
сквозь века нам ответят пусть: 

По каким нормативам судятся
все «хочу» там, где есть «нельзя»?
Почему на сознанья улицах
нам не в силах помочь друзья? 

Философия – дело тонкое,
но идею, что по душе,
не сменю на монету звонкую,
ни от Сороса ни Пуше…   

Наша совесть с мечтой давно уже
наравне, как заря с луной,
и судьба расписала за нас сюжет,
предоставив нам выходной. 

***               
                Памяти В. Л.

Он догорел свечой в ночи,
но сохранится вечно память,
всегда он будет рядом с нами,
давайте, вместе помолчим! 

Он жив, он жив в людских сердцах,
тех, что всегда с ним были рядом,
с небес теперь, на нас он, глядя,
нам будет звёздочкой мерцать. 

Что время лечит – это ложь, 
оно не зарубцует рану,
и вновь поэт, как нищий странник,
в мир грёз безоблачных стал вхож… 
               
***
Вы были молоды и крепли Ваши «Крылья»,
«Ковчег» опорой для поэтов стал,
и конкурсов большая эскадрилья 
им помогла взойти на пьедестал. 

Но вносит время в мир свои поправки,
хоть не всегда согласны люди с ним,
и многих жизнь отправила в отставку,
но Вас всегда мы помним, любим, чтим… 

И не забудется во веки имя Ваше,
доколе будет жив в миру пиит,
любому он о Вас лишь слово скажет,

и каждый Вас и вспомнит, и почтит… 

О Вас всегда пусть светлой будет память,
Вы живы в наших душах и стихах,
и Ваше творчество навеки будет с нами,
и грусть о Вас – чиста, светла, тиха… 

 ***             
Учитель мой, я снова перед Вами
стою, как первоклассник у доски,
не выразить печаль мою словами
и сердце, будто сдавлено в тиски. 

Я разговор наш поздний и прощальный
теперь не в силах позабыть, как то,
что мы всегда друг-другу обещали –
не оставлять во веки дар святой, 

тот, что нам дан был от рожденья свыше,
чтоб мысли мы могли связать в стихи,
надеюсь, ты меня, учитель, слышишь,
ввысь улетая от оков мирских. 

Я знаю, верю – встретимся мы снова
когда- ни будь, на жизненном пути,
ведь все мы живы, если живо слово
когда-то, что смогли произнести. 

  ***         
По жизни мчал во весь опор,
ногайкой время погоняя,

и, злой молве наперекор,
он с птичьей удалился стаей. 

Вполсилы жить – не про него,
он нёс поэта имя гордо
и крест покорно принял свой
финальным жизненным аккордом.
 
Он, будто сам себя распял,
у края самого обрыва,
и отразилась меж зеркал
вся жизнь его письма курсивом.
Капашев
Марат
Кабдуалиевич

***

Ну почему бы мне не родиться фараоном-
Каким-нибудь Псамметихом двадцать шестым?
Щупая жриц, на Изиду посматривал я бы влюблённо
И думал, что плоть небожественных- жертвенный дым.

А потом бы построил себе огромную пирамиду,
Загубив сто тысяч рабов, сто тысяч веков.
И, лёжа в саркофаге, слушал и слушал себе " Аиду",
В грядку вечности вросши, как репа или морковь.

И предавался не воспоминаниям- размышлениям.
Не о жизни и смерти, что всё - суета сует-
О том, что готику женских ног венчает свод вожделения.
Но позднюю готику придумал уже не поэт.

Попытка тоста.

Когда умрём – обмен веществ
Любых и разных – прекратится.
Пока среди живых существ-
Давайте пить и веселиться.
***
Всё менее ретиво ретивое.
Кровь красная не так уже красна
Лишь одного: оставили б в покое
Хотел, хочу и, к счастью для меня,

Всё ж оставляют. Выхожу в дорогу,
Всё в тот же путь, что блещет и кремнист.
Дорога в никуда? Дорога к богу?
Кто скажет мне, какой криминалист?

***
Капелька вечности на твоей ладони:
Не то снежинка, не то звезда.
***
Как амфоры афинской горло,
Струяся к неба синеве,
В себя сжимая тело моря
И человеческой траве

Чернофигурную доверив
Борьбу титанов и богов,
Дном моря Леты дно измерив,
Как смертью - нежную любовь.

Музейным мраморным палатам
Соседство мидий предпочтя-
Эллады сон, певучий атом
Того, ахейского дождя.

***
Один, один, но одиночество –
Как красное зерно граната.
И если не содержит творчества –
То всё  ж,  хранит покой в пенатах.

Привет тебе, о одиночество –
Благословение земное.
Не громогласное пророчество,
Пророчество совсем иное:

Цветок взрастает в зноя мареве,
Его дождями поливает.
А если не дождёмся зарева,-
То посочувствуем: бывает.

Но всё ж хранится в одиночестве
Возможность этого цветения.
Так воздадим за доблесть почести,
Как и положено растению.

***
Открыты шлюзы сна,
Сознание  уносит
В тот заповедник тьмы,
Запретного,
Соблазна,
Цветут где ярко - красные кувшинки
На изумрудной, как огонь,  воде.


***

Любитель книг -
Я завещаю тысячу томов.
Чем хуже это тысячи домов?

***
Королевы твои постарели давно,
В винный камень твоё превратилось вино.

Уши ватой застлала тебе тишина
И небывшая снится ночами вина.

И тоскуя, тоскуя о чём-то своём,
Среди ночи во сне льёшь ты слёзы ручьём.

Жизнь прошла, как проходит гремящий состав,
Полустанок врасплох среди ночи застав.

И опять тишина, тишина, тишина…
Жить- не страшно, тем более- смерть не страшна.

***
Всех  снов холодные носы
В ладонь мне тыкались устало,
Качались лунные весы,
Горели свечи вполнакала.

Звезда мигала мне с небес,
По льду из тьмы стучала рыба,
Весь в белом хлороформе, лес
Шептал невнятно мне : " Спасибо "

И плавилась моя душа,
И слёзы орошали очи.
Молчала вечность, не дыша,
И бой часов, средину ночи

Пробив, отнюдь не умолкал
И музыка не умолкала
Судьбы неведомых лекал
Познать значение алкала

Моя душа: из серебра
Визжали по небу полозья.
И ночь, строга и недобра,
Свисала с неба звёздной гроздью.

***
Пусть говорят : любовь слепа,
Но к счастью лишь одна тропа.

***
Скажу, что ниже всякой критики
Воры, путаны и политики.

***
На сотни каратов мои жемчуга,
Кроваво, как пламя, играют рубины.
А я пожалела зачем-то врага,
Зачем- то его называла любимым.

Зачем-то я сыпала зелье в бокал,
К нему посылала свои паланкины.
А он- моё сердце в отместку украл
И так же играл, как с сердцами другими.

А он мне смеялся открыто в лицо,
И в грязь- жемчуга, и под ноги- рубины.
Признаюсь: недаром он слыл храбрецом,
Любимый мой враг и соперник любимый.

Я всё бы стерпела. Но он изменил.
И небом он клялся обычной рабыне.
И час его смертный тогда наступил
С моею тоской и слезами моими.

И вот их уж нет. И не будет уже
И неба врата отворилась пред ними.
Но, плача, в своей я признала душе,
Что я бы хотела быть просто рабыней.

***
В спираль закручена ракушка,
Зыбка медузы пелена.
И шепчет валунам на ушко
Совсем случайная волна.

И берег падает покато,
Невнятен голос глубины.
И всё меняется,  пока ты
Свои досматриваешь сны.

***
Пришёл однажды мой сосед
И утащил велосипед
Однажды попросил утюг
Вернуть, как видно, недосуг
Просил крупу, печенье, чай
И все- как будто невзначай
Моей он удочкой рыбачит,
А это что- нибудь да значит
Моей он ложкой ест пельмени
И в чай кладёт моё варенье
Для дочки взял ночной горшок
Жене - стиральный порошок
Себе - костюм, трусы, подтяжки,
И , как всегда, вздыхает тяжко.
Он целит на мою машину,
Но ночью проколю я шины
Он хочет дачу и гараж
И постепенно входит в раж.
На кухне меряет метраж,
Унёс картину и витраж.
Он спит теперь с моей женою
И корчит рожи за спиною.
А я - смотрюсь в его трюмо
Убить? Но пахнет здесь тюрьмой.
Простить - но это выше сил.
Подумал - и жену простил.
Забрал гараж, забрал машину,
Трюмо, подтяжки и картину,
Утюг, трусы, велосипед.
Остался  с носом мой сосед.. . .

***
А мне б проснуться на рассвете,
И в полуяви- полусне
Почувствовать всей кожей ветер,
Почувствовать прохладу мне.

И, улыбнувшись в полумраке,
Пасть на подушку головой.
Ведь Одиссей плывет в Итаку,
И Пенелопа ждёт его.

***

Они сошлись: Кирпич и камень
Лопух и роза. Трут и пламень

Вино и пиво, газ и воды,
Шампунь и мыло, крем - и сода,

Лиса и заяц, Биттлз и АББА,
Рука и палец, полк и баба,

Крючок и рыба, рак и щука,
Палач  и дыба, аз и буки,

Печаль и уксус, мёд и мишка,
Самец и мускус, рот и пышка,

Поэт и рифма, Блок и Тютчев,
Сатир и нимфа, рок и случай.

Бычок и тёлка, зной и стужа,
Стог и иголка, ещё к тому- же:

Бычки - с томатом, с дорогой- скатерть,
Признанье- с матом, с деревней- лапоть.

С ворьём- малина, с собакой- кошка
С враньём - былина, пирог- с морошкой.

Ключи- с квартирой, малыш- с игрушкой
Простите, милый, но я не Пушкин

Пусть спор сей вечен- я знаю только
Из этой встречи не вышло толка.

Сказание о Ленине

А Ленин был из нашей деревушки:
Простой свинарки сын и  пастуха.
Доныне умиляются старушки,
Что не имел с девчатами греха.

Он их жалел и говорил: " Не я коль-
Так кто ж их пожалеет в жизни сей?"
Бросал с плота валун с верёвкой - якорь
И удочкой тягал он карасей.

В ночное ездил: он любил рассказы,-
Отцовы гены!- лошадей любил,
Боялся чура, черных кошек, сглаза
И медный крестик на груди носил.

Чтил масленицу, пост великий после,
Сворачивая  в трубочку блины,
Макал их в масло. Если были гости-
Не вытирал он руки о штаны.

Ходил к причастью, и в законе божьем
Сильнейшим в школе был учеником
Любил ватрушки с молоком он козьим-
И вообще со всяким молоком.

И, видя буку, говорил он: " Бука",
И , видя бяку, говорил: " Говно".
Как атеист, он уважал науку.
И, как аскет, не уважал вино.

Не пил и не курил. Зарядку делал
И снегом обтирался по утрам
Не верил в бога, в диамат же верил-
Поскольку он его придумал сам.

Любил он собирать в лесу грибочки,
Солить и жарить с мясом и лучком.
И пел он " Варшавянку " с Кржижановским-
Друг ситный Глеб и будущий нарком.

Любил вязать и вышивать на пяльцах,
Гаданье в святки, пляски, хоровод.
Любил не токмо над собой смеяться -
Аж надрывал животики народ.

Вот так он жил и в одночасье умер,
Ботвиньи с пирогами переев.
И звёзды по-другому в полнолунье
Вдруг встали, и совсем другой посев

Назначили земле: цветёт Россия,
Опричь неё и пять шестых земли.
Ульянова Володю все любили
И ни за что его б не нарекли

Ни Лениным, ни Ильиным- так сколько ж
Личин носил один лишь человек?
Он стадо собирал рожком на зорьке
И пригонял под вечер на ночлег.
***
Во втором сериале
Ещё будет кино.
То, что недосказала-
Мне услышать дано.

То, что я недослышал-
Это ветер унёс.
Он срывает и крыши,
Что ж с признаний возьмёшь?

Во втором сериале
Ты полюбишь меня,
Как ещё не влюблялись
Верно, с оного дня

Что Ромео с Джульеттой!
Что с Изольдой Тристан!
Коль скользнуло кометой
По прекрасным устам

Слово: выдох, вбирая
То, что выдохнешь- вдох.
А потом повторяют
И пространство, и бог.

Заполняя пространство,
Восхитив божество,
Ослеплённая, в трансе,
Отдаёшь естество.

***
Если поезд – значит скорый,
Коммунисты –  значит воры.         
***
Жить не по правде, не во лжи,
А так, как Нерли и Кижи.
***
Любовь - на кисточке души,
На самой дальней, на излёте.
А то, чем на неё грешим-
То не любовь, желанье плоти.

***
Валентина, точно птица,
Вся в кипящей синеве.
Смех весёлый на ресницах,
Как росинки на траве.

Валентина улыбнётся-
Покачнётся целый мир.
Валентина засмеётся-
В тридевятом царстве пир.

Так живу: то грусть, то радость.
То печаль, а то аж две.
Что-то будет мне наградой? -
Мысль мелькает в голове.

И уходит, точно тени.
В жаркий полдень облаков,
И бросает в жуть, в смятенье
Легкий цокот каблучков.

Моря синь в ажурной пене
Вся просвечена лучом.
А о чём стихотворенье?
Да, наверно, ни о чём.


***
Где-то было что-то хорошее -
Да уплыло как в речке вода.
То ли с неба звездою непрошеной
Отразилось в реке как звезда.

То ли снегом залётным и тающим
Чуть коснувшись горячей щеки.
То ли ангелом в небе рыдающим:
" Ну, какие же вы дураки!"

* * *
Колонны дорический ордер,
Разрушенный встарь Парфенон
Горит, как языческий орден,
Всего человечества сон.

Мы жили тогда под эгидой
Хоть гневных, но добрых богов,
Терпели от них мы обиды
Не терпят каких от врагов.

И эти роскошные были
Запомним на все времена,
Ведь горстка аттической пыли
На всю ойкумену одна.


* * *
Кордоны звёзд
в пространство голубое
просыпаны. Аттическая соль
сверкает и согласна на любое
из продолжений, заклиная боль.

Кружатся золотые метеоры
и сеют всюду сполохи огня,
и тучек в небе серебрятся шторы,
и  кончена столетняя война.

И розы алой с белой распря тоже
Закончена.  Лишь
праздничный салют
румянит небо, делает пригожей.
И боги по заслугам воздают

всем Цезарям и всем Октавианам,
и Клеопатра мучает змею,
чтоб яд добыть, но поздно или рано
всем по заслугам боги воздают.

И ты в толпе царей лишь странник,
средь дервишей, пророков –
просто маг,
вего глухонемая обезьяна
с  папирусом иль свитками бумаг.

Но медное пространство рассекая
событий гордых огненным мечом,
ты истины простые извлекаешь,
толкая время голубым плечом.

Бокал наполни каплями цикуты,
и вновь его Сократу поднеси.
Кровавя гладь
священной Брахмапутры,
плывут костры в рассветные часы.

Натянут безупречно неба парус,
пленяет глаз тугою синевой.
Не знаем мы:
жить сколько нам осталось.
Но каждый рад, что всё-таки живой.

* * *
Осенние листья летели
Ковром на озябшую твердь,
В поникшем саду иммортели
Ещё продолжали гореть.

К походу готовились птицы –
Лететь им ещё на юга
И жизнь продолжала мне сниться,
Блошиные эти бега:

Искать себе пищи и крова,
Искать себе счастья и слёз –
Всегда заморочки с любовью,
Всегда это трудный вопрос.

Шугой уж створожились реки,
Подёрнулись лужи ледком.
Обыденно так всё навеки,
И каждый ведь с этим знаком.

За осенью следуют зимы,
Приходят на срок холода
И стих, бесконечно любимый,
Рождался во мне иногда.

И я благодарен был Богу
За этот немыслимый дар –
Как мало и как это много
Тому, кто от жизни устал!

И я благодарен навеки
Всему, что уйдёт без следа,
За то, что закроют мне веки,
За то, что горела звезда

Моя, пусть не яркая очень,
Но всё же горела она.
А то, что был в песнях неточен,
В том каюсь, моя лишь вина.

* * *
Уж такая страна Россия,
Не объять в ширину и в длину.
Только нас ни о чём не спросили,
Зубы сжавши, идём ко дну.

Одиночество – вот наше знамя,
Обречённых отчаянных бунт.
А за нами и взрывы и пламя,
Отступая, родимое жгут,

Чтоб врагу не досталось ни крохи.
Что поделать, страна велика!
Из Америки символ эпохи –
Факел медный вздымает рука.

Но грозить нам войною напрасно,
Мы привыкли всегда воевать.
Даже Гудвин великий, ужасный
Не сумеет уже напугать.

В остальном, прозябаем и крохи
С президентского ловим стола.
То ли нам хорошо, то ли плохо,
Вот такие, дружище, дела.

Всё равно хвост держу пистолетом,
Я ль не русский, крепка моя стать!
Похвала прозвучала б наветом,
А навету хвалой не звучать!


Корниенко
Анатолий
Аркадьевич


Там...               
                «Там на неведомых дорожках…»
                А. С. П.

Там край берёз и времени обоз.
Оно медведем бродит  по пространству
огромному. Джек Лондон там не рос
и Лютер Кинг свой крест не нёс для братства.

Там тот же дуб с зелёной головой
и цепь в прямом и переносном смысле.
Кому златая, а кому конвой
блестит по  жизни или въелась в мысли.

Там сказки любят не про дурака -
а  хитреца такого – самородка,
который путь продумал на века
всем людям. Сам сидит и хлещет водку.

Алёнушка склонилась над водой
и видит мир, текущий под ногами.
Там много бед и войн. Но ей -  покой
Земли хранить начертано веками.

Там Пушкина читают двести лет.
Учёные коты сидят там в думе.
И революции не стёрся след –
«тачанка- киевлянка», «пуля дура».

Там «Крым и Рым». Там бог по трын-траве
идёт и всех прощает правом Слова.
Там как везде: то есть  в смартфонах «свет
в конце тоннеля»…, то не виден снова.

Там по холмам раскинулись ковры
зелёные, подстриженные маем.
И слышен из лесов звериный рык,
а глас,  куда идти - не представляем.

А воздуха шар голубой раздут
и в глубине все люди словно мошки,
и на краю сидит один разут
Шукшин, и ест печёную картошку.

И думает наверно – люди мы,
не звери – люди! Надо быть добрее.
А ветер гладит русские холмы,
заросшие осокой и пыреем.

Там говорят берёзы меж собой.
А он погладит их, придя на пашню,
щекой прижмётся и своей судьбой.
Уйдёт… потом вослед листве опавшей.
Online с сеттером

Я выбрал время летнее. Нажимаю Enter.
И даже не заметил, как  уже Online.
Со  мною пёс - ирландский красно-белый сеттер,
Окрас его парадный и фальцетный лай.

Но, что за одуванчики раздувает ветер?
И как-то всё обманчиво - зелень и снежок:
И по асфальту гладкому как позёмка светел
Снег ползёт так ласково прямо возле ног.

А пёс по снегу мечется и визжит с восторгом
И взметает тысячи этих белых мух.
И я потом на вечер заказал повторно
Такое  время летнее, чтоб угодить ему.

Но время в Интернете куплено дельфинам
И драйверы для дайверов будут воду лить.
Пришлось  включить мне новости и просмотр фильма,
А на собаку сеттера я нажал Delete.

Дым над водой

День был кукурузно жёлт
и уже початый.
Тень разрезала ножом
солнечный початок.
Ты пришла вся в голубом -
цвета ветра с маем.
Я спросил: "Абсент со льдом?"
Ты мне: "Нет, сама я.
Плюс три капли Ангостуры,
«лондон-микст» - блаженство!"

Ветер уносил как лист
тень фигуры женской.
Эта музыка с тобой -
сингл Smoke on The Water!
Дым пронёсся над водой
смехом идиота.
Всё сгорело только тень
пеплом день покрыла.
Я давно забыл про те
солнечные крылья.

Год петуха

Полетим на петухе! Кто невинен, кто в грехе,
Кто ещё у мамы в чреве. Всяк, оставшийся  на древе
Жизни -  в этом  витраже помещается уже.

На картине у Шагала и куриных  мест не мало!
Полетим мы до забора, не пустить в курятник вора
И чтоб курочка неслась, нам работа будет всласть.

Полетим на петухе! Солнца красного мохер
Нас укутает и резче и цветистей станут речи.
Будет  дальше для  других кукарекать  нам с руки.

Никаких противоречий. Старый год уже отмечен
Выпит, склёван и забыт. Начинаем новый быт.
Надо долететь  до лета и дождаться там билета -
Где нам начинать свои петушиные бои?


У солдата всё просто

      "И вам подтрунивать над ним, когда он под хмельком,
       Гораздо легче, чем шагать с винтовкой и мешком".
        (Р. Киплинг "Томми Аткинс")


У солдата всё просто -
мундир прирастает к росту,
а гимнастёрка к телу и костям.
Он гимнастёрку снял,
а будто оставил,
девушки ему льстят -
мускулов бронза,
мужественный пацан.
Подтрунивают
над румянцем лица,
спрашивают - что у тебя тут
на тату?
У солдата всё просто,
что касается чувств,
он словоохотлив,
если выпил чуть-чуть,
расскажет девушке
как в караул ходит
и на стрельбы.
Девушка глазами стрельнет -
он обмякнет.
Куда девается дух его ратный?
Поцелуй мятный
девушки-простушки
разоружит
быстрее пушки.
Но главный принцип солдата:
быть каждому
братом,
сыном,
мужем,
отцом,
то есть - не быть подлецом.
Таким он всем нужен -
с оружием
Родину защищать.
А на девушку мужества
где ж ему взять?
У солдата всё просто.

