Роковая ошибка Маяковского заключается в беспрекословной постановке своей музы на службу идеологии. Просто поразительно, как поэту удалось это издевательство – и дело даже не в нашем отношении к большевистской идеологии. Если бы Владимир Владимирович вместо ленинских агиток звучащей тенью следовал за какими-нибудь демократами или даже за «Катехизисом» – результат вышел бы не менее плачевным. Поэзия, как сфера небесная, отражает все явления мира, но не умещается ни в одно из них. Пытаясь полностью втиснуть творчество в прокрустово ложе земной политики, мы лишаем её одного из ценнейших свойств, о котором говорил в нобелевской лекции Иосиф Бродский:
«...порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удается оказаться там, где до него никто не бывал, — и дальше, может быть, чем он сам бы желал. Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихотворение — колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения».
Все попытки сдержать ускорение тщетны: поэзия всё равно умчится за флажки, разломав все заграждения на пути. В стихах Маяковского это видно порою нагляднее, чем у других: ведь если поэты суть пророки, то Маяковский – практически Валаам Серебрянного века. Как он ни пытался гнуться вместе с линией Партии, слишком часто у него выходила либо неизвестная и неугодная даже ему самому правда, либо такая гремучая несуразица, которая правде всерьёз навредить не может.
К примеру, дали ему задание проклясть последнего императора – а он, дурак, вместо этого, почти что предсказывает в канонизацию царственных страстотерпцев и перерастание короны в мученический венец:
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе
с шахтой.
В другой раз сидит наш поэт и сочиняет памфлет на святейшего патриарха Тихона:
Осиротевшие в голодных битвах ярых!
Родных погибших вспоминая лица,
знайте:
Тихон
патриарх
благословлял убийцу.
Мало того, что рифма, обычно железобетонная, сквозь пальцы утекает, так вдобавок решительно непонятно, что за убийца в конце строки выделен курсивом. Здесь даже советские литературоведы хранят молчание. Очевидно, речь не об императоре и не о ком-либо из Временного правительства, поскольку Тихон возглавил русскую Церковь уже после Октябрьского переворота. Приходит на ум разве что напечатанный от его имени некролог на кончину Владимира Ильича Ленина:
«Идейно, мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения, о нем, как о человеке добрейшей и поистине христианской души.
Я считал бы оскорблением памяти Владимира Ильича и неуважением к его близким и семье, если бы мы, православное духовенство, приняли участие в похоронной процессии: ведь Владимир Ильич Ленин никогда не выражал желания, чтобы православное духовенство провожало его тело».
Однако агитка Маяковского написана на год раньше патриарших соболезнований – а значит, опять является невольным пророчеством!
Весьма символична и смерть жёлтокафтанного верзилы. Вряд ли он понимал тёмную сторону того, что творилось с перелицованной Россией в конце 1920х – да понимания и не требовалось. Столь глубоко срастил он жизнь с поэзией, а поэзию с политикой, что по мере закручивания гаек в политбюро сами собой начались и у него неудачи по всем фронтам – и в творчестве, и в личной жизни. В конечном счёте, изменить красной присяге он не мог, а «делать» вразумительные стихи Но незадолго до роковой игры в рулетку его поэзия, уходя, выплеснулась несколькими лирическими отрывками на века:
Уже второй должно быть ты легла
В ночи Млечпуть серебряной Окою
Я не спешу и молниями телеграмм
Мне незачем тебя будить и беспокоить
как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете и не к чему перечень
взаимных болей бед и обид
Ты посмотри какая в мире тишь
Ночь обложила небо звездной данью
в такие вот часы встаешь и говоришь
векам истории и мирозданию.
А самоубийство Маяковского стала отдалённым предвестием самороспуска СССР. Ошибку «лучшего советского поэта» повторили и многие его последователи, хотя для большинства из них она уже не стала роковой: во-первых, масштаб не тот, во-вторых, они всё же оставляли себе пространство для лирического манёвра, а те, кто дожил до 90х годов, смогли худо-бедно переобуться.
И тут проявилась ещё одна слабость «советской» словесности: оказалось, что при всём своём агитационном арсенале и трубном оптимизме, она не умеет красиво проигрывать, поскольку запрещает себе малейшую мысль о поражении. Если недобитая белогвардейщина, заменившая идеологию светлой грустью-надеждой начала постепенно проникать в сердца даже своих противников, то Маяковского сегодня не могут в мирном духе воспринимать даже коммунисты: слишком ощутим контраст между
"Через четыре года
здесь будет город-сад!"
и реальным исходом дел. Мы слишком уверенно рассказывали Богу о своих планах – и снова сбылось предсказание:
И Бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
Действительно, очень грустная книжка, как теперь видится. Писал человек:
Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне,
– а в говне теперь вместе с товарищами роются и господа, и просто всякие непонятные мужчины-женщины-люди-существа. И в действительности всё не так, как на самом деле...
Не будем же попадать в старую ловушку. Неизвестно, победим мы или проиграем в исторической перспективе, главное – всеми силами сохранять достоинство и всем лучшим, что есть у нас на душе, делиться с грядущими господами, товарищами, друзьями.