ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ КНИГИ "ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА"
Литературно-художественное издание
Толстоус Василий Николаевич
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Стихотворения
Памяти Оксаны Васильевны Толстоус (8.03. 1977 г. - 30.12. 2004 г.)
© Толстоус В.Н.,2020
ББК 84 (2Рос-Рус)6-5
Т 54
Т54 Толстоус В.Н.
"Вечерняя звезда" - Стихи - Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова" - 2020. - 88 стр.
Подп. в печать 07.01.2020
СТИХОТВОРЕНИЯ
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ
Судьба ведёт, куда захочет,
и мы за нею по пятам
вошли под вечер в город Сочи,
где рос над лавочкой платан.
Садилось солнце за Ривьерой,
предоставляя мир луне,
заката розовой портьерой
мир отсекая тот, что вне.
Вдвоём под небом и платаном
вдыхали чуть пьянящий бриз.
«Мне дурно, милый. Я устала…
Не оттого, что путь горист».
Ты вдруг смутилась неумело,
ещё не зная, что не так…
С тревогой вслушивалась в тело:
вторая жизнь с твоею в такт
внутри забилась. Листья глухо
вели над нами разговор.
Ты превратилась в орган слуха,
где всё, что кроме – просто вздор.
***
Восьмое марта. Утро. Я уснул одетый.
Такие ночи укорачивают жизнь,
когда и сам не понимаешь: кто ты, где ты.
Сказала мать: «Ну что ты мечешься, – ложись».
Я сплю, а мама всё сидит у телефона,
за стенкой дождь без перерыва моросит.
Во сне орлом парю над пропастью бездонной,
а надо мною солнце выползло в зенит.
Я знаю: сон. Хочу назад, где дом и мама,
но не могу – покинуть небо выше сил.
А память шепчет: "День сегодня главный самый" –
но о причине я зачем-то не спросил.
И вдруг я падаю. Звучат раскаты грома.
Земля всё ближе. От удара не спастись.
Вдруг сон прервался. Тормошат. Я жив и дома,
и голос мамы: «Сын мой, Васенька, проснись».
Она в слезах, и всё ж восторженно смеётся.
Я понимаю, что свершилось наконец.
И только сердце растревоженное бьётся.
«Я поздравляю: ты, сыночек мой, – отец».
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Потише пой, соловушка:
твой голос так высок.
Ложись, ложись, головушка
на тёплый локоток.
Поближе, куклы верные,
и лёва, и медведь, –
Оксанке колыбельную
настало время петь,
о том, что утром весело
над рощей дождик шёл,
и радуга завесила
её в атлас и шёлк.
О том, какие лужицы
прозрачные стоят,
а в небе птицы кружатся
и медленно парят,
о том, что мама плакала
в больнице за окном,
что дни все одинаковы,
из горести и снов.
Ты спи, и с куклой рядышком
пускай уснёт печаль,
и день наступит, радужен,
когда пойдём встречать
весёлую, любимую,
родней которой нет,
и мамы светлым именем
наполним белый свет.
Ты спи, кровинка мамина:
я сделал всё, что мог, –
молитва вдаль отправлена,
туда, где добрый Бог.
***
Идём мы с дочкой по аллее.
Уютно на отцовской шее.
Мне двадцать восемь, дочке – пять,
ей далеко с меня видать.
Послеполуденной жарою
всё обездвижено и спит,
а здесь, в аллее, под листвою
прохлада лёгкая сквозит.
Жена с подругой чуть отстали,
а мы с дочуркой не устали,
руками машем строго в такт:
я конь её, она – казак.
***
В селе под вечер дочка заболела:
«Мне, папа, жарко. Душно, и тоска
сидит во мне». Лицо белее мела,
и пышет жаром слабая рука.
А во дворе рекою самогонка:
племянник тихий в армию идёт.
Прости-прощай, родимая сторонка.
Привет, Афган, страны громоотвод!
Пугающие запахи лекарства
и колдовство непьющего врача
важнее грубой силы государства.
Для жизни щит надёжнее меча.
«Ну что, Оксана?» – «Лучше, слава Богу».
А Костя-врач, смеётся: «Будет жить».
Сереет утро. В дальнюю дорогу
племянник мой не хочет уходить.
Пропели песни. «Сын, служи достойно!» –
и кто заплакал, кто запел и смолк.