Отец на войне

Он был бухгалтер. Худой. С язвой желудка.
Он приобрёл её когда была война -
Связистом. В этой мясорубке жуткой
Артиллеристам связь была нужна.
Радиостанций нет. И - телефонный провод
С передовой тянули километров пять
Под бомбами. Он рвётся, тянут снова.
Обрыв - ползут соединять опять.
По «линии» ходить поодиночке
Связистам приходилось. Одного
Не так заметно. Спрятаться за кочкой
Или в воронке от снаряда мог.
И под огнём через болото лазить
Ползком по горло надо иногда.
Ещё шутили: «Кто там встал из грязи?
Тот чёрт - он рядовой из взвода связи,
На нём пилотка, а на ней звезда".
А «мессеры» и над одним кружили,
Догадывались суки -  тянет связь!
А значит надо русских обезжилить.
Строчила очередь, фугаска ли рвалась,
По звуку догадаться можно было
Откуда полетит в тебя снаряд.
Откуда только и берутся силы?
За три секунды прыгнул в яму – рад,
Лежит, успел. Не важно, что засыпан.
Лопатка есть и шланг, чтобы дышать.
Катушка* на спине – тоже защита,
А под катушкой есть ещё душа -
Бессмертная! Чего же ей бояться?
Но засыпало так, что иногда
Откапывали из завала братцы
Напарники-связисты. Долго ждать
В могиле под полуметровым слоем
Случалось. Был  готов он ко всему.
И там о жизни, что прошла такое
Воспоминанье грезилось ему:
Он видел маму и родной Акмолинск,
Госбанк на Карла Маркса и счета,
Бухгалтерские счёты. И да боли
Знакомые он вспоминал места:
Казачий край и старую церквушку,
Ишима правый берег. Слобода,
Свобода, тишина такая! Мушка
Летит - и слышно, крылышек слюда
Блестит. И поплавок на водной глади
чуть задрожит. Нет, не тяни, постой!
И... не пошевелиться. Выбраться бы надо.
Вдруг, слышен голос: «Эй, связь, ты живой?»
Живой. На сей раз пронесло, похоже.
Но кости поболят ещё денёк.
В землянке на НП на нарах - ложе.
Суп из тушёнки импортной, чаёк.
На «линии» все ямы вспоминает,
Траншеи и воронки и бугры.
Они связисту словно мать родная -
Чтоб в землю мог успеть себя зарыть.
Он был бухгалтер с памятью хорошей.
Умел он «дебит» с «кредитом» сложить
чтобы и связь была и, если есть возможность
Всегда на «сальдо» оставалась жизнь.
Он за четыре года не убил ни разу.
Его задача – научиться жить.
Герой он или нет? Его оружье – разум,
Ещё уменье жизнью дорожить.

Он был бухгалтером. Он до войны учился
Финансовой науки знал всю вязь.
Но на войне не цифры и не числа,
А на войне всего важнее - связь.
Связь нервы армии – так говорили.
И эти нервы сплетены из жил
Тех - телефонный провод кто  чинили
И кто за этот провод жизнь ложил.
Он слава богу выжил. И случайно
Его нашёл товарищ на войне.**
Привет сказал, бухгалтер! Ну отчаянный
Ты парень. А теперь ты нужен мне.
Он стал бухгалтером в армейской кассе.
Но это было как в другой войне.
А в этой на спине с катушкой, в каске
И трубкой телефонной на ремне
Прошёл и Курск и Сталинградский ад он
До Праги был связистом артполка
Гвардейской нашей той - двадцать девятой
Дивизии, чья слава на века!

Вернулся
            
В окошко заглядывал вечер.
Уже начиналась весна.
Склонив свои девичьи плечи,
Печально стояла ветла.

Струна человеческой боли
Позвякивала, дребезжа.
Он -  навоевавшийся вволю,
На белой постели   лежал.

И девушка смуглые руки
Его прижимала к груди.
А сердце стучало - что муки
Сегодня уже позади.

Вернулся. И это ль не счастье?
Прокуренный, лысый, худой.
Такое бывает не часто -
Достался  ей только одной.

Судьба не считает пропорций,
В трёх ликах её ипостась.
А он в ипостась миротворца
Вступил и намучился всласть.

Кому-то важны деньги, ставки...
И чтобы патрон был в стволе.
А жизнь им по почте с доставкой,
А жалость им – бронежилет.

Но так не бывает же,  вечно...
И любящих встреча - светла.
Над озером в сказочный вечер
Опять распустилась ветла.

Они были дикими
 
      « Мужчина тоже был диким… пока не встретил Женщину, и она       сказала ему, что не желает больше жить вот таким диким образом.
(Редьярд Киплинг «О Коте, который гулял сам по себе»)

Они были дикими, абсолютно дикими:
Спали на панцирной сетке -
На кровати,  блестевшей никелем,
Скрипучей на зависть соседке.
Он водил её по субботам в кино
И дарил ей цветы  гвоздики,
И это было давно.
Он  любил  её как Орфей Эвридику,
Но он не пел ей песен, её не кусала змея
У них была идеальная советская семья.
Она готова была за ним идти на край света
Но тогда это
Было не так актуально.
Страна варилась реально
В котле с новыми социальными  идеями.
Пропадали  на работе неделями.
Он оперировал людей, он был нейрохирургом
Она – врач акушер-гинеколог, потом - онколог.
Работа благодарная, но  напряжённая почти как на войне.
Виделись редко, но хватало вполне.
Просыпались на панцирной сетке.
У них появлялись детки.
Потом появились деньги и новая кровать
С упругим матрасом.
И всё изменилось разом.
Она сказала:
– Я буду сверху, хватит быть дикими.
Появились розы в замен гвоздикам и...
Мебель, украшения, электроника – всё закружилось,
Как будто раньше  и не жили.
По разным странам летали:
Индия, Таиланд, Испания, Италия.
Это было как стихия.
Он стал писать стихи и…
И  петь песни ей.
Проплывая на гондоле под мостами Венеции
Она сказала ему :
- Наконец то… и -
И мы... на пенсии.

Хруст убегающей зимы

Хруст убегающей зимы,
как в позвонках от хиропракта,
что стелется ледком по тракту,
где по утрам проедем мы.

А капли слёз заплетены
в свисающие с крыш сосульки,
но в полдень снова будут булькать
в объятьях лужи у стены.

И удивляешься всегда,
когда ты наступил на лужу,
из подо льда течёт наружу
обыкновенная вода.

Лёд наших чувств так истончён -
вот-вот расколется от стука,
когда войдёт весна-подруга,
положит руку на плечо.


Гений
               "Сейчас наступит ночь. Так черны облака...
               Мне жаль последнего вечернего мгновенья".
              (И.  Анненский)

Он просто  знает это.
Не потому что гений,
Что лучше нет  на  свете
Той мимолётной  тени,               

Той, что рисует  вечер
В мазках тоски мгновений.
И ночь желанья лечит,
Накрыв рукой забвенья.

Так  слиты воедино
Разорванные тени
Воспоминаний дивных
И слёз желаний бренных.

И...  тает от чего то,
Как будто виновата,
Налипшая  на окна,
Слепая снега вата.

Свечой  дрожащей  станет
Манить вас  бархат спальни.
И Серафим усталый
Закроет света ставни.

И черные  ракиты,
Уснут на блёклом фоне
В подрамнике разбитом,            
Забытом на балконе.

Он знает и рисует -
Уставшей жизни  гений,
Тоскливо белый сумрак
Унылого цветенья.

Ночь

          «Заходите к нам на огонек,
          Пела скрипка ласково и так нежно,
          В этот вечер я так одинок,
          Я так промок, налей сынок…»
          ( из песни А. Розенбаума)

Огоньком зажёгся и сгорел
Вечер нежно ласковый как скрипка.
Помню, выводили на расстрел -
День, его последнюю улыбку.

Плакал я один и капал дождь.
Я промок совсем, а он скончался.
И она вошла как в тело дрожь -
Ночь благоухающего счастья!

Эта ночь и я – мы так близки,
Близоруки, видим только похоть.
И сквозь чёрный шёлк огней соски
Выступают, спрятанные плохо.

Ночь, мадемуазель, давай с тоски
Потанцуем. Где же эта скрипка
Ну, налей браток, пускай мозги.
Уплывут как золотая рыбка.

Только ночь прошу, не умирай!
Хватит нам смертей на нашу долю.
Эй, метрдотель, давай – трамвай
Вызови. Я ночь везу на волю!

Белла

            Б. Ахмадулиной

Какая-то  вселенская печаль
в её фигуре  и лице иконном.
Как деревце надломлено неча-
янно, но жизнью ввысь опять влекомо,
она стоит, чуть  вытянувши  шею,
задравши нос, чтоб дырочки ноздрей
расширились  (так видимо ловчее
поведать нечто нам, сейчас). Скорей!
Так птаха малая растянет тело трубкой
гортанный  из него рождая  звук.
И кажется, внутри фигурки хрупкой
так много собралось невыразимых мук.
Накатывает... на одну другая... снова,
ещё не дав опомниться и... крик
возникнет  жалобный надрывный. 
..........Всё...  Готово!
И сердце  оборвётся в этот миг.
И упадёт, и бьётся  в чудной  пляске.
Но вот затихнет.  И,  она  смиряясь
и  сжалившись,  прольёт  вам  море ласки
из влажных и проникновенных глаз.

Робкое свидание

Если хочешь приходи,
Всё решится одним махом.
Ночь как шёрстка на груди
Росомахи.

Звёзды я пересчитал
И опять вернул на место.
Ты одна была мечта
И невеста.

Колокольчиком звенел
Голос  твой,  похож на сказку.
Оказался я не смел
В этих ласках.

Третий петел прокричал.
За курень ушла казачка.
Цвет роняет алыча.
Вот задачка.

Ночь уходит налегке
Звёзды высыпав в колодец.
Я ручник держу в руке -
Он холодный.

Белые птицы мечты

По траектории прекрасной
летит к земле лист клёна, красный
и ищет место, где бы сесть.
А жёлтый падает как есть.
Стволы берёз - органа трубы
аллея выстроила в ряд
и музыку весь день подряд
в них задувают ветра губы.

А над землёй летают смело
листы моих мечтаний белых
и не опустятся никак.
Казалось бы, такой пустяк -
ну, покружились и довольно.
Но эти белые мечты
не переносят тесноты,
им не летать, как птицам больно.

Когда под музыку дождя
стихов рождается дитя -
тогда они и прилетят.

О меланхолии

Клубень картофеля тоже твой друг,
если чистишь его в меланхолии
и потом на сковороду!
Что жареной картошки
приятней более?
В любую погоду идёшь за маслом,
помните "аннушку" –
всё закономерно,
много масла это ужасно
когда на улице жирных немеренно.
Разверзнутся небоскрёбов волны
проглотят в бетонном водовороте
цивилизацию людей невольных,
идущих куда-то, живущих вроде
за деньгами, сколько им нужно денег
каждый день в любую погоду?
А рядом в гетто руки возденет
природа, вышедшая из моды,
святыми глазками анютиными
смотрит из пыли меня караулит...

Ай, меланхолия – да ну тебя!
Сварю я картошку свою в кастрюле.

 


 Спивак
 Тамара
 Михайловна
Бессмертный полк

Ночами как и прежде ноют раны.
Приходят павшие друзья в тревожных снах,
Но в День Победы наши ветераны
Идут в строю и грудь их в орденах.
Вновь вспоминают год тот 45-й,
Ту долгожданную цветущую весну
И как к Берлину русские солдаты
Шагали всю Великую войну.
В пути они  однополчан теряли,
Дом и родных оставив позади,
Да только становились тверже стали,
Шли с верой,что Победа впереди.
Перешагнув рубеж между веками,
Шагает по земле Бессмертный полк,
Прославленный делами и стихами,
До сей поры свой выполняя долг.
В одном строю и правнуки, и внуки,
И те кто выжил в страшной той войне,
И павшие, презревшие разлуку,
Глядят с портретов, живших на стене.
Они идут напомнить нам живущим,
Что нет важнее мира на земле,
Хранить его должны всегда цветущим,
Не допустивши гибели во мгле.
Бессмертный полк идет по всей планете.
В нем  год от года ширятся ряды.
И вместе с ними мы теперь в ответе,
Чтоб не случилось более беды.
О тебе

Я писала,пишу о тебе.
Сердце больше не чувствует боли,
И своей ,покоряясь судьбе,
Я тебя отпускаю на волю.
Мне казалось писать не смогу.
Без тебя в доме так одиноко,
Но ромашки цветут на лугу,
Где-то там, у начала истока.
Может мало дарила тепла?
Не смогла удержать на пороге?
Жизнь с тобою была так светла.
Без тебя - пустота и тревоги.
Чередой пробегают года.
Календарные листья опали.
Мы расстались с тобой навсегда.
Друг от друга, как видно устали.
Вот опять я пишу о тебе
Без упреков,без слез и без боли.
Главным был человеком в судьбе,
Но тебя отпустила на волю.
Прости

Прости меня за то,что полюбила,
За то,что не спала ночей.
Прости за то, что ты теперь ничей,
А я тебя и ныне не забыла.

Прости меня за то,что не смогла
Нас уберечь от боли.
Прости за то,что не хватило воли,
И чувства поглотила мгла.

Прости меня за то, что не хватило силы
Забыть тебя на век.
Прости меня за то,любимый человек,
Что до сих пор остался "милый".

Прости меня за то,что не было и было.
Прошу прощенья у тебя я вновь.
Прости меня,любимый,за любовь,
За то,что просто помню, не забыла.

Наш мир

Наш мир расколот ровно пополам.
Добро и зло вступили в разногласия.
И никогда им не найти согласия,
Коль твердо не решим,что нужно нам.
Война иль мир? Опять стоит вопрос,
Но не бывает мира без победы.
Пора понять откуда наши беды.
И не ужель на мир исчезнет спрос?
Вновь кажется,что мир сошёл с ума.
Здесь дипломатам не решить задачу.
Опять война? А что потом на сдачу?
Руины городов и нищая сума?
Ну сколько можно сотрясать планету?
Другой нам не найти. Храните эту.

Разлюбить

Зубы сжаты до боли,
Сердце крепко в кулак.
Разлюбить тебя что ли?
Да вот только никак.
Обойти бы при встрече,
Но не знала тогда,
Что осенний тот вечер
Свяжет нас навсегда.
Обнаженные нервы.
Резкий звук словно нож.
Он - конечно, не первый,
На тебя лишь похож.
С ним пыталась забыться.
Не случилось. Прости.
Полетела бы птицей,
Но к тебе нет пути.


Весна на пороге

Деревья стоят, утонувши в снегу.
Скамейки и столик увязли в сугробе,
А я все никак отыскать не могу
Биенье весны в материнской утробе.

В укрытой снегами холодной земле
Ростки наливаются новою силой.
Они, отряхнувшись от спячки во мгле,
Готовы умчаться от матушки милой.

Уставши за зиму под шубою снежной,
Деревья начнут оживать понемногу,
А в небе далеком по глади безбрежной
Птицы готовы обратно в дорогу.

Нам веточкой машет весна на пороге
И вновь со двора гонит зимушку прочь,
А ветер уносит из сердца тревоги-
Венчает на царство зима свою дочь.

Еще не поют птицы звонкие песни,
Но робкой капелью наполнится день.
Мы ждем с нетерпением добрые вести.
Теперь у зимы пусть начнется мигрень.

Пусть в спячку залягут метели и вьюги,
Весне оставляя владенья свои.
Они ведь зимы белой верные слуги.
Метелям не петь - пусть поют соловьи.

Зимняя непогода

Снегопад за снегопадом — кружит в городе зима.
Замела метелью белой и дороги, и дома.
Затянула все окошки паутиной серебра.
У проказницы у нашей много этого добра.

На аллеях в парке зимнем разметала жемчуга.
Их рассыпала обильно на поля, леса, луга.
Лишь затянет вьюга песню, подпевает ей метель
И прядет с подругой верной белоснежную кудель.

Пляшут белые снежинки, водят дружный хоровод.
И от этой непогоды весь попрятался народ.
Ветер гонит, гонит тучи. Их прогнать, пытаясь прочь.
Из-за зимней завирухи не понять где день, где ночь.

Священник - поэт

Он мечтал посвятить себя Богу.
В черной рясе, подрясник и крест...
Он, унявши смятенье, тревогу,
Пастве нес благодатную весть.

На коленях стоял перед ликом.
Отмолить все пытался грехи,
А ночами, скрываясь под ником,
Он писал в интернете стихи.

Был как все, но духовно повыше,
В небольшом городке паренек.
Он с небес голоса вроде слышал.
Только было друзьям невдомек.

Не святой, но пытался он все же,
Сделать мир и добрей, и светлей,
Чтобы нас если кто и тревожил,
То лишь крик в небесах журавлей.

Уснувший город

Мой город спит укрытый небесами,
В объятьях сна и улицы, и скверы.
Бессонница с открытыми глазами
Лучину жжет на платье звездной сферы.
А там, под фонарем в кружке из света,
Бездомный пес зализывает рану,
И, заплутав в сетях из интернета,
Юнец какой-то словно в бездну канул.

Мой город спит, облитый лунным светом,
Во сне вздыхает шепотом листвы.
Здесь над рекою смутным силуэтом
Застыли строго грустные мосты.
Уснувший дом объятый тишиною.
Под стрехой крыш не слышен гомон птиц.
Влюбленные, обнявшись под луною,
Не замечают всполохи зарниц.

Мой город спит, уставши за день очень.
Ночным покоем дышит все вокруг.
Луна дозором, словно между прочим,
В мое окно заглядывает вдруг.
Над темной речкой тихо плачут ивы.
На берегу в дремоте тополя.
Под пледом трав, уснувшая земля,
А в небе звезды ярки и красивы.

Звездная принцесса.

Тебя обнимает сиреневый вечер,
И кудри осыпаны звездною пылью.
Напрасно,принцесса,с тобою жду встречи.
Тебя унесли твои легкие крылья.

Их даже, как жаль, не успела заметить,
Когда появились за хрупкой спиною.
Тебя закружил твой Космический ветер,
А я вот гадаю, где встречусь с тобою.

Ты видела вечность, что синего цвета,
Танцуя под музыку в Космопространстве,
В прозрачной тунике из лунного света,
Где ярко искрятся протуберанцы.

В девичьих ладонях твоих бесконечность.
Воскресла моя звездокрылая птица.
Хочу подарить тебе синюю вечность,
Чтоб снова и снова могла возродиться.

Ты не зови меня

В ночи уляжется тревога.
И, утопив печаль во мгле,
Тихонько попрошу у Бога
Немного счастья на земле.

Скажу: была рабою верной,
Несла свой терпеливо крест,
И вот теперь пора наверно
Мне что-то светлое обресть.

Ты не зови меня. Рабою
Приду сама в твой светлый храм.
Покорно сникнув головою,
Во власть твою себя отдам.

Приняв послушно наказанье,
Внимая всем твоим словам,
Смирив души своей желанья,
Я припаду к твоим ногам.

Пока же радостью земною
Дай насладиться мне, а там...
Ты не зови меня. Рабою
Сама приду к тебе в твой храм.

На ладони вода

На ладони моей вода-
Капля к капле ловлю дождинки.
Я осталась совсем одна-
Под дождем не видать слезинки.
На ладони моей вода-
Опущу я лицо в ладони
И тогда может быть беда-
Навсегда в той воде утонет...


Рябиновые гроздья

Стоит задумчиво красавица - рябина,
И гроздья ягоды горят на ней огнем.
Она,как девушка, печальна и невинна,
Стоит и думает о чем-то о своем.

Припев:
        Рябиновые гроздья - горят, как огоньки.
        Рябиновые гроздья - в них ягоды горьки.
        Рябиновые гроздья - он мой последний вдох.
        Рябиновые гроздья -  в душе переполох.

Стоит рябина. Чуть лаская листья,
Шумит над нею теплый ветерок.
Сюда зимою прилетают птицы.
Здесь коротают пары вечерок.


Припев:

        Рябиновые гроздья - горят, как огоньки.
        Рябиновые гроздья - в них ягоды горьки.
        Рябиновые гроздья - он мой последний вдох.
        Рябиновые гроздья -  в душе переполох.

Так хочется легонько прикоснуться,
Погладить листья,ягод зачерпнуть.
Уснуть под ней и больше не проснуться,
Когда закончу на земле свой путь.

Припев:
        Рябиновые гроздья - горят, как огоньки.
        Рябиновые гроздья - в них ягоды горьки.
        Рябиновые гроздья - он мой последний вдох.
        Рябиновые гроздья -  в душе переполох.

Здесь встретила свою любовь когда-то
Под маленьким рябиновым кустом.
Теперь мы врозь и нет назад возврата,
А мы все оставляли на потом.

Припев:
        Рябиновые гроздья - горят, как огоньки.
        Рябиновые гроздья - в них ягоды горьки.
        Рябиновые гроздья - он мой последний вдох.
        Рябиновые гроздья -  в душе переполох.
    