Спросила дочь: «Зачем на свете войны?»
И я ответить дочери не смог.
***
Синий вечер закончился быстро.
В девять с четвертью звёзды зажглись.
Млечный Путь развернул коромысло
над прудом, неподвижным как лист.
Мы стояли у тёплой машины.
Дочь спросила: «А правда, есть Бог?»
Звёзды рощу лучами прошили
и легли на отаву у ног.
Я молчал. Дочь смотрела на небо:
«Много звёзд, и мне все их не счесть.
Вон туда, за галактику, мне бы».
Помолчав, прошептала: «Бог есть!»
***
Отчизну мы не выбираем
и, сколько лет ни истечёт,
мы здесь живём и умираем,
а исключения – не в счёт.
Просторна степь земли луганской –
холмы, овраги и поля,
а за лесами из акаций
лежат Донецкие края.
Там, на распаханных равнинах,
гранича с межами полей,
растут на кладбищах калины
среди высоких тополей.
У тополей дурная слава,
а от калины в сердце грусть,
ведь глянешь влево, глянешь вправо –
безлюден божий мир и пуст.
Лишь за прудом, у перекрёстка
едва намеченных путей,
земли непаханой полоска
и клуб обычный, без затей.
Вхожу в распахнутые двери:
аккорды музыки летят –
убрав поля, даёт премьеру
сельскохозяйственный отряд.
Десятый класс окончен. Книжки
пылятся дома до поры.
Рабочий день угас. Под крышей
не смех беспечной детворы –
гитара плачет, грустно стонет,
романс раздумчивый звучит.
А на столе, в немом поклоне –
фитиль мерцающей свечи.
Певица смолкла. Все уходят.
«Ну, здравствуй, папа». – «Здравствуй, дочь».
Навстречу звёздам небосвода
в автомобиле едем в ночь.
Поёт мне дочка по дороге
о дальних странах, о весне,
о жизни, правильной и строгой,
что в детстве видели во сне.
В дороге ночь недолго длится,
и понимаю на заре,
зачем на этот свет родился,
и нет боязни умереть.
ВОСПОМИНАНИЕ О 19 АВГУСТА 1991 ГОДА
Путь из Киева печален:
так всегда, когда – домой.
Тучи влагу обещали,
пронеслись – и снова зной.
Раскалённая дорога
«Запорожец» вдаль несла.
Песня, грустная немного,
правдой за душу брала.
Пела дочь, печально звуки
оседали на поля:
о любви и о разлуке,
о позёмках февраля,
о превратностях удачи,
и что доля нелегка.
Всё, что этот вечер значил,
не дано узнать пока.
Завтра в восемь понедельник
позовёт народ на труд,
чтоб на всё хватало денег:
на еду и на уют.
Солнце скрылось, угасая,
ровно двигатель урчал.
Вплыл туман, как будто саван
исполинского ткача.
Саван ширился, спускался
на просторы, точно снег.
Путь змеился, будто галстук
на пушистой белизне.
Мир внезапно изменился:
шорох слева, справа – стон.
Через днище холод снизу
вполз, незримый и густой.
Слух отметил: словно двери
где-то сорваны с петель.
Мнилось: бесы или звери
взвыли разом, видя цель.
Так и ехали мы вместе
с ними. Дочь спала, ей сон
снился добрый. Жаль: безвестен
утра близкого резон.
Знали правду б – не спешили
и не звали новый день.
Время прежнего режима
отходило в морок, в тень.
Коммунисты, комсомольцы,
пионеры – шли в утиль.
Неуютно стало, скользко
им однажды на пути.
Белый саван собирал их,
отсекая ход вперёд:
им назначена работа
возвращения в народ.
Это завтра. Накануне
бесам, что ли невтерпёж:
нарождённые в коммуне,
волокли страну под нож,
шли колонны ниоткуда
брать невидимый редут –
появились из-под спуда
чтоб уйти, окончив труд.
Рядом призрачное войско
проскакало на войну.
В небе ширилась полоска,
алым цветом жгла страну...
...Но пока пылит дорога,
утро дня встаёт над ней.
Ты продлись ещё немного,
время Родины моей.
ВЕСТЬ
Лихая весть легка, воздушна,
негромко воет, словно пёс.
Засовы взламывать не нужно –
вечерний ветер в окна внёс.
Её избранница прекрасна:
улыбка, взор не замутнён.
Дыханье штор волнообразно,
и – то ли ветер, то ли – стон.
Наверно, надо было что-то
свершить такое… Но никто
не смог, а все вполоборота
сидели сразу и потом,
когда она вокруг летала,
дыханьем вея ледяным.
Как будто воздуха не стало,
и лишь предчувствие вины.
Одна избранница сидела
с улыбкой, словно бы во сне.
Качалась штора то и дело,
и ветра не было за ней.
***
Высоты Откровения.
Невыдуманность слов.
Монашеское пение
из юношеских снов.
Склонившись пред иконою,
смиряю крик души,
а рядом тьма попоною
висит в ночной тиши.
Светло и тихо верую.
Не за себя молю, –
за дочь свою, за первую,
кровиночку мою.
НЕ МОЛИТВА
Мой Заступник, Ты владеешь силой
освятить удачу и звезду,
Ты владыка жизни и могилы,
райских врат и грешников в аду.
У Тебя весь мир и крепость власти –
мне о том представить не дано.
Лишь моё отдельное несчастье
душит, не расстанется со мной.
Я обычный человек, но всё же –
только отражение Твоё.
Часто потому в грехах, безбожен –
что от правды жизнью отслоён.
В чудо постижения молитвы
верую, и в лучший белый свет.
Отзыв жду оттуда. Приоткрыть бы
дверь туда, где горя нет и бед.
Только знаю: просишь ли, не просишь –
пусть о самых близких и родных –
лучших слов отобранная россыпь
не воздаст хозяевам вины,
и в края, где Ты в сиянье славы,
где просты ответы на мольбу,
где душа очиститься могла бы –
не проникнуть просьбами рабу.
***
В больничном парке листопад.
С высот – неспешно, постепенно,
на ощупь, словно бы слепа,
летит листва, цепляет стены,
стучится в окна этажей.
Ныряют листья, точно птицы
в тоске последних виражей,
и это бесконечно длится.
Застыв, молюсь, и тень в окне,
где лампы свет неяркий льётся,
к стеклу прильнёт. Понятно мне:
не помолюсь – и всё прервётся.
Шепчу: “Господь, мы пред Тобой
равны во всём, но каждый – главный.
Исправь судьбы досадный сбой,
надежды тонкий луч оставь мне”.
Струится, чуть задев звезду,
молитва вверх. Посыльный – ветер.
Шуршанье листьев. Стыну. Жду.
Ведь Он не может не ответить.
***
Я не готов к трагическим концам
и не приемлю объяснений краха.
Как жить на свете плачущим отцам
и матерям, седеющим от страха?
Когда боишься холода ночей
и тает вера в клятву Гиппократа –
тогда душа становится ничьей,
паря над телом в старенькой палате.
«Не навреди!» – два слова так просты,
освящены предчувствием надежды.
Так вера ждёт ответной чистоты
и слишком часто умирает прежде.
***
У лба застыл примятый локон.
Последней верой в чудеса
горят – спокойны, без упрёка –
уже нездешние глаза.
В молчанье кончены молитвы,
чтецы – за Библию, и в путь.
Отдельны образы ли, слитны –
не разобрать и не вернуть.
И вновь, без месяца и года,
в глазах, как много лет назад –
река, тропинка, луч восхода,
от солнца яркого слеза.
Казалось, капли света брызнут
на тело, волосы, кровать,
вернув на миг и память жизни,
и невозможность умирать.
В ЦЕРКВИ
Глядят большие очи строго.
Грозится тернием венец.
Алеют капли – слёзы Бога,
их дарит сыну Бог-отец.
Обычный день, как все, наверно –
закат лишь чуточку кровав.
Почти без слёз, устало, мерно
роняю грустные слова:
«Я, как и Ты, единокровен,
с душой родной соединён,
что над загадочным покоем
кружит у пропасти времён.
Прости её больную душу,
что в бездну мчится без вины –
возьми мою. Тебе – я нужен,
мои мечты, судьба, и сны.
Я правый суд принять согласен,
сполна ответить за грехи» –
но ровен свет иконостаса,
и очи грозные строги. –
«Ведь та, чья жизнь с моей с рожденья
Твоею волей сплетена,
уже в пути, до вознесенья –
всего дистанция одна.