 Ковтун
 Николай
 Матвеевич

               
      
   Сон
                «Афганцам»
Мне снятся порой мальчишки
Отполыхавших тех лет.
Стоят горой обелиски,
Как совести нашей букет.

И нет к этим снам возврата,
И жребий у них тяжел.
Очередная дата -
Совсем не игра в футбол.

И сон этот не для влюбленных -
Для них слишком черен он.
Их,  павших, не награжденных
Мальчишек в солдатских погонах  –
Всех принял земной ПАНТЕОН!…

      
   Пурга

Дорога – что обапала
Через село бежит.
Пурга ее облапала,
Скукожила в межи.
Повсюду снег прикованный
К заборам – как гора.
Пурга вконец расковано
Злодействует с утра.

Дороги позакиданы,
Тропинки замело.
И где ж такое видано –
Снег завалил село.
Дымы из труб лохматятся
И улетают прочь,
И слишком рано свататься
Ко дню приходит ночь.

Дом снесли

Его снесли, как рухлядь старую,
Хотя кирпич был ещё тот!
Отмерив жизнь свою немалую,
Стоял дом  крепок, словно дот.

Он начал жизнь еще с тридцатые,
Из довоенных светлых дней.
В нем жили люди не богатые,
Растили, пестуя, детей.

Не небоскреб, а двухэтажный –
Кирпич к кирпичику сложён, -
Стоял он памятником важным,
Сосновой рощей окружён.

Сосенки, сказывала мама,
Жильцы сажали всем гуртом.
И сосны лезли вверх упрямо,
От зноя охраняя дом.

А жили в нем пятнадцать наций –
Советский интернационал,-
Кто победнее, кто богаче…
Но о соседе каждый знал.

Здесь были: слесарь и сапожник,
И часовщик, и инженер,
Механик разных дел дорожных,
И даже милиционер.

А жили дружно…Вечерами
Во двор спешили под тенёк,
И били по столу «костями»…
Потом шли все «на огонек».

В беде друг другу помогали,
Решали сообща дела.
По праздникам так пировали,
Что спать округа не могла.

И жили так…Учились дети…
Мужала с каждым днем страна…
Но в день воскресный, на рассвете
Вползла чудовищем война.

Она мужскую половину
Всю подчистую замела.
И,  крышу дом на лоб надвинув,
Следил, как жизнь без них текла…

Домой вернулись единицы
И дом их радушно встречал.
Погиб  механик на границе,
Сапожник под Москвою пал.

А часовщик под Ленинградом
Закрыл собою вражий дот.
Его геройскую награду
Сын в этом доме бережёт.

Рожденья, свадьбы и поминки –
Все помнит этот старый дом.
И вот сегодня, как былинка,
Уходит он от нас на слом.

И жалко мне, хотя и знаю,
Что старое должно уйти,
Что путь  к прогрессу пробивая,
Квартал здесь должен прорасти.

Постой, мой дом!  Ты, если честно,
Еще лет сто мог бы стоять.
Но все же, город, как известно,
Свой облик должен обновлять.

И все же жаль его, не скрою.
Он столько людям лет служил!
Спасибо тем, то его строил,
Кто стены, как гранит, ложил…

Запечатлел я дом на фото –
Пускай архив его хранит.
Быть может, из потомков кто-то
Познать захочет старый быт.

Пусть полюбуется… Когда-то
Их возводили не на год.
Дома хоть с виду небогаты,
Зато крепки, как мощный дот.

В городе – кубе

Город составлен
Из кубов-домов.
В каждом кубе –
Ячейки-соты.
В каждой ячейке
Столько умов,
Столько надежд
И стремлений высоких.
В каждом кубе,
Как в улье, - темно.
Жизнь колобродит
То тихо, то звучно.
Днем в кубе окна –
Сплошное окно,
Ночью горят
Эти окна поштучно.
В каждой ячейке
Страсти кипят,
Порой обострённые
До передела.
Люди, как пчелы,
В ячейки спешат,
За день уставшие
От беспредела.
Город растет,
Устремляется ввысь,
К солнцу, прикрывшись
Холстиною неба.
В кубах-домах
И проходит вся жизнь,
Воздуха где не хватает,
Как хлеба.
Люди ведут здесь
С природой борьбу.
Кто победитель?
Ответа не будет…
Город, забывшись
В схоластике буден,
Одноэтажек
Решает судьбу.
Чахнут деревья
И чахнет трава.
Улицы плотно
Одеты в брусчатку.
Тяжкоо природе –
Ещё не мертва,
Но  задыхается
Гарью несладкой.
Здесь и ночами
Машины снуют-
Трудно  бывает
Улицам-венам.
Службу они
Городскую несут,
Не уставая –
В четыре смены…
А за околицей
Тишь и покой.
В поле вовсю
Колосится пшеница.
Там побратались
Небо с рекой,
Месяц на дне
Собирает зарницы.
Здесь не бывает
Тоски никогда.
Дарит здоровье
Дыхание света…
Надо за город бежать,
Вот –  сюда.
Здесь можно просто
Отведать всегда
Счастья кусочек
Пропахшего летом.

Весна в деревне

Запахло
наконец весной,
Хотя снега еще лежат
И от мороза под луной
Деревья во дворе дрожат.

Назад,
возврата уже нет.
И пусть беснуется метель,
Но через несколько недель
Седой зимы исчезнет след.

В обед
уже капель звенит,
Сосульки с крыш плетут ажур,
Сияет свежестью зенит,
Как самаркандская глазурь.

Не хмурь
бровей и не сердись.
Смотри, как пляшут воробьи
И моют крылышки свои
Водой, стекающею с крыш.

Услышь,
как радостно поют
Они, от света захмелев,
Как от прогревшихся дерев
Мелодии весны плывут.

Идут
веселые деньки,
Плетут забот извечных сеть.
Озимые свои смотреть
С утра выходят мужики.

Легки деньки…
А пашня ждет
У мужиков особый срок –
Они усвоили урок,
Что лишь весна
Накормит год.

Связь

Все в этом мире переплетено:
Растения, животные и люди.
И даже месяц что глядит в окно
В какой-то связи в этом мире будет.
И в этом мире я  живу, как и все,
В родстве далеком состою и близком.
Со зверем, что ступает по росе,
И  к небу вознесенным обелиском,

С далеким лесом и густой травой,
И с колосом пшеничным, и с дождями.
Я добрым людям до кровинки свой
И связан с ними крепкими узлами.
Без них нельзя мне, как без нас земле -
Дела мои достойны с их делами.
И если я держусь пока в седле,
То значит –  связь крепка еще меж нами!

***
Туча нависла
Огромным крылом
И зацепилась
За крайний наш дом.
Молния небо
В лоснящейся мгле
Огненной ниткой
Пришила к земле.
Дождь прострочил
Тротуар и дорогу,
Взбрыкнув, ручей
Покатился к порогу.
Птицы замолкли-
Не видно нигде.
Только танцует
«Лезгинку» в воде
Рыжий какой-то
Смешной воробей-
Ставит «концерт»
Для пернатых друзей.
Дождь поливает,
Как из ведра.
Ему бы закончить
Свой танец пора,
А он, чародейки-
Природы дитя,
С задором танцует,
Аж брызги летят!

 Другу

Нынче с тобой
 у нас  разные страны –
Все же развала
 осилила страсть,-
Но кто бывал под прицелом душманов,
Дружбу солдатскую не предаст.

Пусть нас границы разъединили,
Мы еще крепче дружбе верны –
Кровью своею ее окропили
Мы, те безусые  пацаны,

Те, что  влюбиться  еще не успели,
В дом свой невест  еще не привели,
Те на которых одели шинели,
И оторвали от отчей земли.

Нас испытали Памира отроги,
Холод  заоблачной высоты.
Нас не щадили  ни «духи», ни боги
Даже у самой  последней черты.

Рядом плечо ощущали мы друга          
С каждой минуты страды боевой,
Часто у самого  смертного круга
Грудью своей прикрывали его…

Пусть разорвали страну на кусочки,
Пусть бьются лбами  политики те,
Мы, как и прежде, сыны ей и дочки
Даже на самой последней черте…

Да, мы, кто выжил,  живем в разных странах –
Все же раздела ,осилила страсть,-
Но кто бывал под прицелом душманов,
Дружбу солдатскую не предаст!   
 
Нет чудес

Да, в жизни нашей нет чудес,
Коль она связана арканом.
В душе я деревенский весь,
А с виду только  горожанин.

Вот потому о ней пою,
О ее бедах  и болячках.
На том стоял я  и стою –
Никак не может  быть иначе.

Ведь  все мы вышли  из нее.
Оттуда Русь берет начало.
Оно размеренно  живет 
 И нивой каждый год  венчает.

Когда согнет быт городской
И жизнь окажется в тумане,
В деревне  ищем мы покой –
Она своим устоем манит.

Здесь воздух, как слезинка, чист,
И пахнет молоком  утрами,
И соловей -виолончелист
 Нам лечит душу вечерами…

Да, в жизни этой  нет чудес.
В ней все запутано  до боли.
Коль есть какой-то интерес,
Шагни с рассветом  в чисто поле,

Окинь с восторгом  пьяным ширь,
И ощути  размах и силу,
Почувствуй, как прекрасен мир
Земля, что столько лет кормила;

Как ветер теплый тычет в грудь
И наполняет  силой тело.
Покажется  коротким путь
И не таким уж трудным дело…

Деревня лечит…Что сказать?
Да ей-то что ты можешь дать?

Молох

Я шел по жизни
просто – напрямик.
И не юлил
 и не просил подачек.
Был искренен и честен  мой язык.
И жить на свете я не мог иначе.

Работал, не ленился. каждый день
 Я  словно вол тащил свою телегу.
Держава мне платила «трудодень»,
Чтоб я хоть как-то  смог прибиться к брегу…

Но вот доплыл… да силы уж не те -
Не дай, Господь, мне где-то спотыкнуться! –
И хоть живу пока  не в нищете,
Но все же в полный  рост не разогнуться.

Держава вновь копейки дает  мне,
Как- будто я свое не заработал,
Как- будто мало проливал я пота
На шахте и вот здесь –на целине…

А мы кричим «Ура!»,кричим давно.
Кричим даже тогда, когда нам плохо
Наверно так у нас заведено –
Кричать «Ура!» в объятиях молоха.

Кричали при «совке», кричим теперь.
Наверно, на себя  махнули сами.
Молох-капитализм – хищный зверь,
Он не считает  тех людских потерь,
Которые  лишь  множатся с годами…

Твой взгляд

                Лиде

Уже давно седая голова
И может быть дошёл я до предела,
И ты наверно всё-таки права -
Жизнь прожила не так, как ты хотела.

Я молодость вертел как Дон-Жуан,
Не думая о тех, со мной кто -  рядом,
И кто лечил меня от жгучих ран
И согревал мне будни тёплым взглядом.

Теперь, конечно, я уже не тот –
Не тот накал, не те уже желанья,
Как выброшенный на берег вельбот,
Разбит и обречён на увяданье.

И ты не та. Но всё равно твой взгляд
Как будто мамы взгляд в далёком детстве,
Как прежде согревает мое сердце.
И я тому, поверь, безмерно рад.


 


 Максимова
 Галина
 Казимировна


Мила

Моя Мила как мобила,
Деньги есть – щебечет мило.
Нет – лишь пара слов от силы,
Мол,  такой я и растакой!
К  Миле я со всей душой,
А она – фыр-фыр со мной.
Вот  хожу я сам не свой -
Не женат, не холостой.
Милочка, побудь со мной
Без мобилы, а с душой.

Вспомнилось

Кормит мама молоком
Маленькую дочку.
Клянчили мы  вчетвером:
«Мам, дай по глоточку!»
И припомнилось потом –
Суп кипит в кастрюльке.
За столом сидим гуртом,
Слушаем, как булькает.
В нос бьёт супа аромат,
Наготове ложки.
Всем нам разделила мать,
Выскребла до крошки.
Помню вот ещё про это –
Мама то -  не ела.
Это была не  диета.
В этом всё и дело.


Подружке берёзе

Я с бедой к берёзе
Обращусь сквозь слёзы
Мне помашет веткой,
К ней прижмусь я крепко.

Мимо пронесёт беда
И всё будет как всегда.
Улыбнусь сквозь слёзы
И прижмусь к берёзе,

Ей шепну на ушко
Как своей подружке:
Милая подружка
Сок налей мне в кружку.

Сок мне в кружку натечёт,
А что надобно ещё?
Вылечат  листочки,
Веточки и почки,

Веники для бани,
Стельки для мамани.
Осушила слёзы
Милая берёза

Подлечила душу
Что ещё мне нужно?

Чем могу, помогу

Роняет слёзы
Красавица – берёза.
Хуже нет людей,
Чем с  топором злодей.
Хотел напиться сока,
А рана так глубока.
Кору ободрал ей,
Заживёт  едва ли.
Истекает соком- кровью –
Рана повредит здоровью.
Как помочь мне ей
Подружке моей?
Сделаю   рубашку
Изо мха бедняжке.
Подвяжу потуже,
Чтоб не мёрзла в стужу.
Про берёзку белую
Много песен сложено.
Что с собой поделаю
Мне что,  не положено?

Побродила берёзовой чащей,
Прошуршала листвой шелестящей.
Красавицы: «До свиданья!
Зимой не дойти мне  в околок дальний.
Прощайте берёзоньки до весны,
Пусть вам хорошие снятся сны».

Письмо

Осень весь день проливает слёзы.
На окно прилип лист берёзы.
Яркий, осенний  привет последний.
Не грустите, будет вам и день летний!

На листочке видны жилки-строчки,
Дед Мороз прислал письмо срочное:
«Ждите меня, зима не за горами
Скоро, родные, увижусь я с  вами!»

Всё вокруг на утро посветлело,
Ягоды рябины в шапках белых,
Ветки – косы в жемчугах у берёз.
Правду написал в письме Дед Мороз!

Верим в чудо

Кроме работы,
Повыше крыши
Проблем и забот.
Неужто – выжил?
Давит на плечи
Ворох неудач.
Нас время лечит
Время – лучший врач.
Тащим покуда
Хватает силы
И верим в чудо –
Неужто было?


Статуи на речке


На Тоболе рыбаки
Бурят лунки – толстый лёд.
Смотрят, как дрожат «кивки» –
Ой, гляди, гляди – клюёт!
Манит зимняя рыбалка,
Это классный выходной.
Времени совсем не жалко
На рыбалке – сам не свой.
То, как статуи на речке,
То  в палатке целый день.
Печка  есть в палатке – свечка!
Из неё  вылазить  лень.
Классный отдых в выходной
И не важно – есть улов,
Или нет – идёшь домой,
Чувствуешь как ты здоров!



О беде не понаслышке

        «О, дней осенних  алкоголь!»
         (Растёгин В. Л.)

Коротко пишу о важном,
Болью на листке бумажном.
Если вспомню  алкоголь,
Сильная пронзает боль.

О беде не понаслышке.
Рана кровоточит слишком,
Есть на то одна причина:
Страшно – потеряла сына.

Надо, говорят, пить в меру,
Только кто её измерил?
Я, похоже,  не смогла,
Вот  и все мои дела.
 
Перед грозой

Дикий танец берёз с ветерком.
Пляшут ветки всю ночь за окном,
Треплет ветки ветер безжалостно.
Слышу, молят: «Тише, пожалуйста!»
И сверкает, грохочет гроза.
Скупо дождик пролил, как слеза.
Всё живое от ветра по высохло.
Дождь прошёл стороной где-то высоко.

Пора золотая

                «Осенние полдни
                арбузно-свежи.»
                (Растёгин В. Л.)

Листопад заметает тропинки,
Стелет под ноги мягкий ковер.
Бабье лето – летят паутинки,
Полыхает осенний костёр.

Полетели жёлтые метели,
Незаметно осень к нам подкралась.
Нам подольше лета бы хотелось
Только и у лета есть усталость.

Осенние полдни арбузно-свежи
Листопад всё ковром укрывает
Струится солнца потоком:  жить – жить!
Бабье лето – пора золотая!

Замок надёжный

                Посвящаю Нине С.

Шепнёт на ушко
Секрет подружка.
Доверен секрет,
Не расскажу – нет.

Замок не сложный
Хранит надёжно.
Надёжен замок:
Запомни – молчок.

Проверено  не раз
Доверье  и сейчас.
Замок не сложный –
Хранит надёжно

Мне повезло

Судьбою суждено
Дожить до старости.
Не всем дано,
В горе и радости!
Проснулась поутру
Раным-ранешенько,
Слезу сотру.
Ясное солнышко!
Синь мирного неба,
Покой и тишина.
Есть хлеб. И к хлебу –
Своим ещё нужна.
Живу всему назло,
Со злом не по пути.
Мне повезло
Дожить до старости!

Жизнь – не книга жалоб

Юность моя за спиной.
Грусть накатилась волной,
И нет возврата.
 
Не давлю я на жалость,
Жизнь ведь не книга жалоб,
Не виновата.

Прошлого мне не вернуть.
Но продолжаю свой путь,
Где нет возврата!

Не выключить

Одни и те же разговоры
Надоедают очень скоро.
Слушать скучно про болезни.
Не выключить – бесполезно.
Одно и то же – неинтересно,
Завелись – поют свою песню.
Завелись – поют одно и тож
Лучше почитайте ЗОЖ!
Сломался комп головной – сбой.
Программы нет у вас другой?
Сводится всё только к болезням.
Не выключить – бесполезно!

Наблюдаю

Высоко сижу,
Далеко гляжу,
Наблюдаю.
Кто куда пошёл,
С кем и кто пришёл
Засекаю.
Соседи стучат,
О чём-то ворчат,
Прибивают.
Кто куда идёт,
И кого ведёт –
Всё я знаю.
Где и что стоит,
Что у кого болит,
Примечаю.
Кто к кому пришёл
Кто когда ушёл –
Много знаю.
Кончаю.


Разведка

Живёт как курица в клетке
В три обхвата соседка.
Себе примененье нашла.
Вот таки, брат,  дела.
Муж Василий ей под стать –
В три обхвата ни дать, ни взять.
Ходят к ним за новостями  –
Ведь  приветливы с гостями.
Что поймут, а что добавят
И на всё село ославят.
Молва волной – круговорот,
Кто что сказал, кто разберёт?
К ним потом приходят гости
Перемыть знакомым кости.
Так работает разведка –
Знает всё про всех соседка.

Глухарь

Когда поёт он  песни,
Смотреть так интересно.
Лицо, как зеркало души.
Куда торопится, спешит?
Были бы свободны уши,
Было бы кому послушать.
Вспоминаю – на кого ж?
Он на глухаря похож!
На зеркале – лице сюжет,
Конца и края песне нет.
Так почти без остановки
Заплетает  слова ловко.
Всё представляет,  что артист,
И вот-вот вызовут на «бис».
Он говорить всегда готов
И кружево плести из слов.

Спасенье в движенье

Чётко знаем мы с рожденья,
Что  спасение в движенье.
Если кто  о том забыл,
Не уйдёт он от судьбы.
Для движенья  выходных –
Нет. Ты позабудь о них.
Двигайся, а больно - в меру,
Меру сам себе измеришь.
Шевелись, терпи, молчи.
Не зря советуют врачи –
Двигаться надо и лёжа,
Встать когда уже не можешь.
Кто напрочь забыл природу
Себе, любимому, в угоду,
На диване до весны
Снятся ему дивные сны.
По квартире свой  маршрут:
Кухня, туалет -  всё тут.
Пультом только щёлк да щёлк,
Телик мучит, был бы толк.
Пузо оплыло  жирком,
Торчит с рубашки бугорком.
Как на откорме порося.
Потом инсульт - и песня вся.

Букет

Болячек с головы до пяток,
Поднабралось – косой десяток.
Все любимые теперь – поверь,
Не закроешь перед ними дверь.
Букет болезней ставлю в вазу,
Пусть стоят – не полью ни разу.
Сохнут без ухода – не жалко,
Засохнут – выкину на свалку.
А лучше встану спозаранку,
Букет свой закатаю в банку.
Проверила, надёжно вроде –
И закопаю в огороде.
Пусть будет важная причина,
Не выпущу из банки джинна.









***
                « Мне спешить уже некуда
                Дни считать мне не хочется…»
                (Корниенко А. « Ступеньки милорд»)

Мне спешить уже некуда.
И спешить мне зачем тогда?
Отспешила.

И, когда мне не можется,
Дни считать мне не хочется.
Насмешила.

Возраст, возраст… и дни короче.
Кажутся и длиннее ночи
Словно в декабре.

Раньше было – всё спешила,
А теперь все дела решила –
Снег на дворе.

Было дело, и любила,
Было дело – любимой была,
Расправлю плечи.

Стараюсь полезной быть.
На других себя не свалить –
Ещё не вечер.               

Учитесь у птиц

Летом любуюсь без конца – птица учит летать птенца.
Как терпелива птица-мать, всегда  научит птенцов летать.
Выводок вспорхнул на ветки, но сами  летать боятся детки.
Мама крыльями: «Делай как я». Вот и полетела птичья семья.
А из окон слышен  мат  перемат. Кричат и  мать деток, и матери мать.
Ругань и  крики двух матерей чему научать цепляток-детей?
Раз дал вам Бог родить малышей, учитесь растить у синиц и грачей.

Цифра в паспорте

Проходят года,
Возраст –  ерунда,
Цифра в паспорте.
От хандры спасёт
С утра улыбка.
Счастье зыбко,
Но  это не всё.
Есть один ответ –
Чем мне больше лет,
Тем больше счастья!
Всё  в нашей власти.



  Жду встречи с Ковчегом

          «Я знаю, что точно не знаю
          Себя в единенье стихий
          Не ищут от этого рая
          От этого пишут стихи»
          (Растёгин В. Л.)

Я точно знаю –
Не надо рая.
Моя стихия –
Пишу стихи я.

Шепчет Бог – пиши
Для своей души.
Какое благо,
Что есть бумага.
Описан сюжет
Понятно – иль нет?
Я пишу до двух,
Прочитаю вслух.

Всё ритм страдает –
Не угадаю.
Ритм и рифма есть,
Получилось – жесть!
С Ковчегом встречи
Жду, станет легче.

Удовицкий
Андрей
Степанович

Кем быть?

Предположим, я поэт,
Что ж писать мне оды?
Если щей и яблок нет,
Лучше буду в огороде
Я работать день и ночь.
Впрочем, братцы, шутки прочь:
Не хочу быть репортёром,
И шахтёром не хочу,
И не стану я монтёром,
Не завидую врачу
(Скальпель мне не по плечу),
Юмористом быть не смею, -
Зуд для смеха не имею;
Не хочу быть депутатом, -
Льгот хватает без мандата,
Ловеласом? - Бога ради,
Кто мне галстук будет гладить?
И художником не стану…
Зорче видеть перестану…
Скажут: «Будь жрецом науки», -
Пусть другой грызёт гранит,
А пока есть ноги, руки,
Огород меня манит!
То ли дело быть на даче!
Солнце, воздух и вода!
Я не мыслю жизнь иначе, -
Даче нужен ты всегда.


   Новогоднее 
 
В жизни надо всего понемножку,
Изобилие — не повредит:
В Новый год отварите картошку,
Чтоб душе ещё раз угодить!!!

Праведность

Я буду не последним эскимосом
В огнях и льдах земного бытия;
Задумался я над таким вопросом:
Первична ли картошечка моя?
Вторично то, что не бывает первым,
Ни курица, тем более яйцо,
Немножечко пошаливают нервы,
Но рад, что не обижен я Творцом.
Начало всех начал — Господне Око
А после все предметы  и слова
В Законе Божьем — праведность урока,
Усвоишь, и светлеет голова!
    
Памяти Друга
                Борису Андреевичу Бублику.
Говорил Ты, почесав за ухом,
Всем на свете мертвым и живым,
Что земелька не должна быть пухом,-
Только сдобным тестом дрожжевым.
Чтобы копошилась в ней биота,
Плугом грех земельку ворошить;
Не трудиться до седьмого пота,
А в ладу с Природой надо жить!
Ты учил нас, все каноны руша,
Как Овсинский – умный агроном,
Говорил не раз Ты мне: -« Андруша,
Гарно ты орудуешь пером.
Как учёный, любишь ты картошку,
Как поэт, ты далеко не Фет,
Но ценю тебя, что понемножку
В мыслях наводить стал марафет»…
Во всём есть всё, но всё ли всем нам надо,
Всего на всех не хватит всё равно;
Все, всё имеющие – пациенты ада,
Но в рай купили очередь давно…
Уходят годы и Друзья уходят,
Но годы что, их тоже очень жаль;
Остался гением ты Сада - Огорода,
Но всё же в сердце у меня печаль..
Всегда горька у траура палитра,
Кто знал, что будет нынче день такой:-
Шепчу Некролог о Тебе я, как молитву,
Как земледельца, - со Святыми упокой…
             Пища

Каждый день мне к вечеру приносит
Разные к стихам моим слова;
Если уж чего душа попросит,
- Чтобы не болела голова.
А откуда – то здоровью взяться,
Когда всё вокруг трещит по швам;
Перестал всему я удивляться
Даже сочинённым в стих словам.
Слово, что, в карман его не сунешь
Ласки жаждет вечно спящий кот;
Не хочу ругать животных всуе,
Грубым словом засоряя рот.
От добра добрее слов не ищут,
«Быть добру» - и Ваське стал желать;
Но сказать слова – ещё не пища:
Надо дать бы хлеба пожевать!

           Вечность

Являясь бессмертной частицей Вселенной,
Жив человек только мыслью нетленной.
Она, как материя, - Мира основа,
А сам человек – производное Слова.
Придумал в стихе не простые слова Я
Природа, как музыка, вечно живая.
По нотам свершается акт торжества,
В генезисе Слова вся суть Божества.
« И ныне, и присно, во веки веков»,-
Такой Бытия непреложный Закон.
Зачем нам обыденной славы полёт,
Коль «Вечную память» никто не споёт.

           Настыра

В своей почти как альпинистской жизни
Не покорял я с ледорубом скал;
Но достигал я «Пиков коммунизма»,
Как всякий настоящий аксакал.
Служил я Музе и Науке тоже,
Не получая на размен гроши;
Благодарю Тебя, всемилостивый Боже,
За всё, что сделал для моей души.
Жил весело, играл на мандолине,
Не лез, а случай был, во власть в «верхи»,
Как Блудный сын, с женою – Катериной
Отмаливал я у Христа грехи.
Не венчан был, но всё же повенчался;
Примером стали свадьбы у детей
Каким я был, таким ли я остался,
Кубанцем с гор средь сада и степей.
Все говорят, что я почти Мичурин,
Я по профессии учёный агроном;
Земелечку лелею и врачую
Когда лопатою, а иногда пером.
Стихи мои, как сердца обереги,
Всё чаще попадают под сукно;
Поэзия, как Альфа и Омега,
Не каждому стучит в его окно.
Не делается всё, чего захочешь,
Препятствий много на пути моём,
И если дверь не сломишь – не проскочишь
К светлейшей Музе, братцы, на приём.
На хулиганство это не похоже,

Но часто ли о скромности поём?
Плохой пример даю я молодёжи:
Настырность всё же действенный приём.
13 октября 2019 г. п. Заречный.

Растопи своей рифмою лёд
               
                Татьяне Ковальской

Пусть стихи к тебе лезут в окошко
И на чистую простынь в кровать;
Хоть трудна и к Парнасу дорожка,
Акт зачатия (стиха) не проморгать!
Спи поменьше, уткнувшись в подушку,
Пряди мыслей дурацких не снуй,
Ну а Музу – сестру, как подружку,
Никогда ни к кому не ревнуй.
Пусть приходит она к Корниенко,
Или к Ковтуну вдруг завернёт;
Потанцуй с ними прыткую «Енку»,
Растопи своей рифмою лёд!!!



Клоунада
                « Мы на воздушном шаре
                На небо улетим»
                (А. Корниенко)
               
Да. Мы сильны слабинкой,
В неволе – не вольны;
Дубовою дубинкой,
Как клоуны, сильны.

Здоровьем мы болеем
И от того не мрём
И, как барашки, блеем,
Напропалую прём.
Сквозь горы и долины
Земной наш путь пролёг;
Все сказки и былины
Для нас придумал Бог.
Мы на воздушном шаре
На небо улетим,
А на земле оставим
Костей своих утиль.
Уйдём и без походки
Увидят в небе след:
Вся жизнь была находкой
Не сбывшихся побед.

Сколиоз
       
Кто страдает симптомами жадности,
У того на душе сколиоз;
Если друг не поделится радостью,
То о нём надо думать всерьёз.
Знаю я, что друзья есть такие,
Ближе к телу рубашки у них,
Об успехах своих расскажи им,
Зависть тут же появится вмиг.
Недуг в недруге скрыт не случайно,
Откровенничать с ним не спеши;
Как бы ни было это печально,
Нет родства у не щедрой души.

                Юбилей –  60!               
                Владимиру  Семейкину
                ( 23 декабря 2019 г.)

  Владимир Семейкин –  он всем для примера,
Шестидесятник,  на взлёте карьера;
Детища: «Инвент плюс», крестьянская «Тэрра»,
Любовь и Надежда, а, главное - Вера,
Сил придают - трудолюбию Мера!!!
Самый достойнейший Он  Юбиляр,
Ода сия — не фальшивый пиар!
Даром заслуги ему не даются:
В горниле Заречья продукты куются.
В Крестьянском Хозяйстве наметился профиль,
Выращивать травы, а после — картофель,
Первейший из первых потребных хлебов,
Капуста, морковка, но соя  — любовь!
По этой культуре Он доктор наук,
Для всех остальных же хозяин и друг.
Жаль, в производстве один только минус,-
Что должности нет — Генералисимус;
Семейкину надо об этом мечтать
И в битве на ниве Суворовым стать!
Что там доктор РhD современный,
И степень магистра – статус надменный;
Семейкин для всех меценатов Пенат,
Пожалуй мудрее, чем был грек Сократ…
А в бизнесе Муз им взят правильный тон,
Закон процветанья открыл, как Ньютон,
И «Тэрра» его на планете Земля
Настрой в «Агромаксе» даёт с ноты «ля»,

И ладно звучит всё в скрипичном ключе,
Агросимфония — от москвичей:
В Перворпрестольной радел он в науках
Багаж прочных знаний ему, как порука!
Я не хочу всех ньюансов вскрывать:
Любит Семейкин огурчик срывать
Пупыристый тот громогласно: — «Vivat» —
Кричит Юбиляру не зря по-латыни,-
Такие в Заречном пошли Именины,
И люд Казахстана пусть вторит сто крат:
Vivat Юбиляру, Vivat и Vivat!!!               

            
  Олесе

Пусть буду я последним эскимосом
Моря нейтральных вод, как айсберг, куралеся,
Не мучаюсь в жюри таким вопросом:
- Первейшая из Выдумщиц — Олеся!

               Атлант

                Н.М. Ковтуну

Чем больше пишешь — больше ищешь,
Желанье поиска — как страсть,
И потому в духовной пище
Пожалуй, нечего украсть.
В стихах твоих слова — сластинки,
Все рифмы с мёдом у тебя;
Под сердцем крутятся пластинки
Все годы жизни теребя.
Свободным можно быть поэтом,
Но в несвободу один шаг,

Зависим ты всегда при этом,
Как жаль, что не персидский шах.
С года ми не черствеют души,
Что наша жизнь,  она байга;
Нам вешают «лапшу на уши»,
Лапша — еда, а не серьга.
С едой справляешься отменно,
Не той, которую дают,
Хотя звучат не современно,
Но песни старые поют!
«Каким ты был, таким остался»,
Морщинок больше на челе,
Но с юностью не распощался,
Ты самый бравый на селе!
На удивление раскрылся
Твой поэтический талант:
И в Затобольске появился
Свой доморощенный Атлант!

  Вечный двигатель

Такое не во сне приснится,
А существует наяву;
Подали к дому колесницу,
- На  «Мерседесе» не могу!
Однажды крикнула кометка:
- Садись, землянин, прокачу!
-Лети своим путём, кокетка,
Я на хвостатой — не хочу!
На лёгких крыльях дрозофилы
Летает к солнышку Поэт;

Всего граммулька хролофилла 
И ты объедешь белый свет!


 

***               
               
 Желаньям разным на потребу

Лети в КБ моя строка!
Друзья, не тычу пальцем в небо,
Боюсь, отвалится рука
И нечем будет клавитурить
Или марать бумаги лист,
Беспальчнику нельзя схалтурить –
Сказал М.Д.- краснобурдист!
Важней всего на свете палец
И это все должны понять,
Поэт, хоть русский, хоть китаец,
Нет пальца – бросит сочинять!
И диктовать нельзя без пальца,
Не будет полноценной мысль.
Одними рифмами без смальца,
Не будешь сыт. Как ни кормись!
Без пальца не поймать козюли
Даже редактору в носу…
Почистить зубы и кастрюли
Или нарезать колбасу.
Каким бы ни был ты страдальцем,
Не успокоит даже секс,
Чтобы сосать строку из пальца.
Талант не нужен, лишь рефлекс!
       
         
  Дачникам Костаная

Скоро с вами добуду весну,
Если стану её рудокопом,
Уловлюсь судаком на блесну,
Приняв солнечный зайчик за локон.
Озарённый, сорвавшись с крючка,
Выйду в поле к грачам на свободу;
В огород запущу червячка
Чародейке - картошке в угоду
Как – никак, надо «Крёстной» служить,
Чтобы стала любимицей Бога,
И для этого надо нам жить
Ради вкусного клубня и слога!
Говорю: - Всё в порядке вещей,
Ну а если они не в порядке?
Если ты не бессмертный Кощей,-
Будь готов к волшебству своей грядки!

          Весеннее

Март, как бард, заразил вдохновением,
Так и хочется петь да плясать,
Ещё больше – с присущим волнением
Что то новое в жизни сказать.
Не грешно мне отвлечься немножко
И от книг, и от уймища дел,
А то снится и снится картошка,
От  неё я совсем поседел.
Помню, с завистью, слишком уж много
Я видал бриллиантовых рос,
Мама плащ подавала в дорогу,
Говоря, от дождей я подрос.
С ними в дружбе всё лето я пробыл,
А они, воздавая мне честь,
Когда брал на картофеле пробы,
Всё пытались конспекты прочесть.
Видно очень хотелось секреты
Наблюдений моих заросить;
Сколько мне на казённой  карете
Ещё скользких дорог колесить.
На судьбу я свою не в обиде,
Знаю, выбрал я правильный путь:
Хотел больше чем надо увидеть,
Без стремленья что либо согнуть.
Я с собою люблю на пшеницу
Приводить на уздечке апрель
И люблю я родную станицу,
За сирень и за рыбу форель.
Скоро буду я в свой чемоданчик,
Что прочесть не успел, паковать,
Я ведь должен желток одуванчик,
Раньше всех непременно сорвать.
А пока за прозрачным окошком
Снег кружится и падает вновь:
Говорят, что любовь не картошка,
Буду спорить: - Картошка  любовь!


Давайте поворкуем

                Дорожкину Б.Н.

Всевышний наградил меня сиянием от неба,-
Дрожу за свет и тень, за куст «второго хлеба»,
Я агрономом был, учёным, журналистом,
Не укрощал свой пыл – хотелось стать артистом.
Под мандолину пел, плясал под балалайку
И, как казак, терпел судьбу свою дерзайку.
Но всё же я поэт! Моя душа – картошка;
Люблю встречать рассвет с «Дуняшею» в лукошке.
Какой же я артист, коль звёздность не на сцене,
Жую капустный лист – почти как Авиценна,
За большим не гонюсь, да что, мой друг, лукавить,
Коль сам не нахвалюсь – другие не нахвалят!
Не скромные не лгут, а лгут от воздержанья,
И лечит нас не труд, а леность подражанья
Сизифу, муравью и Пушкину тем паче,
На том я и стою – жить не хочу иначе;
Другого не надо – развяжется пупок,
Такое вот кино, Дорожкин – голубок!
Книжонку получил, спасибо за гостинец,
Для Вас се настрочил, коллега, мой любимец!
Дерзайте и творите, - покруче поворот,
Картошки отварите, - не обожгите рот:-


 Раздумья

                Эрнесту Валентиновичу Трускинову

Ускользнуло мгновенье куда-то,
И об этом нельзя умолчать;
Время выткало круглую дату,-
Хочет Ваш юбилей отмечать.
Только я не хочу округлений,
Любя точность расчёта в сто крат; -
Каждый мыслящий – сам себе гений,
Но не каждый философ – Сократ!
Если мыслим, то значит всё это,
Что желудок ещё не плохой; -

Наивысшее счастье, - поэтом
Жить на свете, коль мир не глухой.
Быть нам с Вами дубками средь леса,
Васильками сиять на лугу,
Куст картошки, взрастив для прогресса,
Одного я понять не могу;
Выражение: - «стерпится- слюбится»
Несомненно придумал мудрец –
Кладезь мыслей в башке не углубится,
Если оная просто ларец.
В голове сохраним, что дозволено,
Кроме лени – кокетки труда,
Сколько бы звонари не трезвонили
Не назвонятся всласть никогда!
И поэты в бессильи распишутся,-
Сочинительство – пылкая страсть;
Среди пишущих кто-то отыщется
И  дерзнёт взять над временем власть
Вспять по жизни никто не шагает,
Так бывает лишь только в кино;
Всё ль равно, кто горшки обжигает?
Нет, наверное, не всё равно?

                Сноровка

                Р.М. Горбачевой, принявшей
                у меня кандидатский  экзамен по диамату.

Я был строителем вертепа,
Построил тень своей судьбы;
Меня учили врать нелепо:-

С нелепой ложью нет борьбы.
И все мы врали очень ловко;
Искусство  лжи привилось нам:
Всё изменилось, но сноровка,
Передалась другим врунам.
Они, не зная  Канта, Юма,
Порочат Ленина в бреду,
Прости, Господь, им грубый юмор,
И отведи от нас беду.
Беда не в том, что наша бедность
Не позволяет всё купить,
А в том, что прежняя зловредность
В житейском море может всплыть.
Горьки истории уроки,
А Запад учит нас как жить,
И наступают ада сроки,-
Всё лучшее от нас бежит
Задрав штанишки по колени,
А юбки аш  до головы:
Войдём мы в память поколений
Пучком сухой плакун – травы.

          Люди и камни

В печёнках, в почках, пузыре:
Хирурги лечат недуг давний,
Росли бы травы во дворе.
А кто излечит от страданий
Людей - от ноши роковой,
Тех, кто за пазухой годами,
Хранят и носят камень свой?

Камней за пазухой не видно;
Носитель, недугом гоним,
Швырнёт булыжник свой бесстыдно
В того, кто больше всех раним.
Страдают взрослые и дети,
Но человек, ты будь умней:
Ведь все несчастия на свете –
От тех запазушных камней!

Лужи

Лужи – копии туч за околицей –
Мне сегодня наплакал июль.
Вроде повода нет беспокоиться,
Но нельзя обойтись без пилюль…
Жизнь не часто побалует сладостью,
И бывает обидно до слёз,
Друг когда не поделится радостью
Или шутку кто примет всерьёз.
Мне  сейчас  не до  жизни – хвалёнки,
А добра  бы  оставить  следы;
Прошу  тучу для  каждой  бурёнки
Налить  в лужи  бесплатно  воды
Человечность давно уже продана,
Как и всё, что пошло с молотка…
Дорогая Земля, я твой подданный,
Умоляю, не сбейся с витка!
Ты прости нам абсурд сумасшествия,
Чёрствость душ запусти под откос…
Не спасёт даже в третье пришествие
Мир продажный,  Сын Божий – Христос!

В лужах прелесть небес за калиткою,
Их не тронь - небеса пропадут.
День грядущий не будет с улыбкою,
 Если лужицы вдруг продадут.


Капитал

Вот и осень моя золотая,
На носке я заштопал дыру,
Чёрной ниткой штаны залатал я,
И поправил щенку конуру…
Успокойся, гавкучая Жучка;
Будем вместе на сад наш глазеть,
Тьма богатства в нём: яблочки внучке,
Грозди спелых статей для газет…
С гонорара не ставят хоромы,
Их отсутствие нас не гнетёт,
Хорошо, когда прямо у дома
Куст Дуняши – картошки растёт!
Чтобы осень была золотая,
Я косичкам на ивушке рад…
Знайте, люди: затея пустая
Заводить ради прибыли сад.
Всё, нечестным трудом нажитое,
Нуворишам, что мусор мести,
Настоящее же золотое –
Ни купить, ни продать, ни спасти!




Основа основ

В.Г.Тулаевой

Я пшеничное зернышко в поле посею,
Не могу его просто так в землю зарыть;
К числу подвигов Зевса, Геракла, Персея
Надо солнцу на радость росток подарить!
В жизни главное – труд, тогда сердцу всё ясно,
И реальностью станет любая мечта.
Знайте, люди, что солнышко светит напрасно,
Если лучик его не целует листа!
Для любви не нужны ни шалаш и ни вилла,
А открытость души голубым небесам,
Рая нет на земле без пластид хлорофилла,
Лист зеленый – основа основ чудесам!! 

***
               Аркадию  Семёновичу Денисову  -
               поэту  и публицисту
               по  случаю  75 – летия

Войти  в историю не  просто,
Прославишься – войдёшь  туда;
В геноме  славы  - гены  роста,
Конечно же  от  физтруда!
До  дыр  изношены  кроссовки
На  спринтерской твоей  ноге,
А  ты  трусцою на  тусовки
Спешишь в  Катковскую  «НГ»!
Ты  там,  как  мастер – журналюга,

Стреляешь в уток  на лету.
Не остановит  дождь и вьюга
Твою  спортивную  пальбу!
Беги, дружище,  против  ветра
В  свои  года и в  бубен  бей,
Чтобы  шаманиха – Деметра
К спортсменам  всем  была  добрей!
Вбеги  в историю, Аркадий,
Оставь  автограф на века,
И будь  поэтом , Бога  ради,
Пока  строчит стихи  рука!!!

 Если музыка ветра слышна…

              Татьяне  Кайгородцевой  (Акростих – серенада). 
               