Но путь назад ещё не отнят,
и сердце трудится в груди.
Мой Бог, яви мне знак сегодня:
устрой преграду на пути,
что сужен ей, моей отраде –
как сделать это, знаешь сам.
А мне ведь большего не надо:
ответ увижу по глазам».
…В углу холодного придела
неспешно гаснет белый свет.
В больничной церкви опустелой
стою один. Ответа нет.
***
Узнает ли душа,
в запретное врастая:
ей вечностью дышать? –
быть может, ей растаять?
Всё зыбко на весах
добра и прегрешений
и слишком мал размах
полярности решений.
Куда лететь душе
намечена дорога –
пора бы знать уже,
хотя бы чуть, немного.
Вопрос совсем простой,
и жаль, что нет ответа –
назначен крест за что.
Беда ведь только в этом.
***
Тебя оденут, словно девушку на свадьбу –
у каждой складки одеяний тайный смысл.
Вот только где и у кого теперь узнать бы,
зачем луна к себе зовёт ночами ввысь.
Морозный ветер, монотонно завывая,
разносит волнами последнюю печаль.
В дороге к миру, где живые не бывали,
светить назначена небесная свеча.
Твоё лицо уже спокойно и сурово,
глаза прикрыты, но наверно знают путь –
и для тебя с него отброшены покровы,
чтоб можно было в эти дали заглянуть...
В полнеба вырастут сверкающие платья,
расправит крылья в них бессмертная душа,
и ты начнёшь, летая в ласковой прохладе,
луной наученная, вечностью дышать.
***
Здесь гроб стоял. Совсем ещё недавно.
(Сосновый запах в зале до сих пор).
Для жизни – там – единственным приданым
он стал. Узнать бы, есть ли там любовь.
Твоё тепло уходит. Остывает
постель, подушка. Ты в неё лицом
так часто зарывалась. В рощах рая
наверно, лучше. Есть ли там крыльцо,
то, сельское, где мы с тобой болтали,
давая в шутку звёздам имена?
Простая жизнь? Наверное, простая,
но слишком уж короткая длина.
Уходят зимы, вёсны вслед за ними –
легко и зримо, вплоть до мелочей.
Судьба однажды всё это отнимет,
и что кричать потерянно: «Зачем?» –
в ответ метнётся и растает эхо
среди внезапно опустевших стен.
Они полны твоим весёлым смехом,
а я ворчал – всё тишины хотел…
Сосновый дух. Всегда его любил я.
Когда мы в лес ходили по грибы,
ты говорила, что растут здесь крылья,
и впрок дышала запахом судьбы.
***
Что после смерти чувствует душа?
Откуда силы в ней наутро после жизни?
Ей нечем видеть, слышать и дышать
в чужом пространстве, за пределом тризны.
Питается энергией простор,
быть может, заряжая души тоже?
В отсутствии аскетов и сластён
едва ли безупречный мир возможен.
В горниле звёзд безумствует огонь.
В межзвёздной теми всё заледенело.
Неужто стыть в субстанции такой,
где жить не сможет никакое тело?
И как существовать во мгле без книг,
без слёз любви, без грёз и наслаждений?
Припомнишь ночь, когда весь дом затих,
и счастье снов, и счастье пробуждений...
Тот мир для нас, ещё живущих, чужд,
а наш – для них. Взаимно сожаленье.
Для них мы, как-никак, источник душ.
Они для нас – легенда Воскресенья.
***
За годы троп исхожено немало.
Людей довольно встретил на пути –
душа одних с любовью принимала,
с другими рядом брезгала идти.
Всю жизнь ищу: в селе ли, городскую ль –
вторую душу, родственную мне.
Казалось, только с нею и смогу я
себя счастливым чувствовать вполне:
войдёт она в распахнутые двери,
приветив неспокойного жильца,
и я пойму, что в счастье можно верить,
и дружбу не осмелюсь отрицать.
В мельканье лиц: родных и посторонних,
ушедших и забывшихся, не тех,
её я безнадёжно проворонил –
мелькнула и исчезла в пустоте.
Она без слёз, бессонно умирала
и умоляла: «Папа, защити…»
Всем тем, кому назначено так рано,
вручают нить – не сбиться на пути.
Виски – как знать? – недаром поседели:
плетущим нити нужен белый цвет.