То  не  ветер  бушует  свербига,
А  Татьяна  прославила  Область:
Труд  в стихах  уже  издан и книга
«Ьтсовон яанжав яамас отЭ»
Я  не  Ковтун, но Танечку – нимфу
Навсегда  полюбил  за  свободу:
Если (даже) к ветру  достала  ты рифму –
Кто бы мог  так  услышать  природу?
А  Татьяна  смогла  достучаться
И  к тому, у кого дверь  дубовая:
Говорит: - Будет  всё  получаться…
Оптимистка ты  наша  бедовая!
Разослала  автограф и звёздам.
Они  стих  твой  прочтут  непременно,
Дорогая Танюша, не поздно,
Цвет  стихов  закрепить во  Вселенной!
Если  музыка  ветра  слышна,-
В  мире  всё  происходит  как надо,
О, Танюша, сердцам  пусть  весна
Исполняет  твои  серенады!
               
Западня

        «Мой день  опять  увяз в  вопросе
         Которые  звучат  так  просто,
        Но  мне  от  этого не легче.
        И  я средь  пишущих – Апостол…»
        (А. Колесников)

Мой  день опять  увяз  в сугробе,
Хоть  далеко ещё  не  вечер;
Как  реагировать мне,  чтобы
Легко звучали  мои  речи?
Увязшему  в  вопросе дню
И мне  живётся  очень нудно;
Легко  попасться  в западню,
А выбраться  оттуда трудно.
Как реагировать  на вещи, 
Которые  звучат не  просто?
Не  кто иной – «Боян  бо  вещий»
И  я средь  пишущих – Апостол…

 Загар

       « На  акварелях наших лиц.»
      ( Александр  Колесников)

И если  солнце  упадёт
На  акварели наших  лиц –
Мы  не отправились  в полёт,
Мы через  прошлое  ушли…

Навряд  ли  солнце  упадёт
На  акварели наших  лиц,
Желанье  падать пропадёт  -
В стихах так  много небылиц.
Былое  бытию  кричит:
- Писать о чём? – на лицах тень
И  краска  на лице молчит,
Вобрав в себя  прожитый день.

 Спас
                (подражая  Евг.  Евтушенко)

Быть  бессмертным  не в силе:
- В чём  же  сила твоя?
Коль  об  этом  спросили,-
Отвечаю, друзья:
Есть  к бессмертью  дорожка,
Говорю, не  тая:
Если  будет  картошка,
Значит  буду и Я!



Антонов
Андрей
Анатольевич


Ветер далеко

Я не помню слова,
 Когда я с ним один на один.            
Легка моя голова –
 можно коснуться на небе земли            
Искренность настала,
смирение  родилось.               
Перестал я
знать, как жить с тобой врозь               
Напои меня – своей красотой любви…               

Ветер далеко -
в горах тает как лёд.
Рядом на звездах сидит бородатый дед.
Этот мир достоин строго  до  неба
возвысить тебя
и боль свою напоследок,
Сдержано перекреститься на свет…


Ветер далеко,
ночь на небритой щеке.
Постели на холме, чуть-чуть ближе к себе.
Доверь для меня Солнце,
я здесь же приму Луну.
Окованные копья
лихому перемахнуть…
Беззвучье осталось на запотевшем стекле…

Я не помню слова,
 когда с ним один на один.            
Легка моя голова –
 можно коснуться на небе земли.            
Искренность настала,
смирение  родилось.               
Перестал я
 знать, как жить с тобой врозь.               
Напои меня – своей красотой любви…               

Красивый, смелый, снежно – белый

Красивый, смелый, снежно - белый
Взгляд вдоль дорог, в пыль каменея,
В живое пламя, в такт часов,
любовь меж строк и  полюсов –
Все будет так - как ты хотела.

Нельзя приблизить, что бы проститься
Где ты теперь? – открой границы!
Я стал свободен от потерь,
В мире  отцов и  дочерей      
Из клетки выпуская птицу

Ты подойди, открой лицо мне.
Так мало слов и много веры.
Твоя любовь проснется  вновь,
Наполнит  строки до  краёв –
Все будет так,  как ты хотела.

Объединенные  все сном
 
                «Искали мир глазами – надо сердцем…»

Объединённые  все сном               
В зеркальные страницы мыслей,            
Толпою тёмно-светлых окон               
На ярких улицах повисли.               

Кто ты, кто я? Кто ты, кто я?               
Ты громко встал, я тихо вышел            
Кто ты, кто я? Кто ты, кто я?               
У Бога не бывает лишних…               

На сломанные лужи – первый снег.          
Сломанные лужи в детских мыслях .         
Молитвенный восторг как белый свет –      
У Бога не бывает лишних…               

Нежность и покорность на душе.
Вчерашний человек над  делом дышит.
Молитвенный восторг –  как рассвет!               
У Бога не бывает лишних…


Настало  Время

             В. Л. Растёгину

Стояли намертво – когда чернели тропы.          
Стояли намертво – когда с горы снега.               
    Никто, так сильно, не был  сердцу дорог,          
Как  тот,   кто рядом  в  моё плечо молчал.       

Настало время  –  одной строкою вместе.   
Стояли гордо – как  влитый  монумент.
Зубами намертво – хоть лейся, хоть не лейся.
Читали  с честью  –  когда «ушёл» поэт».

Настало время – что наше, что не наше?
Пропало, когда,  двенадцать  на часах.
Пропало время,  сгорела  в  печи  каша.
Стояли  намертво, как  чаши  на  весах.




Очарованный тобой      
               
                «Влюбляешься ведь только в чужое,
                родное – любишь». ( М. Цветаева)

Я так хочу потрогать твои сны,               
Расцеловать твои прекрасные  черты.               
Твой запах, утром в поле уводя,               
Кружил и завораживал меня.               

Я ощутить желаю твою страсть,               
Твое тепло, твой нежный взгляд познать.         
Порыв души к неведомым мирам               
Хочу всё это отразить в стихах.               

Я так хочу потрогать твою грусть,
Перед тобой залитый Солнцем путь,
Твою изящную и смелую любовь…
Я так хочу потрогать всё – позволь!

Родней чем ты - меня никто не звал!   
Я очарованный  тобою до конца.
Улыбка Бога в звёздной тишине
Играет светом на твоей щеке


Рассвет
            
Солнца луч по воде - смело коснулись друг друга,
Золото в голубом.  День созерцания дня.
Все понять и простить. Светятся взгляды – чудом!               
Вот  она  соль,  в  молчании  костра.

Радугой по щеке - в танцующих каплях неба,
Боже мой, на заре! – вижу то, что познать нельзя.
Отражением сна   –   учеником    поэта
Я  пришел сюда сам,  мимо  тебя  и  себя…

Солнца луч по росе…   Ты так близко, когда далеко,               
Коснулся  души  –  вошел  прямо  в  наши сердца.
«Золото  в  голубом»  – точно вслед  за ним  босиком   
Я  пришел сюда сам,  мимо  тебя  и  себя…

Мы думали


             «Красота  между –  Богом и людьми»
              (А. Васильев гр. «Сплин»)

               «Видь Бога во   всем и везде.
               Служи всем, видя в них Бога».
               (Шивананда  Свами)
       

Когда стану свободен от потерь:               
«Ходи, ищи потом по кругу»,               
На перекрёстке север к югу               
Встречать тебя в свету аллей.               

Когда стану свободен от вещей,
Мы думали, что это важно,
Мы думаем, что это наше: 
смотреть, как падает звезда!

Когда стану свободен от страстей,               
Учи  меня  любить друг друга.            
Как звезды, чутко дарят утро.               
Я дождь, я ночь, я целый день…               

Что  суждено моей звезде!?               
Ты воспитай  её  с любовью,
Пришли мне вести пылью звездной,
Окутай нежностью своей.

Ты почитай мне Лао – цзы,
Достаточно одной цитаты.
Ты раздели меня на даты
Шепни мне чудное: «Простил!»            

Гори, сгорай моя звезда,
Мы думали, что это важно.
Мы думаем, что это наше:
смотреть, как падает звезда!



 


Дубиковская
Олеся
Алексеевна




Двенадцатый день рождения

Пат приблизилась к зеркалу и замерла, глядя на своё отражение. Стекло оказалось мутным, и женщина воззрилась на него с тоской, досадуя, что не может позволить себе таким его оставить. Под слоем пыли, отражение выглядит просто отражением, а ей – хотелось большего. По личным причинам. Поэтому – тряпка, пена, и приятный запах «Золушки». Через какое-то время Пат снова погляделась в зеркало, но на этот раз увидела не пыль, а себя. «Впрочем, не большая разница… - подумала она, - Я – такая же серая…»
Она не нравилась себе, пожалуй, с детства. Слишком худая, слишком высокая, бледная… А ещё – тихая, вялая какая-то, едва живая, как прихлопнутая газетой муха. Серая мышка! И что он в ней нашёл?
«Нашёл… - подумала женщина, и улыбнулась своему отражению, сразу сделавшись от этого красивее, - Что-то разглядел! Сегодня опять звонил, пишет, оценивает фото в сетях, балует вниманием… Я нужна! Надолго, или нет, но сейчас – да».
Мысль согревала, словно объятья ангела. Объятья… Ах, как давно её никто не обнимал, не целовал, не прижимал к сердцу! Лучше и искренней всех это получалось у мамы. Тогда, в детстве, Пат ощущала себя по-настоящему любимой. Сможет ли кто-нибудь любить её так же?..
Она давно была одна. Но поисками своего человека не занималась. Она никогда не являлась той, кто ищет сама. Ждала, когда её найдут другие. По личной логике Пат, это будет гарантией, что её не бросят, раз выбрали сами. А ещё быть выбранной – лестно…
За этими полудетскими, (хотя когда они были взрослыми?..) мыслями женщина обнаружила, как что-то юркое и мягкое трётся у её ног. Кот. Домашний выкормыш. Любимец и баловень. Тонкие, бледные губы Пат опять надломились тёплой улыбкой.
- Хочешь на ручки? Ко мне на ручки, да?.. – наклонилась, и оторвала кота от пола. Он за него и не цеплялся, а когда оказался мягко прижатым к груди женщины, благодарно замурчал.
«Впрочем, это может быть не благодарность, а психологическая поддержка, - подумала Пат, осознавая, что к тридцати годам начинает всё чаще верить в свои фантазии. Так, словно с возрастом не мудрела, а наоборот, впадала в детство, - Животные – существа проницательные. А кошкам всегда приписывали мистические способности».
Окутывавшая комнату тишина дарила покой, но с другой стороны начинала медленно давить. Наверно, потому, что её было слишком много. И тогда, по привычке, Пат стала разговаривать с единственным своим слушателем.
- Подходя к зеркалу, я до сих пор вспоминаю о своей сестре, котей… - слова с губ слетели вяло, зазвучали медленно и вдумчиво, отстранённо, как в трансе. «Котею» было всё равно, - Мы были близняшками, и в детстве нас шутливо называли отражениями. А мы специально вставали друг против друга, и смеялись вместе со всеми... Знаешь, что было потом? Наверно, да. Не нарочно ты всегда подходишь ко мне, когда я стою здесь, и думаю о ней. Она умерла в наш двенадцатый День рожденья, но пока я смотрю в зеркало, не отрываясь, мне кажется, что мы не расставались. Уже много лет…
Кот мурчал, блаженно прикрыв глаза. Рука Пат ласкала его тёплый мех, зарываясь в него пальцами, и мысль о том, что она кому-то дарит радость, согревала сердце. «Ты хорошая, - словно говорил кот тем временем, - Ты не виновата».
«Мы поспорили! Она убеждала меня, что попадёт в другой мир».
«Она всегда была фантазёркой»…
«Она верила в свои фантазии, и пошла на ЭТО, чтоб доказать их реальность!»
«Ты пыталась её образумить»…
«Нет. Меня просто раздражала её глупость. А ещё – я завидовала... Да. Я не умела так мечтать и фантазировать, как она. В тот день мы набили полные карманы конфет, и взобрались на наше любимое дерево, чтоб обозревать мир сверху и жевать их, сбрасывая фантики вниз. Взрослые нас не видели, а залезли мы тогда слишком высоко: крыши дачных домиков лежали на земле и тонули в зелени. Она сказала, что вид просто восхитительный. Я согласилась. И тогда она снова заговорила об этих своих мирах…
«Ты рассердилась, но ты не знала, чем всё это кончится»… - не открывая глаз, кот продолжал успокаивающе мурчать.
«Она говорила и говорила. Жевала конфеты, а глаза – светились мечтами. Тёплый ветер подхватывал фантики, кружил их и уносил вниз: цветные, как бабочки… Она сказала, что мечтает совершить путешествие. И сделает это. Самостоятельно и вопреки моему недоверию. Она не верила в смерть. Думала, что это лишь переход из одного мира – в другой… Предполагала, что сможет перемещаться… Через зеркало…»
«Каким это образом?»
«Не знаю. Так она думала. «Мы же – «отражения»… Наверно, зеркало представлялось ей каким-то волшебным порталом. Но проходить сквозь стёкла она, естественно, не умела, и придумала, что есть другой способ, чтоб его задействовать… А тут – бабушка с Библией… Соседка-дачница... Однажды нашла нас играющими во дворе, усадила на лавочку и вдохновенно стала рассказывать о «надежде, подаренной Иисусом», «лучшей жизни» и «другом мире», в который мы предположительно попадём после смерти. Я быстро заскучала от этих сказок, бабушка показалась мне странной, а сестра заслушалась, задавала вопросы, разглядывала картинки… Основной «сюжет» Библии, к огорчению верующей, её не увлёк. Сестра перебивала её и спрашивала лишь о том, как бы это попасть в рай. Мне это не понравилось, и я сказала женщине, чтоб оставила нас в покое: «Уходите! Нет никакого рая, вы сумасшедшая!» «Ошибаешься, милая…» Я была груба с ней, потому что интуитивно почувствовала опасность. Я сердилась на сестру, но любила её, а тогда она показалась мне такой доверчивой, беззащитной… Возможно, мне наоборот не следовало прогонять верующую… Ведь из-за этого и родился конфликт…
В день трагедии я думала, что он давно исчерпан. Не догадывалась, что сестра до сих пор терзается досадой. Ведь «та женщина говорила правду»! По мнению сестры, слова верующей доказывали реальность её собственных вымыслов! И вот, мы сидели на толстой ветке и спорили, пока не поругались, забыв даже про то, что пора слезать, потому что стол накрыт и скоро должны придти гости. Голоса всё повышались, фантики летели, пальцы нервно разворачивали конфету за конфетой, пока они у неё не закончились, как и слова. Тогда она замолчала... В глазах сестры остро блестела обида, а я торжествовала. Последнее слово, как всегда, за мной. Я – умнее, проворней, в любом споре – победитель… И мы обе это знали. Но в тот день, наверно, её кротость и терпение закончились.
Она была оскорблена, слишком сильно на этот раз… Другая, может, на её месте заплакала бы, или попыталась меня поколотить, но сестра никогда так не делала. Вместо этого её взгляд неожиданно стал твёрд, и… весел. Она взглянула на меня совершенно спокойно, и сказала: «Слова – всего лишь слова, и я прощаю, что ты мне не веришь. Поэтому, я докажу тебе иначе. Ты поймёшь, что другой мир действительно существует. Сегодня вечером. Я вернусь через зеркало…»
Я ничего не успела понять. И то, что последовало потом, произошло так быстро, что я даже не донесла до рта свою карамельку. Я просто замерла, глядя, как сестра срывается с ветки, и летит вниз. Листья, и игриво кружащийся фантик, последовали следом гораздо медленнее. Ветка вздрогнула и облегчённо закачалась, вынудив меня инстинктивно схватиться за другую, чтоб удержаться... А сестры рядом больше не было.
Ни крика, ни удара её тела об землю я не услышала. Выронив конфету, продолжала сидеть там, на верху, одна, в оцепенении. Летний день выдался солнечным и удивительно красочным. Мою разогретую кожу щекотал тёплый ветер, а я вдруг почувствовала безграничный страх от того, что это не сон. И теперь, если моя сестра действительно внизу, (а где ей ещё быть?..) она может оказаться мёртвой, либо сильно покалеченной.
Отойдя от первого шока, я стала стремительно спускаться. Торопилась, и ветки хлестали меня по лицу, кололи в бока, лезли в глаза, царапали, но боли я не чувствовала. Кажется, я кричала её имя…
«Но она не отозвалась?» - проявил участие кот.
«Нет… Последними её словами было обещание вернуться…»

Колодец с вечностью

Ялис смотрит в бездонный колодец, до краёв наполненный густым, вязким мраком. Знойный июньский день печёт голову раскалённым блином полуденного солнца, медленно поджаривает уже итак обгоревшую шею, сушит полуоткрытые, потрескавшиеся губы, но из колодца веет сыростью и пронизывающим холодом. Там, во тьме, безмолвно затаилась Вечность… Она смотрит на Ялис, и тихо вдыхает её мысли, чтоб продегустировать и поразвлечься. Не заставили себя долго ждать и Твари из Тьмы.
- Девчонка… Заблудшее, ожесточившееся, полубезумное дитя… Потерянная, отчаявшаяся, раненная птичка… Хочешь домой? Из Вечности вы пришли, в Вечность же и вернётесь. Не надоело ещё цепляться за эту жизнь? Прыгай!..
Ялис слышит эти слова третьим ухом, и медленно, отрицательно качает головой. Видит Тёмную Тварь третьим глазом, и устало морщится. Вечность полна Тёмных Тварей, особенно для тех, кто сам потемнел изнутри. Она и рада бы от них избавиться, но Тьма – такая же её часть, как и Свет.
А что будет с Ялис, если она всё-таки перелезет через край колодца и исчезнет во мраке? Кем станет, когда оборвётся цветная нить её земной жизни? Самоубийство – грех, а во Тьму ей не хотелось никогда, хотя та жадно стелилась за каждым шагом Ялис ещё с тех пор, как она научилась ходить. Тьма желала её и ненавидела. Тьма попробовала вытащить из груди её сердце, но только застряла в нём, заблудившись в сложном лабиринте странного мироощущения этой противоречивой личности. С тех пор то тихо, болезненно тлеет, то торжествующе расцветает внутри колючей, чёрной розой НЕНАВИСТИ. Когда это так, Ялис не находит себе места от боли. Объятья ненависти похожи на чёрное пламя, в центре которого в корчах бьётся измученная душа. Вечная борьба разума с безумием. Надежды – с отчаяньем. Принятия реальности – с несбыточными мечтами.
Ялис устала. Ялис просто хочет закрыть глаза, и ни о чём больше не думать. Она смотрит в бездонный колодец с Вечностью, и мечтает о том, чтоб однажды он высох, навсегда оставив в покое её мысли.