Седею быстро: значит, я при деле:
остался сам – а словно бы и нет.
***
На встречу я не опоздаю
в далёком, близком ли, году.
Всё завершится, и тогда я
без тела, призрачно приду.
На этом свете не сумели
наговориться по душам.
Теперь декабрьские метели
взамен выслушиваю сам.
Рожденье, детство, школа, юность –
мелькает, катится кино;
понять: на чём, когда споткнулось –
тебе и мне не суждено.
Года укачивают горе –
нелепо это отрицать.
Постылей, слаще ль на просторе –
понять не сможем до конца.
Мечтая вырваться на волю,
в полёт отправится душа.
Вокруг широкое раздолье –
не предусмотрена межа.
Слетать вдвоём на Андромеду,
как встарь мечтали – сможем мы,
и по оставленному следу
вернёмся запросто из тьмы.
Уже давно играют флейты
и тихо ангелы поют.
Иду, иду – мешать не смейте! –
на встречу главную мою.
***
Ты так на фотокарточке свежа.
Лицо улыбкой тронуто усталой.
Теперь я знаю точно, что душа
твоя давно просторами летала.
Понять бы, хорошо Там, или нет,
и чья вина, где прячется ошибка.
Тебе известен правильный ответ,
но ты его скрываешь за улыбкой.
Наверно, Там такие города,
и чистые, из юности, криницы…
Ведь почему-то тянет нас Туда,
и силы нет Оттуда возвратиться.
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Порой внутри болит, и колко, и протяжно.
Бессонный слух остёр, направленный – в себя.
Остались в прошлом и весёлый нрав, и важность –
мертвящий холод опускается до пят.
Всё происходит до обыденности просто,
болезнь использует бессовестный приём,
и ты лежишь один, вгрызающийся в простынь,
от мира болью безнадёжно отслоён…
…Тогда приблизится, в нахлынувших виденьях,
далёкий дом твой – он, закатом освещён,
дохнёт прохладой, одарит бесплотной тенью,
и ткнётся дружески в затёкшее плечо.
У дома – там, где, провисая, ветви яблонь
над золотым столом теснятся тяжело,
ты в той, что, словно плащ, примерит одеяло,
узнаешь крошку-дочь, весёлой и живой.
Вы с ней одни, вдвоём, друг в дружке утопая,
и боль уйдёт на миг, смягчая спазмы рта.
«Тебе подвластна боль?» – ты спросишь. – «Да. Любая».
И упадёт с небес вечерняя звезда.
***
Что ни день – уходят понемногу
в небо души близких и родных.
Времена для собственной дороги,
верится – ещё отдалены…
Если мы удачливы, здоровы –
это ангел молится о нас.
До поры легко под светлым кровом
лишь ценою выплаканных глаз.
Суетимся в поисках – где лучше,
задеваем дремлющее зло,
что притихло, ожидая случай,
чтоб отнять и сытость и тепло...
Неизвестно, сколько дней осталось,
и далёк ли выморочный час.
Год от года горесть и усталость
в железа заковывают нас.
Только ангел трудится в молитве.
Бесконечен благости поток.
И не подвиг, и совсем не битва,
но ведь ждёшь, надеясь на итог.
Может, Там в почёте сладкозвучье?
Но тогда не выскажешь всего…
Ждёшь ключей от рая? Ключ-то вручат.
Как поднять под тяжестью долгов?..
ШЁПОТ
Врагу неискренности, другу чистоты –
листу шершавой немелованной бумаги
вверяю шёпот, что струится с высоты
в дождях – на каплях рассевающейся влаги.
Вот он оставил на лице неверный след,
как на ладони – путь окончившейся жизни.
Негромкий голос то доносится, то нет,
в нём иногда печаль и нотки укоризны.
А на бумаге немелованной лицо:
там, где упали и растаяли дождинки –
обозначается неправильным кольцом
и подбородка узнаваемой ложбинкой.
Недвижно время. Сердце бьётся – не унять.
Переполняемые нежностью и грустью,
глаза с листа взирают прямо на меня.
В груди болит. Я знаю – долго не отпустит.
Наверно, сердце сможет выдержать и жить,
и сгладит раны примиряющая память.
И только дождь ещё напомнит миражи,
что не видны, но ощущаются губами.