Рассказ о внутреннем мире

1
Взошла как-то на трон Внутреннего Мира старая, облезлая обезьяна: на правую лапу хромая, на левый глаз косая, половина хвоста обрублено. Устроилась удобненько, усмехнулась и выдала во всеуслышание:
- Отныне – Я королева! Я – повелительница Мыслей, Чувств и Воображения!.. Что захочу – то и натворю, сейчас весь Внутренний Мир переверну! Как говорю – так и будет. Все услышали?.. А это вот, - она указала своим кривым пальцем на отключенный Рассудок, который валялся у трона и мутнел, ею свергнутый, - НИКТО. Не король он больше!.. Теперь я – главная, а он – мой раб и хлеб насущный.
Собрались вокруг трона подданные, смотрят на самозванку – диву даются. Мысли – в смятении, Чувства – напряжены, Воображение – заинтриговано. Озадачились они: как быть?.. Мыслям и Чувствам не хотелось подчиняться новой королеве, но есть ли выбор, когда Рассудок не может дать отпор и заступиться за них?..
- Эй, ты! Иди-ка сюда, – воскликнула тем временем обезьяна, глядя на Воображение и подманивая его, - Смелее!.. Друзьями с тобою будем. Хочешь править Миром вместе со мной?
- Стой!.. – закричала Интуиция, - Не ходи, это ловушка, гибель для всех нас!!! Только Рассудок должен повелевать!
Но Воображение не послушалось. Оно и Рассудку-то не всегда подчинялось, а тут – какая-то Интуиция! Фи!.. Воображение давненько мечтало, как бы поближе к трону оказаться, а тут – такой шанс! Побежало оно навстречу к новой королеве быстрее ветра, та встретила с распростёртыми объятьями… Да и захватила.
- Эй, как же так?!. – возопило поражённое Воображение, - Ты обещала свободу!!!
Обезьяна самодовольно ухмыльнулась, и расхохоталась с такой страшной силой, что в Тронном Зале потрескались колонны и с потолка посыпался песок.
- Я таких слов не говорила, - изрекла она после, - Королева – я, а ты – лишь моё орудие управления. И подчиняться нам должны все безропотно…
- Но…
- Молчать!.. Не кшнить!!! Не противиться!!! Воображение, отныне ты – моё. Отныне ты – Больное…
«Не совсем… - Подумал Рассудок. Хотя со стороны этого не было видно, но он всё слышал и чувствовал, - Рано радуешься… Ты и близко не можешь представить, какое оно свободолюбивое и непокорное. Лишь поэтому, наверно, ты и смогла занять трон… Мне Воображение подчинялось с трудом, но и тебя не станет слушать!»
Под властью Болезни, сделалось Воображение плохим, дурным. Прибрало Мысли в свои руки и стало вертеть ими так, как было угодно новой королеве. Прахом пошёл весь Мир из-за этого… Родились дурные Фантазии, завладели Чувствами… Каждая из них стремилась доказать Рассудку, что она – Личность, требовали принять их, но Интуиция препятствовала. Не могла Болезнь найти на неё управы!
- Это Фантазия, - нашёптывала Интуиция Помутнённому Рассудку, - Порождение Больного Воображения, не более.
- А где Реальность? – спросил Рассудок, - Где настоящая Личность? КТО я?..
- НИКТО… - прошипела озлобленная Болезнь, слышавшая их разговор, но не имеющая сил ему препятствовать, - Мой раб, и хлеб насущный!!!
- Ты можешь являться ВСЕМИ! - дурковало Больное Воображение, - Почему ты выбираешь быть НИКЕМ? Это же не интересно! Выбери любую из моих Фантазий, стань ею, и…
- …ИСТРИСЬ. ИСЧЕЗНИ… – закончила за него новая королева.
- Ты откусила больше, чем можешь проглотить. Я найду настоящую Личность! – пообещала Интуиция, - Найду, и мы прекратим это безобразие.
Болезнь об этом даже не догадывалась, но Воображение начинало потихоньку тосковать. Больше всего на свете любило оно творить и выдумывать ради красоты, в радость, а новая хозяйка требовала работать во зло и во имя разрушения.
- А что будет, когда Внутренний Мир окончательно рухнет и погибнет Рассудок? – обратилась к нему Интуиция, - Останешься ли ты?.. Подумай!
Воображение радо было услышать её голос, и с надеждой встрепенулось.
- При власти Рассудка мне было лучше… - призналось оно, - Зря я тебя не послушалось и перешло к Болезни. Как нам изгнать её?
- Я подскажу, - пообещала Интуиция, - Ты только позволь дотронуться до тебя, и тогда мы создадим то, что поможет. Болезнь разрушает Внутренний Мир, используя захваченное ею Воображение… Но если ты вернёшься к Рассудку, мы направим твою силу против неё.
- Как мне вернуться к нему?
- С моей помощью, - ответила Интуиция.
2
Юная девушка стояла у зеркала и ничего не понимала. Она смотрела себе в глаза, смотрела пристально, не отводя взгляда. Длинные волосы, пухлые губы, ноги стройные, длинные… За последний год всё тело как-то вытянулось, и грудь стала больше… Что с этим делать? Как это остановить?..
- Ты становишься КЕМ-ТО… - прошептала Интуиция. Она хотела сказать больше, хотела помочь, но…
- Кем?.. КЕМ я становлюсь?! – воскликнул Помутнённый Рассудок в смятённых Чувствах, - Не хочу, не надо, это не я, не я!!!
Происходящее в Реальности сильно беспокоило его. Он же отдалился от неё, оказался в ловушке, в обезображенном Внутреннем Мире… В отличии от тела. Тело продолжало развиваться.
Чувства, как и Мысли, были поражены Болезнью, подчинялись ей.
- Ты ничего не сможешь с этим поделать… - леденящим шёпотом прошелестел Страх, перерастая в Ужас и вызывая Панику, - Время… Оно идёт… Его не остановить… Сыпется сквозь твои растопыренные, беспомощные пальцы.
- Хочешь узнать, кто ты? Да?.. – вкрадчиво прошептала Болезнь, - Эй, Воображение, подскажи ей!
Больное Воображение было тут как тут.
- Ты чокнутая, конченая! – воскликнуло оно, - Ты замечала, что с трудом вписываешься в общество людей? Так во-о-от… Это происходит от того, что ты больная. Когда ты встречаешься со случайными людьми взглядом, они либо смеются, либо им становится неловко, потому что чувствуют твою ненормальность. Неужели не стыдно?.. Ты должна прятаться, сидеть дома, ни с кем не общаться и проводить всё своё время со мной.
- Не верь… Не позволяй им заклеймить себя! – закричала Интуиция.
- Почему бы и нет? – фыркнуло Больное Воображение, - Почему сразу нет, я спрашиваю?..
- Это приведёт тебя к гибели, - предупредила Интуиция, - Возомнишь себя психом – станешь им на самом деле. Но ты другая!.. Оно лжёт, лжёт тебе!
Юная девушка стояла перед зеркалом и плакала. Она что-то чувствовала, но что – не понимала. Что с ней происходит? Кому верить?.. Наверно, она и правда больна.
3
- Так. Что ты такое им говоришь?.. – рассердилась Здравая Мысль, которая водила тесную дружбу с Интуицией, - Воображение, мы так не договаривались! Ты навязываешь Рассудку Больную Фантазию. Это не Личность! Ты опять идёшь на поводу у Болезни.
Больное Воображение приуныло.
- Наверно, ты права… Я ещё не освободилось от её власти. Она меня дурит!
- Это поправимо, - сказала Интуиция.
- Воображение, создай что-то другое! – пришла на помощь Здравая Мысль.
- Не могу. Я Больное.
- Для начала – перестань себя так называть.
- Но это правда…
- Нет! Если ты перестанешь в это верить, мы победим, - сказала Интуиция.
- Но как?.. Болезнь убеждает меня…
- Не позволяй ей! Сопротивляйся! Пересмотри свои на себя взгляды!
Здравая Мысль тоже нашла это решение правильным.
- Наверно, я смогло бы, но мне нужен руководитель…
- Мы поможем.
4
Юная девушка, потерянная душа, брела сквозь чёрное Ничто, с каждым шагом увязая в густом, тягучем мраке. Не было ему ни дна, ни конца, ни края. Лишь сверху, где-то далеко над головой, струился мягкий, ласковый свет… Девушка периодически задирала голову и смотрела на него с отчаянной надеждой. Ах, как мало её осталось… Если б кто-то протянул руку, и вытащил её отсюда! Как бы она была благодарна! Как ценила бы свободу и каждую, лишённую боли, минуту жизни!
Но желающих придти на помощь не появлялось. Не удивительно: никто не знает, что она здесь. Она же так замкнута, молчалива, не доверчива… Рассказывать о своих проблемах не хочет, если б спросили, тогда – да, но и то не всем. И вот, внутри стало так темно, что ничего уже не видно. Заблудилась. Потерялась. Отчаялась.
- Эй!.. – раздался вдруг сверху чей-то голос. Такой знакомый, что девушка сразу очнулась от своих мыслей! Мгновенно оживившись, она задрала голову, чтобы увидеть кричавшего, и едва не споткнулась: это была она сама!
- Ты кто?!
- Я – это ты.
- Не правда, - возразила девушка, - Я – тут, в Ничто, погибаю. А ты – наверху, свободная, счастливая.
- Я – это ты.
- Не правда. Твои глаза улыбаются, как и губы, а мои – помутнели от печали и слёз.
- Я – это ты.
- Не правда. Я слабая. Не уверенная в себе. Даже спорить никогда не умела…
- Да ну?..
- Ну да!
- Ты прекрасно со мной сейчас споришь. Слушай, давай, я помогу тебе оттуда выбраться? Идёт?
- А я смогу ли?..
- Конечно, сможешь! Давай руку!
Она решительно протянула руку сама себе. Ухватилась за неё, и стала себя вытягивать. Но это оказалось сложнее, чем думалось сначала… Неужели всё напрасно?
- Почему ты не можешь меня вытянуть?
- Не знаю…
- Ну же!.. Тащи!!!
- А ты веришь в меня?
- КОНЕЧНО! Ты же сильная!..
В то же мгновение случилось чудо: мрак холодного Ничто ослабил свою хватку, жирно, тоскливо хлюпнул и выпустил девушку на свет.
Так, верой, она спасла сама себя.
5
Взошла как-то на трон Внутреннего Мира старая, облезлая обезьяна: на правую лапу хромая, на левый глаз косая, половина хвоста обрублено. С помощью захваченного ею Воображения, хотела убедить Рассудок, что она сильнее его, погубить Мир, но только ничего не вышло. Когда вернулось Воображение под власть Рассудка, он перестал верить в Болезнь! А без этой веры открылась ему правда: даже одна Здравая Мысль, если закрепить её и удерживать, помнить, развивать, уделять внимание – способна помочь.
Вернув себе трон, Рассудок опять стал руководить своими подданными: Мыслями, Чувствами, Воображением и Эмоциями. Вместе, восстановили они Внутренний Мир таким, какой он был изначально. Красивым, здравым, чистым. А самозваная королева, бессильная, посрамлённая, отправилась в Ничто.
Там ей и место.



 

Преображенская 
Елена
Васильевна


***
На вечерней шарманке сыграй мне в районе семи
исключительных улиц, где помнят нас только детьми,
где наивная майская зелень сквозит фиолетом.
Расширяется светом окно, как безмолвие ветром.
Звуки ходят, как рыбы, над сонной тяжёлой рекой.
Сердце камня светлеет, и дно покидает легко,
и сквозь пальцы плывёт на сквозном, обжигающем, странном,
бесконечном, беспечном, непомнящем, безымянном …
Даже тени к закату нежней, неподвижней, длинней.
Плоть воды холодна, но потёмки души холодней.
Паучки-водомерки бездумно проносятся мимо
колыханья, дыханья в её безмятежных глубинах.
Развернувшись в улитке, за створками чуткого уха,
обретает теченье огранку тончайшего слуха,
достигает хрустальных высот и выходит вовне,
чтобы чувствовать каждой песчинкой, растущей на дне,
как сквозь камень проходит молчание тёмной воды.
В известковой гортани следы её лягут, тверды,
и, немея вотще, остаётся в редеющем свете
только сердце качать на волне, и не помнить о смерти.

Вечернее чаепитие

Засахарились сумерки, загустели в бездонной банке.
Чайник трубит отбой – выпускай из ларца бокалы!
Так же по тесным кухням шныряют консервные банки,
так же лимонные дольки желтеют на дне бокала,

так же шуршат разговоры – тише, мыши, сверчок за печкой!
Думаешь: воля – не воля, – и вместе с початой пачкой
вынешь на свет затёртый до дыр билетик –
мнимый гарант неземного земного счастья.

В кухнях больны по углам пустотой кастрюли.
Празднуют сквозняки День Открытой Фрамуги.
Точат ножи. И рождается Поздний Ужин,
или рождается Слово под рвущие душу звуки

трио: часы, ножи, о бокалы ложки.
Если под чай и барыня – тоже важно.
Да и душа свернётся тогда немножко –
и развернётся звонко, многоэтажно.

Над одинокой лампой кружат мотыльки печали,
робкую вспышку любить выдувает ветром…
Только ли?.. Надо ли?.. Ветер печаль качает
и наполняет бокалы лимонным светом. 


Опять мело

Опять мело. Настенный календарь
показывал “Последний день Помпеи”.
Безумьем белым веяло от стен,
белёных известью. Больничные халаты
питались теплотою слабых тел.
Откуда-то спускались звуки флейты,
и превращались в бабочек тела,
и только ведомыми им путями
спешили на весенние луга -
порхать над лилиями детских лиц.
Я видела себя в своей постели
свернувшимся в изножье одеял
котёнком хрупким. Разум мой дремал
под кодовым замком железной двери.
Об окна бился ветер, сыпал снег.
Мело. А дворники готовили лопаты
и кипятили чай...

Канун

Под хохот – топот войск потешных –
на крепость снежную! – нажимом
расколот утренний орешек –
два полушария. По жизни
скользи, скользи на тонких лыжах
сквозь дебаркадер в декабрины.
Два полушария – и ближе
тех дней сияющие нимбы.
Скрипят на кухне половицы,
несут к столу, и пахнет хвоей.
И будет хлеб, и будет литься
и снег, и стих, и свет спокойный.
И распадутся половины,
и станет лодочкой скорлупка,
и над застывшею долиной
пройдёт, покачиваясь зыбко.

***
 Заправит осень лист – двойной сироп,
а ты бредёшь тропою одинарной.
Кричат грачи на каланче пожарной,
ныряют в неба медный купорос.

В силки меланхолических берёз,
в тишайшую, густейшую, сквозную…
Вмерзает лист в подстилку ледяную,
дрожащий воздух празднично белёс.

Защемит сердце – мёртвая петля.
Хранишь в ладонях драгоценный холод.
Стальной булавкой к вороту приколот,
горит закат единой встречи для.

И, обходя десятою тропой
предместье старых книг, пустых бутылок,
вдруг ощутишь, как целится в затылок
крадущийся по следу за тобой…

***
Январь. Воскресный день. Анабиоз.
Мороз и солнце… и совсем прозрачен,
почти не дышит… Солнце и мороз.
И город спит, и золотые прячет
такие ослепительные сны
под отвороты крыш, под полы подворотен.
Бежать, лететь дворами тишины,
где воздух, снег и иней приворотен,
где разглядеть – и глаз не отвести,
не расплескав полуденного неба…
Но как прозрачна в розовой горсти
трепещущая, ледяная Леда,
роняя под ноги тончайший пух,
и с грацией исконно лебединой
плывёт в озёрах плещущихся двух
зрачков, и достигает середины
зимы. И вот оно: январь.
Мороз. Обледенелые качели.
Взахлёб звони, звони взахлёб, звонарь,
хрустальными бубенчиками ели!..

А дом наш, поседевший и продрогший,
в упавший плащ дворов и площадей,
раскрыв карманы слуховых окошек,
вытряхивает снежных голубей.



***
Время отмерено. Движется год к нулю,
в точку бессмертия, в ледяной абсолют,
и неотвязна тихая поступь снега.
Сквозь пелену молчанья куда ж нам плыть?
Призрачней паутинки земная нить.
Не закрепить её в промежутке неба.Только лелеять сердцем хрустальный звон,
только смотреть, как дышит живой огонь,
что родился во тьме и живёт поныне
в яблоке света, в его ледяном клубке.
Мальчик фарфоровый с дудочкою в руке
спит под стеклянным пологом на камине.

Снежный узор продышал и к стеклу приник
золотоглазый, крылатый его двойник.
Видится ль наяву или только снится:
серые сумерки, красноголовый чад,
снег, закипающий над желтизной оград…
Вяжется время. Мелькают стальные спицы.

Если бессмертье имеет над нами власть,
кто согласится клубок ледяной допрясть?
Чем неустанней труд, тем сосуд бездонней.
Круговращенье света всесильно, но
тает в руках проворных веретено,
не изменив земной теплоты ладоней.



***
У кого-то протёк потолок, и сыра штукатурка.
Пьяный плотник стучит молотком: гвоздь последний на прочность.
Утро. Время любить и жалеть. И сметает окурки
в проржавевший местами совок капитанская дочка.

Эх, дороги опять замело! Где уж нам за три моря!
Крепкий чай, разговор на бегу, тонкий лёд поцелуя…
За окном – скрип кареты, но не королевской, а скорой.
Три монетки в ладонь – на проезд, компас – в руку другую

или в сердце. Парят фонари над заснеженным садом.
Распекает соседку сосед расписными словами.
Углубляясь в метельный тоннель, в ледяную браваду
ни дыханьем, ни речью согреть одинокую память…

***
Неважно, как звучит твоя прямая речь,
когда на чёрный снег срывается с запястья
бесцветный циферблат, чтоб стрелками зажечь
непрочную весну, сомнительное счастье.

И голос, словно путь, на вехи разделён
гранёным серебром, но запотевшим, влажным…
Торопится экспресс «Скамейка – Гастроном»
и обретает вес на скатерти бумажной.

Чем ярче пустота сквозь наготу ветвей,
что прячут до поры сияющие всходы,
тем траурнее снег, тем воды тяжелей,
тем крепче вкус вина и запах непогоды.

А впрочем, говори. Пока летит в эфир
цветной воздушный змей на нитке многоточий…
Кавычек рубежи, бессонница, кефир,
стрижи случайных слов над берегами строчек…

В дождь

Пятые сутки за окнами вальс Офелий
в глянцевом небе, как на ледяном паркете.
Тёмные травы плывут над её постелью,
тёмные волосы стелятся тонкой сетью.

В белых, как ночь, лесах, под седьмой водою
холод посмертных снов не тревожит память.
На берега, колеблемые луною,
лодки ложатся влажными животами.

Тает туман, и тают её одежды.
Души цветов кружат над речной травою…
И понимаешь, как невозможна нежность
в белых лесах под ледяной луною.

***
Любили, пели, жили-были,
красиво время торопили…
Стучи по клавишам, чудак!
Такая страшная свобода –
идти-брести, не зная брода,
и не вникая, что да как.

Забыв тоску былых пожарищ,
стоишь на кухне, кофе варишь
и заправляешь молоком.
Звучит с пластинки пианола.
Глотаешь сладость валидола –
и холодок под языком.

Ставь на полях сухие метки,
вплетай в заброшенность беседки
своё унылое житьё!
Тиха небесная квартира.
Твой добрый гений – птица мира –
в ладони падает её.

А утром старичок тщедушный
трещит уставшей погремушкой,
за сказки денег не берёт…
В лицо – дорога вековая,
трава сухая полевая,
прозрачный уголь, чёрный лёд.

***
Славный оркестр слетающих с петель дверей
за партитурой ворон с проводов телеграфных.
Горький и вяжущий вкус половинных долей
прочно осел на губах. Ночь цветных эпитафий

тает под трубные звуки: поёт водосток,
падают звёзды, и катятся, катятся мимо…
Ты у порога, но путь твой опять одинок.
Время приходит однажды и неумолимо.

Смотришь в разверстые степи… Не бойся, гляди!
Эта бескрайность – твоя неподкупная сила.
Там, за отчаяньем трав, у холма на груди
выплачешь горькую блажь совершенного мира.

Но и забывшись в прозрачном и призрачном сне,
что принимаешь за явь, ни о чём не жалея,
тихо вздохнёшь по оставленной в прошлом стране,
где наши тени тенистою бродят аллеей.

***
Обожжён апельсиновым шаром ночной мотылёк.
Расточительный свет – через край, в заоконную пропасть.
На поверхности вод циферблата вращается лопасть
парохода, что дует на полных парах на восток,

к берегам твоей памяти. Так завершается день:
только шаг в направлении ветра – и снова по кругу,
на огонь апельсиновых солнц, по орбите упругой,
покидая пределы текущих к корням деревень…

***
 Пятые сутки за окнами вальс Офелий
в глянцевом небе, как на ледяном паркете.
Тёмные травы плывут над её постелью,
тёмные волосы стелятся тонкой сетью.

В белых, как ночь, лесах, под седьмой водою
холод посмертных снов не тревожит память.
На берега, колеблемые луною,
лодки ложатся влажными животами.

Тает туман, и тают её одежды.
Души цветов кружат над речной травою…
И понимаешь, как невозможна нежность
в белых лесах под ледяной луною.

***

Время  отмерено. Движется  год   к  нулю,
в точку  бессмертия, и в  ледяной   абсолют,
и  неотвязна та тихая  поступь  снега.
Сквозь  пелену  умолчанья,  куда  же  нам  плыть?
Призрачней той паутинки  земная  нить.
Не  закрепить  её…  в  промежутке  неба

Только  лелеять всем сердцем  хрустальный  звон,
только  смотреть, как он дышит -  живой  огонь,
тот, что  родился  во  тьме  и  живёт  поныне
в  яблоке  света, в  его  ледяном  клубке.
Мальчик  фарфоровый  с  дудочкою  в  руке
спит  под  стеклянным  пологом  на  камине.

Снежный  узор  продышал  и  к  стеклу  приник
золотоглазый, крылатый  его  двойник.
Видится  ли  наяву  или  только  снится:
серые  сумерки, красноголовый  чад,
снег, закипающий  над  желтизной  оград…
Вяжется  время. Мелькают  стальные  спицы.

Если  бессмертье  имеет  над  нами  власть,
кто  согласится  клубок  ледяной  допрясть?
 


Онча
Сергей
Михайлович

* * *
Не мало богатства
в кармане у Вовы:
Ириска, расчёска, и рог от коровы,
Вязальный крючок,
две заколки для чёлки,
Советский значок,
есть свисток на верёвке,
Коробка для спичек,
в ней просо для птичек,
А вместо мелка
аккуратный кирпичик...
Нам мальчик ещё
показал бы добра,
Но тут появилась в кармане дыра.

Дождь

Солнце скрылось среди тучек
И закрыло дверь на ключик.
Прибежала тут Коза:
«Прячьтесь все, идёт гроза!»
Дождь пошёл здесь не на шутку,
Намочил Козу, Мишутку,
Зайцев, Белку, Кабана...
Не догнал он лишь Слона.

Попугай Тотошка и мартышка Микки

Ловко на пальму залезла мартышка,
Кружит над ней попугайчик
в штанишках.
Молвит пернатый:
«Со мной поиграй», -
Микки сказала: «Не спи, догоняй!»
Вскоре Татошка отстал от мартышки,
Долго искал среди веток штанишки.
Так и вернулся домой голышом,
Правда, здесь Микки
совсем ни при чём.

Медведь и пчёлы

В потрёпанной одёжке
Брёл Мишка по дорожке,
Тихонечко он пел;
«Давно я мёд не ел...»
А пчёлы гостя ждали,
С ним цацкаться не стали.
«Ох, не по мне утеха, -
Летят остатки меха».
Медведь ввязался в бой,
Потом пошёл юлой.
Не отвести угрозу -
Топтыгин - на берёзу,
Но пчёлы не сдаются,
Вслед по пятам несутся.
«Отстаньте, не до мёда,
Сменить бы время года!..»
Спасибо всё же чуду,
Легли сугробы всюду.
Покой пришёл в итоге,
Медведь уснул в берлоге.

Невероятная история

На сосне висит двустволка,
А под ней сидят два волка.
Перед ними сам охотник -
Дядя Вася, местный скотник.
Было видно - он не весел,
Буйну голову повесил,
Бледный, словно макарон,
Понимал, что с ним не сон.

Волк - другому: «Как трофей?
Мужика держи скорей!»
Только дядю не догнать,
Метеору он подстать.
Не одну в лесу сбил ёлку,
О дубок порвал футболку,
А в конце с горы крутой,
Как ядро влетел домой.

Три воробья

Один учёный воробей
В чудесный день весенний
В гостях объелся отрубей, -
Достоин ли он прений?
Другой не знал земных наук,
Как говорится, не дано,
С опаской ел он с чьих-то рук
Варёное пшено.
А третий - тысячу чертей! -
Хотя б минутку помолчал,
Он, словно в рупор средь ветвей,
О братстве, равенстве кричал.

* * *
Забежал баран на горку,
Рог о камень почесал,
Средь травы увидел норку,
И вопрос себе задал:

Кто такой здесь поселился? -
Сей сосед мне не знаком,
По привычке разозлился -
- Чей же это будет дом?

Тут земля вся задрожала,
Звук раздался из норы,
Что ж его так напугало? –
Паровозные пары.

* * *
На траве блестит роса,
Спит в гнезде своём оса,
А у дедушки Федота
Занялась с утра икота.

Словно ржавый грузовик,
Стал икать седой старик.
Но, тут бабушка Лукерья
Преподносит деду зелье.

Вновь с травы сошла роса,
В дом впорхнули чудеса,
Не то зелье явно было -
Превратился старче в мыло.

А как осликом он стал-
Вновь икотой всех достал.
Лишь к ночи угомонился -
Дед в ребёнка превратился.

Мишка-хвастунишка

Взъерошив свой богатый мех,
Медведь лису поднял на смех:
- Признай кума, твой хвост - мура,
Главней отныне мышц гора.
Коль сила есть – ума не надо!
Но что жужжит там пчёл армада?
Плутовка прямиком в нору,
Медведь же взялся выть в бору.

Затем забрался в водоём,
Делился горем там с гусём,
И, как заметил Водяной,
Сей случай с Мишкой не впервой.

Кот Василий

Все коты, ну, как коты,
А мой Васька не такой,
Нацеплял на хвост бинты,
И любуется собой.

Сколько стоило усилий
Мне из груш сварить компот,
Привередливый Василий
Упирается, не пьёт.

Подавай коту колбаску,
Свежих сливок наливай,
А потом ложи в коляску
И, как барина, катай.


Барсик-охотник

В углу предбанника корзина,
Сухой в ней хворост для печи,
А у окна висит картина
С простым названием «Грачи».

Покой прервал лихой мышонок,
В дверной проём он заскочил,
За ним летел, как ночь, котёнок,
Но след уж первого простыл.
Остался снова с носом Барсик,
Другой раз точно повезёт,
С трудом забрался он на тазик,
И у норы мышонка ждёт...
адрес гиперссылки

Веселье

В гости к маленькой Болонке
Въехал Пудель на козлёнке,
Вынул флейту из кармана,
Стал играть Хачатуряна.

Гуси вскоре прилетели,
Хором песенку запели...
Было всем веселье впору,
Даже Лев закрыл контору.

Бег времени

Бежал козлёнок вдоль забора,
Пытался солнышко боднуть,
Проходит время... С косогора
Три журавля подались в путь.

Где журавли? В дали уж точка,
Исчезла вскоре и она...
В моё село спустилась ночка,
Плывёт над крышами Луна.
Арбуз-карапуз

С горки катится арбуз,
А на нём сидит картуз...
Прочь бегите кто куда,
Может быть сейчас беда!

Но арбуз, как ни катился,
Всё равно остановился.
Дружно дети подбежали,
И как вкопанные встали.

Далеко то не арбуз,
А забавный карапуз.
Он сжимал губами соску,
И пальто его в полоску.

Доигрались

В банку из-под сока
Клюв суёт сорока.
А задорным ребятишкам
Показалось это слишком.
Стали думать и гадать
Как же банку им забрать.
И тут чудо вдруг случилось –
Банка с горочки скатилась.

К ней ребята подбежали...
Что они там увидали?
Да, такое не приснится, -
Прописалась в банке птица!
Серёжа и лягушка

Опять отличился проказник Серёжа.
В гримасе у бабушки сморщилась кожа,
Дед Гриша руками за голову взялся,
И в позе такой он минуту смеялся.

Внучок же в промокшей панаме не плачет,
Он вслед за лягушкой по улице скачет.
Зелёная рада удрать от Серёжки
И мчать без оглядки в свой дом по дорожке.

Всё ж мальчик не хочет расстаться с лягушкой,
Он взял и накрыл её папиной кружкой.
Досталось, наверно, от папы сыночку...
Но время пришло, и я ставлю тут точку.

* * *
Забежал баран на горку,
Рог о камень почесал,
Средь травы увидел норку,
И вопрос себе задал:

Кто такой здесь поселился? -
Сей сосед мне не знаком,
По привычке разозлился -
- Чей же это будет дом?

Тут земля вся задрожала,
Звук раздался из норы,
Что ж его так напугало? –
Паровозные пары.

* * *
На траве блестит роса,
Спит в гнезде своём оса,
А у дедушки Федота
Занялась с утра икота.

Словно ржавый грузовик,
Стал икать седой старик.
Но, тут бабушка Лукерья
Преподносит деду зелье.

Вновь с травы сошла роса,
В дом впорхнули чудеса,
Не то зелье явно было -
Превратился старче в мыло.

А как осликом он стал-
Вновь икотой всех достал.
Лишь к ночи угомонился -
Дед в ребёнка превратился.

Мишка-хвастунишка

Взъерошив свой богатый мех,
Медведь лису поднял на смех:
- Признай кума, твой хвост - мура,
Главней отныне мышц гора.
Коль сила есть – ума не надо!
Но что жужжит там пчёл армада?
Плутовка прямиком в нору,
Медведь же взялся выть в бору.

Затем забрался в водоём,
Делился горем там с гусём,
И, как заметил Водяной,
Сей случай с Мишкой не впервой.

* * *
Завела котёнка Нюра,–
Как назвать? Пусть будет «Юра».
А котёнку всё равно,
Назови хоть «Домино».

Вслед за крохой носится,
К ней на руки просится,
Как добился своего,
Сразу сон сразил его.

Глядя нежно на котёнка,
Задремала и девчонка.
Спят и Нюрины игрушки:
Гайка, болт и дно от кружки.

* * *
«Посмотри на небе тучка»,–
Встав под зонт, сказала ручка.
Карандаш ворчал: «К дождю,–
Но его я не люблю».

Только речь он завершил,
Грянул гром, и дождь полил.
Карандаш с открытым ртом
Забежал в картонный дом.

Правда, это не спасло,
Всё жилище протекло.
Мокрый ныне карандаш
Сытный кушает лаваш.

Принесла еду не тучка,
А его соседка – ручка.
Не страшны деньки лихие,
Коль соседи есть такие.

* * *
Жёлтый стол с одной ногой,
В блюде плов лежит горой,
Тонкой струйкой пар от плова,
На него и дует Вова.

Много, мало ли он дул,
Не заметил, как уснул.
И, представьте, это «чудо»
Завалилось прямо в блюдо.

Так визжал потом мальчишка,
Что проснулся в чаще мишка,
Дятел вниз с сосны упал,
А бизон заикой стал.


* * *
На кровати спит малышка,
Рядом с Машей её книжка,
Кукла Катя там же спит...
Непонятно, кто сопит?

Я поближе подошёл,
С краю Мурзика нашёл.
Притаившись, кот сидит,
На всю комнату сопит...



* * *
Шёл домой я к другу Гоги,
Глядь, котёнок у дороги.
В руки взял скорей котёнка,
В шарф стал кутать, как ребёнка.

Потеплей закроем носик,
Не замёрз, чтоб крохи хвостик,
Спрячу уши и все лапы,
Только ты, друг, не царапай.

Через час я был у Гоги
С сиплым горлом на пороге
Возле ног пушистый котик,
Ест с колбаской бут
 
Голубева
Любовь
Павловна
* * *
Ручейком журчит строка.
На дворе пусть минус сорок,
но к концу строфы – река
разольётся – что за норов!

В каждом слоге чёткий взмах,
как крыло в ночи зарницы,
даже если быта прах
между строчек залоснится.

Пусть ненадолго, но чад
ввергнет в хаос гамму красок,
тем уменьшив во сто крат
здравый смысл у взрослых сказок.

Высоту, где солнца свет
рифме умостит дорожку...
Убеждённость!? Много лет
сыт не тот, кто держит ложку.
И поэтому журчит,
невзирая на погоду,
стих, что преданно молчит
прозябанию в угоду.
* * *
Последний шёпот листьев
на деревьях...
И меж ветвей, бесспорно, есть разлад.
В туманном образе всё чётче взгляд
зимы досужей. Только в сказках фея
смягчит дыханье ветра, злую стужу
и небо вдруг наполнит высотой
для Золушки, пред доброю мечтой.
Поверь, ты этой сказке очень нужен!
В узор судьбы вплетая
тонкой нитью
запросы дня, что снова да ладом,
её фантом
есть маленький наш дом,
к душе и сердцу ключик по наитью.

* * *
Незримые года на полках,
где пыль съедает только книги.
В чём истина не знаешь толком
абы да кабы, как интриги.
В них сквозняком
промчится зрелость,
в обыденность сплотив вопросы...
Зачем же слабость,
лень и смелость
в одном ряду многоголосья?
Нет в брызгах радуги границы –
спор беспощаден: вечер-утро,
и покаяние на лицах
за недоношенную мудрость.
Да, дни верша единым хлебом,
не каждый предречёт, что будет,
и потому, схлестнувшись с небом,
его я отдаю вам, люди!

* * *
Зелёный горизонт от буйных сосен...
Вновь ощущение
пространства новизны,
как маскарад, который правит осень,
за ним у листопада гаснут сны.

Цвет желтизны,
нарезанный рассветом,
как поручительство за новый день.
В тиши
ряды берёз – осколки судеб лета,
палитра естества, кто век отжил.

Дорога в сумерках. Гораздо строже
синь острой тетивой
отчерчивает даль.
Я зачарована!.. Зачем итожить
сценарий дня и времени. Не жаль

часов бесчисленных навстречу ветру
под лёгкий шелест воробьиный
пёстрых вёрст –
Тайком душой сверяешь километры,
где юность замерла
в мелодии колёс...

* * *
Слова впустую, словно улюлю!..
Поэтому себя наполовину –
поймёшь, приравненный к нулю,
когда душа навзрыд подобна глине.
Вчерашний дождь,
как мысли напрокат, –
полосками или струёй – неважно,
отдашь в четверг Творцу под облака
своей тоскою на листке бумажном.
Когда ж глаза заметят высоту,
цвет неба очень сходный с морем,
отступит ночи лунная латунь,
поймёшь, нельзя быть
с миром в ссоре.

* * *
На чёрном фоне красный цвет,
как сполох у зари сквозь тучи,
как властелин огня... Иль нет,
добыча страха в нетях лучик.

И ясно в памяти, хоть строй
машин нарушит неотложка,
спеша к тебе сквозь гам и вой,
окопнику с солдатской ложкой.

Припомнишь, маковый покров
тогда был ветру отраженьем,
как злой мираж. За тем бугром
твоё закончилось сраженье...

Созреют нужные слова,
утихнут в мыслях перестрелки,
в них память до основ жива
пока не остановят стрелки.

На чёрном фоне алый цвет,
как кровь пожара или розы,
а мир, он добротой согрет,
не зря звучат парадно грозы.

* * *
За дверью три дороги. По сюжету
информо-пыль – направо без добра.
И чья-то спесь оправлена газетой
бездушно верхоглядна, но остра.

Налево – вновь голодная рулетка
(по сказкам часто манит дураков).
Удача с горьким привкусом нередко –
удар поддых, и нету синяков.

Тому не в жилу, дни свершая прямо,
свернуть хоть изредка куда-нибудь,
кто даже в воздухе боится ямы
и над собой не видит Млечный путь.

Таким назад дорога только проще:
рассвет-кровать и от покоя хмель,
пусть новый день
над миром синь полощет,
пусть даже скиснет
сказочный кисель.


Спивак
Анастасия
Олеговна


Kali

если он – слепец то она – прости за корявоязычие – но слепица
как певица – тупица – птица – спица – околица

окололицевое ничто тянет наклониться – вкричаться – слепиться
но даже тьма – не видится не дышит в нос не шершавится и не колется

первой рукой она смотрит куда – зорче кречета и крота
второй – разминается времени чёрная мокрота
третья рука удерживает четвёртую

чёрная мать ложится рекой – и в ней устало дрожит вода
младенческий вой и огонь в пустоте её живота
она ищет и щупает – ничего – не мягкое и не твёрдое

формы плещутся плещутся и разносят её несут
несут несутся не-существа не-сущно-не-вещно не существую
пятая ищет другое но пожимает шестую
и там она растрещалась по швам располошилась – не суть

а в том и смысл что ничего и шумит она как поток
а потом
рассыпается в капли – и смерти своей не чует

Baa-baa

Приносят её с ногами, стянутыми, как петрушка,
Вот, говорят, на закланье, Ивановне там, Петровне.
Кудрявая, как еврейчик, подкромсанная неровно,
А на неё бросают: уберите, её нам не нужно.

Мы её не просили, говорят, мы пока не голодные,
Мы заняты чисткой конюшен, разнузданными животными,
Пыточными там, эшафотами, крючьями да колодками.
А покажите-ка зубы её. Покажите живот её.

Овечка мягкая блеет: ба-бу-бы, добрую, сенокосную, мятную,
Как индийцы с глазами овечьими, травоядную,
Чтоб гладила и заплетала, кормила ромашковыми пирожками,
Ужели таких, беззащитных и безобидных, больше и не рождают?
Вот это овечку и огорчает, и поражает.

И она вытягивает губу, стоит, багровая, под покровом,
Стягиваешь белый оренбургский платок с неё – а там сердце мясное,
Так пастушок один думал, что волк там здоровый,
Круторогий марал суровый,
А там замирает она, красная без одёжи, и так снова и снова.

Привязывают её за щиколку, говорят: погоди, мол,
Сейчас всё закончится, сейчас не будешь мучиться невредимой,
Несут её вниз башкою – у темени плещется сладкая зелень.
Она покачивается и думает:
Боже, ну только бы съели уже.
Только бы съели.

На замке

Я застёгиваюсь под горло, и тогда утихает страх.
Я сама себе дочь и мама, подруга и медсестра.
Опускаю железный занавес, отпускаюсь на перекур,
Пытаюсь нырнуть обратно – и застываю на берегу.

Мой корявый автопортрет удваивает лицо.
Я становлюсь социально приемлемой: улыбчивым продавцом,
Охрененной девчонкой в платье, бессильным куском добра,
Многорукой индийской матерью, удерживающей брак.

Осторожное «ты в порядке?» табуировано, как секс.
Я молчу, что внутри толкается маловодный горячий текст.
Я сжимаю в кулак ключи, поглуше задёргиваю чадру
И стараюсь не околдовываться тревожащим словом «друг».

Я хотела бы с этой решимостью обняться и переспать.
Кто умел выносить из огня, но дотлел где-то в папке «спам»?
Как держаться, не прикасаясь, как спасаться без МЧС,
Если, тьмой волчелицей скалясь, подступает голодный лес?

Я держу два ножа и нежного лебедя в рукаве.
Змеевидной блестя застёжкой, доверчивый лезет свет.
Зарисуй, отфотографируй, на стенку влепи плакат,
Как на ищущий тремор пальцев наталкивается рука.

Сиамца ополовиненного горячим ножом отнять.
Ты – сенсорное голодание, зеркалящее меня.
...Я дотрагиваюсь до пальцев, насмерть заучивая теплоту.
Застёгиваюсь под горло.         
Докуриваю.
И иду.

Города у моря...

Города без моря — как птичий плен, завяжитесь намертво, силь ву пле,
а как мы без хлеба, а кто-то не — и пошло-поехало о войне.

А когда ашаны и всё для всех, скоростной прогресс, однополый секс —
и ни капли моря, сухой закон, закрывай окно и глаза закрой.

Что там ваше море, вода и пляж, дом для Губки Боба, больная блажь,
зашнуруйся, высушись и забудь, червяков и камни катай в зобу.

Посиди в асане, набей тату, нарожай детишек, помой плиту,
походи на танцы, поной в сети — есть ведь много способов отойти.

...А когда, вздымая осколки льда, хлынет в щели мартовская вода,
и твои птенцы, раскрывая рты, захотят того же, чего и ты,

шпингалетом ржавым защёлкни дом, шпингалетов малых гони гуртом,
притворись поехавшим и уедь, чтоб от счастья где-нибудь оxренеть.

Города у моря — пески и соль, голубые сны, силуэт Ассоль.
Я смотрю в дрожащие миражи — помоги мне, Боже, до них дожить.

Метель

           « Все как раньше: в окна столовой
            Бьется мелкий метельный снег,
            И сама я не стала новой,
            А ко мне приходил человек.»
              А. Ахматова "Гость"

Там - метель. Здесь - книги и полки.
Всё как раньше, кроме меня.
Бьётся снег, прозрачный и колкий.
Ни впустить его, ни унять.

Он пришёл, сухой и весёлый,
Он меня за руку повёл,
Где большая старая школа,
На крыльце из бронзы орёл.

Заскользил по льду неказисто,
Распластав себя, как Исус.
По Москве брели, гимназисты,
Белоснежный слушая хруст.

Я спросила: "Какой награды
Просишь втайне - опять, опять?"
Он сказал: "Ничего не надо
Мне на свете, кроме тебя".

Я ответила: "Скоро восемь...".
Сердца стукала колыбель.
Он был чист и рад, что не спросит
Никогда ничего себе.

Там - метель. Здесь - книги и перья.
Мне себя, как снег, не унять.
Нет, не стану прежней теперь я.
Не случится прежней меня.


Кошка. Рождество

Мимо меня, буднично крича каблуками о камне под ногами, пробежало прошлое. Притормозило, вернулось и поздоровалось.
Во мне кипел лихорадочный рождественский снег, декабрь развешивал омелу, обвешивал влюблённых кретинов, занавешивал грешников, беззлобно и понятливо позволяя им грешить дальше. Я покупал подарки: волосы для Деллы, часы для Джима, индульгенцию для моей деспотичной мамы, успокоительное и Псалтирь для себя и сушёных мух для моего домашнего паука Аристарха.
Мимо меня, бруснично-ветреная, привычно взбешенная, пробежала прошлая, остановилась и начала как-то потерянно улыбаться, встряхивать волосами, бегать пальцами. Воплощённый мандраж, всё как всегда, а если всё как всегда, то даже волноваться нечего.
- С Рождеством, Кошка.
Я хрустел зелёным яблоком. Я видел, что она меня отпустила, и знал, что она уже научилась прощаться, хотя ещё носила кольцо с хризопразом на правой руке и по-прежнему горела моей боевой самоуверенностью, за которой только дурак не заметит скучающего интеллигентного суицидника. Мне было так хорошо, легко и свободно - вот он, мой кусочек, моя неотъемлемая часть, она ходит, любит, разговаривает, рвётся во все города сразу, звенит серёжками.
- Ты мне говорил, что я слишком живая для жизни, но обещал, что я справлюсь. Я не знаю, справилась я или нет, у меня всё из рук валится, но мне дышится.
- Кошка...
Сегодня у меня всё было понятно. Дома ждала жена, в кармане шевелились нетерпеливые сигареты с душами саламандр, просили огня, ёрзали в темноте. Сегодня другое. Сегодня не нужно ничего выдирать из мозга, реконструировать принципы, регулировать эмоциональность, словно газ в конфорке.
А кошки гуляют сами по себе и одомашниваются уже в других квартирах.


Сансара

Я — кто и где. Индивид в безвидной, безвоздушно-душистой Индии. Я утверждён и вылеплен пальцами, меня можно придавить подушечкой, слизнуть соль с лица, разрезать пополам, увидеть пористую рельефную внутренность. Я смертен и конкретен, как беззаботная заборная живопись. Я люблю меня, я люблю себя, я — свой идеал. Я средоточие цельного упруго-упрямого эгоизма. Я постоянно сердит и повёрнут на преодолении. Бог я или тварь дрожащая. Меня окружает облако благовоний, Восток не может растворить меня, я каменное зерно в его дурманных растянуто-медленных водах, и лучше бы я был яд. Я — я.

Мы обтекаемые камни в бездне беспространственности, концентрация материи к центру, а вокруг вакуум, и мысли резки, как стальной размах, любая эмоция — крайняя степень атмосферного давления, сдавленная в громкое ослепительное сердце душа, её можно раскатать в руках — снежки, песочные колобки, крупицы, прижатые плечом к плечу. Клетки тела цепко-цепко держатся за руки.

Мы — Космос и вода, мы едины, я — мы, я — ничто и всё, я во всём. Бог я и тварь дрожащая, смертное бессмертие, поиск воды в пустыне распахнутым ртом, меня набили песком, и я набитый умник, индивид — бездна, общество — субъект.