ЖИЗНИ НЕТ КОНЦА
И нам с тобою тоже
открылся мир из грёз,
мы в нём немного схожи –
тебя мой аист нёс.
Вокруг летают пары –
такие же как мы.
Всю жизнь, видать, недаром
парить учили сны.
Взмахнёшь рукой, и видишь:
ведь это же крыло,
а град, наверно, Китеж,
растаявший в былом.
Скорей лети, родная,
ведь крылья есть у нас.
Куда теперь – не знаю,
ведь я здесь в первый раз.
А это что за птица?
Знакомые глаза.
Неужто мне не снится,
ведь столько лет назад?..
На землю каплют слёзы –
и пусть, ведь мы теперь
не в мире гадкой прозы:
за ним закрыта дверь.
Ты плачешь тоже, вижу.
Не знаю, чем помочь.
Всё ближе, ближе, ближе
пронзает небо дочь.
И вот опять мы вместе,
родные три лица.
И крепнет сила вести,
что жизни нет конца.
***
Когда сойдёт закат, прибрежная волна
бежит спокойнее, встречая повечерие.
Нахлынут снова, замирая, времена –
они уходят в небо. Ширится свечение
кольца загадочного. Полная луна
в кольце сияет. Ни мерцаний, ни вращения.
Дорожки лунной серебром освещена,
волна откатится, предвидя возвращение.
Тогда сквозь шорохи услышу голоса,
предельно явственные, до сердцебиения,
и среди них – девичий, много лет назад
угасший. Льётся беспокоящее пение…
Устанут к полночи бессонные глаза
и звуки станут мягче, тише, незаметнее.
Луну цепляя ненароком, задрожат
в лучах два облачка, струящиеся, летние...
ТВОИ СЛЁЗЫ
Во сне кричу! – там Смерть
ощерив рот, смеётся,
впуская круговерть
шальную в зев колодца –
и ею увлечён,
срываюсь вниз отвесно,
ведом ночным лучом
луны навстречу бездне.
Вплываю в странный мир,
где нет ни дна, ни верха,
из тьмы темней чернил –
в простор белее снега.
Мой мозг пронзает весть
неведомого друга:
«Твоя родная здесь,
в плену восьмого круга».
Но кто-то грозный ждёт,
высказывая строго:
«Я жду который год
у смертного порога.
Готовься отвечать
за всё, что ты не сделал
для юной, чья свеча
угасла, отлетела».
В суровый здешний суд
предписано поверить,
меня к нему ведут
узнать суровость меры.
Вокруг усопших рать
рычит, пинает в спину.
Не сметь! Я вправе звать
родную половину!
Кричу поверх и вдаль
стихи, пароли зова!
Но серая орда
безмолвна и сурова.
В подземных небесах
дождём исходят грозы,
а капли на губах
солёные, как слёзы.
Не знать пути назад мне
из мира чёрной ночи.
Душой, а не глазами
я путь свой напророчил.
СОДЕРЖАНИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ...........................................5
«Восьмое марта. Утро. Я уснул одетый…».................6
«Идём мы с дочкой по аллее…»..........................11
«В селе под вечер дочка заболела…»....................12
«Синий вечер закончился быстро…»......................14
«Отчизну мы не выбираем…».............................16
ВОСПОМИНАНИЕ О 19 АВГУСТА 1991 ГОДА...................18
«Высоты Откровения…»..................................22
НЕ МОЛИТВА............................................25
«В больничном парке листопад…»........................26
«Я не готов к трагическим концам…»....................28
«У лба застыл примятый локон…»........................31
В ЦЕРКВИ..............................................32
«Узнает ли душа…».....................................34
«Тебя оденут, словно девушку на свадьбу…».............36
«Здесь гроб стоял. Совсем ещё недавно…»...............38
«Что после смерти чувствует душа?..»..................40
«За годы троп исхожено немало…».......................42
«На встречу я не опоздаю…»............................44
«Ты так на фотокарточке свежа…».......................47
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА......................................48
«Что ни день – уходят понемногу…».....................51
ЖИЗНИ НЕТ КОНЦА.......................................54
«Когда сойдёт закат, прибрежная волна…»...............57
ТВОИ СЛЁЗЫ...........................................58
ФОТОАЛЬБОМ ОКСАНЫ ТОЛСТОУС............................60