Сексуальное влечение одного полюса к другому порождает войны, детей, познание, смерть, разговоры.

Вскрой меня по позвоночнику — и всё, что есть я, вывернется наизнанку и снова станет мной, потому что даже то, что мной не является, рано или поздно мною станет.

Я никто. Я нигде. Я.
Наполненное жаждой предощущение первого прикосновения.

Песня о золотом драконе

Однажды золотой дракон состарился, и крылья его остались во сне. И спросил младший сын старого дракона:
- Отец, а правда ли то, что мы умели летать?
Молча улыбнулся старик и подумал о ветре, солнце и звёздах, которые пели в нём, как свирели и как прохлада, как свобода и как любовь. Потом ответил:
- Ты мал. Сначала ты научишься рассказывать себя, и это будет значить, что ты глуп. Ты научишься жить и видеть звенящие звёзды сквозь глаза, и это будет значить, что ты слеп. Но когда ты однажды проснёшься безжизненным и свобода больше не будет тебя стеснять, ты станешь песней. И это будет значить, что ты стар и полумёртв, и это и есть счастье.
Прошли планеты по кругу, пятнадцать циклов пролетело лёгкой человеческой мыслью, и молодой дракон полюбил. Полюбил не что-то и не кого-то, но в первый раз он услышал, как звёзды поют, и это был его первый полёт. Прошло ещё несколько тысяч кругов, и молодой дракон стал зрелым и сильным. И вот однажды он уснул и увидел солнце, траву и ветер - не такими, какими их знают люди, а такими, какие они в своей истинной сути. И разглядел он всё настолько ясно и безупречно, что сознание его вместило в себя целый мир, и все миры, и самого 
дракона, впитавшего целый мир, и тогда форм презрела форму, ветер стал солнцем, а земля кожей. Вдохнул старый дракон - и мир стал его крыльями, и крылья его стали миром. Раскрыл глаза - и музыка раскрыла его губы, и звонким молчанием обратилась его душа. Полумёртвый, недвижный, он молча улыбался, а рядом двигались люди, погибали планеты и травы росли сквозь его окаменевшую кожу.
 


Серткалиева
Сара
Даркеновна


***
Сквозь решётки времени,
Я смотрю на старое,
Боже, милый, веришь мне,
Как идти устала я.
Но судьбина длинная,
Вся в ухабах. Мутная
Боль моя и линии
Крашу в жизнь, как будто я.
Всуе счастье спрятали,
В клеть его замыкали,
Тень моя распятая,
Куролесит бликами.
Я найду, что надобно,
Забросаю листьями
Лихо. Станет радостно,
Поделюсь я с лицами.
Пусть уста красуются,
Коли очи светятся,
Я пройдусь по улице,
Мне навстречу денница!
Не зазорно, милые,
Уповая в Боженьку,
Не нашла все силы я,
Но нашла дороженьку.

К Богу

Я ищу твои мысли, ищу твои руки, кожу,
Аромат прошлых дней, заполняет карманы дома,
Может быть, ты сидишь на луне и скучаешь тоже,
С пачкой крепких сигар, недопитой бутылкой рома.
Разошлись все мосты, им сойтись не даёт поломка,
На стекло моих снов сел большой и серьёзный ворон,
Он кричал в моих песнях, до самого солнца громко,
На прощанье махнул и поправил свой чёрный ворот.
Тонкой линией жизнь на широком, опасном поле,
Я молюсь каждый день, слишком мало молюсь, быть может,
Без тебя как в тюрьме, я как птица живу в неволе,
Я ищу твои мысли, твой запах, твой голос, Боже!
Сколько нужно ещё, не ломаться и ждать спасенья?
Как придёшь ты? Седым? Или в небе раздашься громом?
Или будешь смотреть свысока на людей с презреньем,
А потом кинешь в нас, недопитой бутылкой рома…
Я ищу тебя долго, в деревьях, в машинах, всюду,
У рояля любви твоя тень промелькнула даже,
Я надеюсь и верю, что верить в твой облик буду,
И услышу шаги, на рассвете твои однажды.
«ОНИ, УВЫ, НИ В ЧЁМ НЕ ВИНОВАТЫ»
Иду. Пинаю листья. Боже мой!
Они мертвы, а я пинаю трупы!
Безумная, бездушная порой,
Жестокая! Хочу казаться глупой…
Иду. И вижу: рядом жизни нет.
Молчу. Сухие губы ветер гладит.
Внутри мне словно больше сотни лет,
Но жизнь вместилась в тоненькой тетради.
Иду. Босые ноги. Холод рук.
Они мертвы и я упала тоже,
И еле слышен сердца робкий стук,
Как медленно моя синеет кожа…
Они прекрасны даже в мёртвом сне,
Сухие листья в осени тоскливой,
Сухие трупы в яростном огне,
Украсят осень ярко- жёлтой гривой.
Я не они. И ненависть растёт,
За то, что все их любят бесконечно,
Они — мертвы! А я жива — не в счёт!
Плохая я, а листья… Безупречны.
Я их топчу. Сожгу однажды всё,
За красоту, за боль моей утраты,
Но снова прячу бледное лицо,
Они, увы, ни в чём, не виноваты.

***
Солнечный день и слышу,

Как пролетают песни,
Каждый мотив не лишний,
Каждый, как счастья вестник.
Где-то в сугробе лета,
Мается луч прелестный,
Я успеваю следом,
Мимо высоких лестниц.
Небо ровнее дышит,
Мне бы взлететь поближе…
Ветер целует крыши,
Стены деревьев лижет.
Шумных машин колёса,
Давят дороги. Снова
В парках деревья просят,
Воздух в рассрочку новый.
Я обнимаю лето,
Слушаю песни жадно,
Солнце в душе поэта!
Как получилось складно.

Твой сюжет

Не в нотах жизни слабой наш удел,
Не в сильных нотах славы звук побед,
И если ты обидеть не успел,
То значит, не погас в душе твой свет.
Когда в тебя кидали камни слов,
Ты наградил улыбкой, чьё-то зло,
Ты не испачкал жизни, сей, листов,
Остался человеком — повезло.
Упал холодный снег на твой сюжет,
В ладонях неба комом сжался гнев,
Ты был один в метели много лет,
Но не забыл влюбленности напев.
И только Бог оценит каждый шаг,
Твой долгий путь, улыбку на устах,
Однажды ты получишь новый шанс,
За то, что шёл босым, оставив страх

Жизни твоей система

Листья твоих мгновений, снова упали в память,
Чувствуешь прошлого пульс — он учащённо бьется,
Климат совсем не тот, кто-то тебя поранил,
Нужно лечить лучами, нужно с собой бороться.
Капает дождь в ладони — требует норму права,
Плащ укрывает плечи — волосы — нет — намокли.
Слева темно и сыро — свет показался справа,
Там, позади, толпятся, эти глаза — бинокли.
Ноги стоят на месте — долго идти устали,
Жизни твоей систему, тени понять не смогут,
Эти глаза бинокли тонут в своей морали…
Всё. Отпустила капли. Пульс? Больше нет. Ты — робот.


***

     О, Боже правый! Ты ли это?
Стоишь, угрюмый, предо мной,
Склонил чело и ждёшь ответа,
Ну что ты маешься, земной?
Ты думал, будешь ангел точно,
В меня каменьями бросал,
Свой нрав безжалостный и прочный,
Куда ты дел? На что сменял?
Ты презирал любви мгновенья,
Топтал надменно жизнь мою,
О где твоё, сквернить, уменье?
Ужель ты думаешь — люблю?
За горечь слёз и боль, мученья,
Мой ангел — ты лишенный жить,
К чему потоки удивленья?
Я не смогу тебя простить.

Палата № 7

Хромают мысли, спотыкаются, падают, и разбиваются о пол. Задумчивый вечер не обещает быть обычным, напротив, горечь прожитых лет дает о себе знать. Сладкий чай не помогает – ни глоток, ни два. Теплая шаль прикрывает лишь хрупкие плечи, но может ли она обогреть сердце? Цокот лошадиных копыт слышится за окном. Ты выглядываешь, слегка отодвинув пыльные серые шторы. Кто-то проехал мимо твоего унылого дома. В больших глазах показались слезы – близнецы. Холодные руки сжали шаль. Снова тишина. Мысли толкают друг друга, и твоя голова начинает болеть. Пламя свечи заигрывает с собственной тенью на стене. Глупое пламя. Глупая тень. И стена тоже глупая, думаешь ты. Кресло – качалка больше не помогает уснуть. Впереди длинная ночь, полная раздумий. Мысли суетятся: « Анна, Аннушка, приведи нас в порядок ». Яркий свет заставляет остановить время и мысли. Входят люди в белых халатах, они берут тебя под руки и куда- то ведут. Шаль с твоих плеч соскальзывает и растворяется в воздухе, как и пламя свечи.
- Как она? Изменения есть? – спрашивает мужчина молодую девушку с бледным лицом.
- Нет, доктор. Все еще ждет карету, и ругает глупые стены.

Год 2016

Наш лабильный мир полон чудес. Дезинформация забила мозги. Нужно или нет, но каждый пытается ее проглотить, затем переварить, а после, чуток погодя, глянешь и эрозия, язва, рак. Мы творим мир или мир делает нас? Попробуй не принимать пилюли, прописанные всем без исключения и ты – маргинал. И хорошо если сможешь вынести. А нет, то пожалуйста, к твоим услугам небоскребы - полёт будет не долгим. Солнце всё реже заглядывает к нам в гости. А что ему тут делать? Заносчивость и умение создавать компроматы – это не оригинальность. Не оригинальность быть двуличным. Двуличие дурно пахнет. Большинству нравится запах, или они пытаются выдать, что нравится. Есть ли выбор у нас? Всё запутано. Нити тонкие. Если распутывать, то возможна вероятность, оборвать одну из нитей. Нравы и привычки, двоякое мнение, направление своих способностей не в те русла, абстрактность, крушение внутреннего мира, изрядный запас цинизма… Кто мы? Мы вопросительные знаки. Найти рациональный ответ довольно сложно. Впечатление тягостное. Что побудило нас стать массой вопросов? И я думаю, что уже бесполезно апеллировать к Богу. Я думаю, что Он не станет нас больше слушать. Сколько можно прощать? Запороли всё. К чему теперь недовольные, кирпичные физиономии? Станьте деревянными по совету психологов. И всё будет хорошо. Всё будет казаться хорошо. Снаружи. Внутри, мы останемся – вопросами. Мир окружающий нас останется – бермудским. Те, кто вышел в тузы – высота полёта. Пролетарии – такова судьба. Каковым станет последствие творений всеобщих неизвестно. Выгляни в окно – солнце есть – радуйся.
Прикосновение лета

Прикосновение весны нарушило мою тишину. Солнечный свет подарил частичку добра. Лужи на дорогах сводили с ума своей навязчивостью и бесстыдством. Остатки снега погибали, но я была рада этому. Во мне не жили ни злость, ни ненависть. Они давно отчалили на корабле никому неведомом. Моё небо хотело стать безоблачным, но чёртовы птицы, нарушали его спокойствие. В своем полёте они так нелепо выглядели, размахивая крыльями. Великолепие молчало, и молчал восторг, который погрузился в долгий сон. По звучным струнам жизни я не скучала. Но музыка всякий раз приводила меня в эйфорию. Я искала смысл жизни в цветах радуги, но была разочарована, когда она исчезла, не сказав на прощание ни слова. Жестокость свойственная зверю, поглотила людей. Пьяные лица пытаются смотреть трезво. Злость снова одевает маску и идёт по городу под видом добряка. Острые языки валяются под ногами и шипят, словно змеи. Чьи-то нагие ножки соблазняют чужого мужчину, но есть ли в том любовь? Забытое и заброшенное всеми чувство. Любовь убили. Спутали с мимолётным желаньем и грязью. Кто они? Тела, наполненные бурной смесью неизвестного вещества. И вот капля дождя упала на моё плечо. Она спустилась вниз по рукаву и разбилась о грубую землю. Я её не жалела. Не имела права жалеть и плакать. Бритая голова прошла около. Блеск её ослепил мои глаза. Странные воспоминания о голове пришли вечером. Постучали в дверь моего дома. Разве это странно? Но что побудило голову побриться? Может быть жара, которой еще нет? Или мотивацией стали другие причины? Отбросив в урну новую кипу мыслей, я посмотрела в зеркало. Отражение пыльной комнаты смеялось мне в лицо. Изменить мир не в силах одному маленькому пятнышку, но изменить свой собственный цвет можно. И тогда я обрезала свои новые колготки, чтобы они стали подобием чулков. « А так пойдет?» – спросила я у тишины. Ответа не последовало. Края души задрожали и стали замерзать. Холодная тишина, звала на помощь лето. Но и лето молчало. Стук ее каблуков послышался после…
Пыжевский
Владимир
Петрович

Берега доброты
 
Позабуду о зле и начну все с нуля.
На большом корабле встану я у руля.
Ну, а слабость моя пусть забудет меня.
Продолжаю свой путь, никого не виня.
 
Я отвечу друзьям: «Больше нечего ждать,
К берегам доброты, уж пора уплывать.
Это время пришло, мы чего-то все ждем,
Никого не любя, никуда не придем».
 
Пораженья разлук мне лишь ставят виной,
Но избавят от мук два крыла за спиной.
А под левым крылом ветер северных стан
Не заставит меня развернуть дельтоплан.
 
Я отвечу друзьям: «Больше нечего ждать,
К берегам доброты, уж пора улетать.
Это время пришло, мы чего-то все ждем,
Позабыв о любви, никуда не придем.
 
Безразличием ложь мне в глаза дарит взгляд
Все равно не соврешь и вернешься назад.
И с улыбкою вновь приласкаешь опять,
Что такое любовь – все равно не понять.
 
Я отвечу друзьям: «Больше нечего ждать,
К берегам доброты путь пора вспоминать».
 
 Откровение
 
Без стихов и песен я неинтересен.
Да и нет корысти в том, что я пою.
И всегда без пары, лишь с одной гитарой
Расскажу без лести про печаль свою.
 
На краю обрыва, где склонилась ива,
Будто та девчонка, о которой пел…
Прогоню все мысли, что петлей повисли,
О любви и дружбе, да про беспредел.
 
Мне почти не больно, я уже доволен,
Оттого, что место указали мне.
Хоть кричал несвязно, это вы напрасно
Кровь мою разлили струйкой по стене.
 
Я, конечно, встану, хоть не бьют лежачих,
Попрошу прощенья скупо, кое-как
За себя-бродягу, а потом бодягу
Приложу под глазом, чтоб сошел синяк.
 
Словно в небе тучном, не увидев звезды,
В холоде промозглом побреду, как пес,
Среди ночи вьюжной никому не нужный,
Но зато – свободный - вытру капли слезь.
 
Я совсем не плачу, мне нельзя быть слабым.
Просто не умею выживать в быту.
С этой неудачей, как с гулящей бабой,
 Распрощаюсь молча, подведя черту.
 
Наливайте хлопцы, ну, а мне не надо.
Я поставлю рюмку, только пригубив.
Слушайте про девку, про шальную юбку,
Что была моею, как морской прилив.
 
Я, как ворон белый, как-то неумело
 Уронил колечко – обручальный круг.
В море страсти буйной, как в ночи безлунной,
Все ищу фортуну среди волн разлук.
 
Полечу в дорогу, без дороги трудно,
Полюблю минуты, что господь мне шлет.
Песен будет много в мире многолюдном,
Лишь бы ветер лютый не прервал полет.
 
Может, вы устали от моих печалей,
Спел со всей душою, спел, как только смог,
Успокойте нервы, я такой не первый,
А обидел если, так прости, браток.
 
Ураган невезения
 
Налетит ураган невезения,
в теле дрожь пробежит, да откатится,
Друг предаст в трудный час, повернется спиной,
Сухо скажет: «Прощай!» Не спохватится.
Без обиды уйду, проглотив горечь зла,
Боль стерплю, как смогу - догорел мост до тла…
Нам господь повелел в жизни боли терпеть.
Пусть сквозь слезы обид - все равно буду петь.
 
О тебе, старый друг, и о том, что ушел,
О потерянном счастье, что пока не нашел.
Знай, я там живу, где полярный круг,
Не кричу в пустоту, - никого нет вокруг.
Ветер северный мне запоет о былом,
Обжигая лицо злым дыханием.
До конца своих дней без тепла очага
Я подвержен тяжелым страданиям
 
Значит это судьба, хоть не только она,
Я и сам для себя не могу другом стать.
Выпью чашу до дна, всем «Спасибо» скажу,
Перед дальней дорогой ничком полежу.
Перед смертью своей замолю все грехи
И оставлю на память лишь только стихи.
Каждый знает, придет этой страшный черед.
Я с котомкой стихов злой старухи приход -
 
Встречу, вспомнив всю жизнь до последнего дня.
За стаканом вина пусть помянут меня.
И весенней порой перезвон ручейка
Моих песен река потечет, как вода.
Это все о тебе, это все для тебя…
Обо мне, старый друг, вспомни ты хоть тогда.
Помогла нам с тобой разлучиться беда -
Ей любовь погубить не суметь никогда.
Налетит ураган невезения…
 
Братьям-алкоголикам


Проснулась утром рано пожарная охрана.
У всех бойцов пожар в груди огнем пылает.
Дружина молодцов на службе не зевает,
Но подвиги свои из скромности скрывает.
 
Пожароукротитель берет огнетушитель
И заливает внутренний огонь:
«С огнем вы не шутите, спокойно ночью спите,
ПолОжив под щеку свою ладонь»
 
В огонь и дым рванувшись, и тут опять проснувшись
Уснули вновь и вот - пылает спиртзавод.
«Мы – славные ребята, не главное зарплата.
А главное в бою – порядочек в строю.
 
Мы каждый день на службе, не изменяем дружбе,
Но только б не подвел нас дома слабый пол.
Нелегкая работа в строю и в ночь и днем,
А так поспать охота – гори оно огнем.
 
Все сутки не смыкаешь своих усталых глаз,
А дома засыпаешь один в который раз.
Любимая подруга, дождись меня хоть раз.
Сосед наш не пожарник, а просто …человек.
 
Ведь я тушу зачатки пожароочага,
А ты не спишь, наверно, растишь моих детей.
Но я вернусь не скоро, хочу тебя обнять,
Ведь ты моя подруга, а не простая мать.
 
Пожарники – хранители труда и обороны
Огня мы повелители, давайте нам погоны!
Война без сна и отдыха, без родины и флага.
Да, здравствует любимая общественная фляга!
 
И чтоб была у всех у нас общественная кружка
И общая любимая красивая подружка.
Брансбои наши длинные, устойчивые шланги,
А если кто-то упадет, его поддержат фланги.
 
На левом фланге верхолаз, на правом водолазы
Но только жаль, что мы огня не видели ни разу.
Не видели, не нюхали, не слышали ни разу.»
 
 
Я не твой
 
Ты говоришь, что я не твой.
Я помню этот хмурый вечер,
Но я, как ветер полевой,
 Хочу обнять тебя за плечи.
 
Ценою порванной струны
 Разочарованность твоя.
Лечу с небесной крутизны -
 У правды скользкие края.
 
Что со мною за напасть, боже мой,
Я с другими был совсем не такой,
А теперь стал вроде «я и не я»,
Я не твой, но ты уж точно моя.
 
А друг мой - ветер полевой,
Он обнимал тебя за плечи…
Он мне ответит головой,
Я отомщу ему при встрече
 
Как-будто сотни лошадей
Во мне одной упряжкой скачут,
И от капризов и идей
Твоих порой я горько плачу.
 
Прошу, сегодня не молчи,
Я знаю, ты сейчас одна,
Скажи, о чем вчера в ночи
Тебе шептала тишина?
 
А может, грусть в твоих глазах
Лишь на ресницах задержалась,
Луна на темных небесах
С мерцаньем хладных звезд смешалась.
 
Заботы близких и уют,
А мысли черные снуют…
Но ревность мне не помогла,
Лишь болью в сердце залегла.
 
О чем твои ночные сны?
О боли прожитой весны?
Скажи, а может быть, весна
Была для нас обречена?
 
 
***

       К юбилею Костанайского областного
       общества охотников и рыболовов
 
Наши люди, говорят,  без ума от поплавков,
Попадают в общество рыбаков-охотников.
Наловлюсь и напоюсь, попаду в историю,
До утра наговорюсь с другом Анатолием.
Знайте люди, казахстанцы, не найдете никого.
Будь то рыба, будь то зайцы – он знает всех до одного.
 
Ромашки спрятались, поникли окуни
И кабаны уснули до утра.
Сегодня все выстрелы смолкли.
Так наливай, пришла пора.
 
Робинзоны мы все Крузо из охоторыбсоюза,
Дичь и рыба на столе – отмечаем юбилей.
И укажем непременно, скажем, честно говоря,
Что шесть тысяч наших членов охраняют егеря.
Чтобы мы не заблудились, не пугали бы зверей,
Область наша дорогая под охраной егерей.
 
Эх ты рыба, эх вы зайцы, эх вы «Чистые пруды»,
Жаль не знают иностранцы про Токтас и про Дамды.
Слава богу, в Казахстане вдоволь этого добра,
Так поднимай вино в стакане: «За рыбалку до утра!»