Вот генерал отряда мертвецов, бредущий по земле своих отцов, несущий всем свободу, счастье, мир - и слава впереди него шумит. Вот флаг простреленный, испачканный в пыли, вот рана, что который день болит, вот мокрый порох, ржавое ядро, а вот решётка нервных чёрных строк: «Опять не спится, как же я устал. Казалось - жизнь чудовищно проста, противник завтра тот же, что вчера, и точно ясно, кто из нас не прав. Я делал то, что должен, то, что мог - я долг носил, как рабское клеймо, и шёл вперёд, пока хватало сил, и никогда о большем не просил. Вот только мне не вспомнить, почему я начал эту чёртову войну, зачем победы, кровь, огонь и дым, как жить за тех, кто умер молодым во имя братства, равенства, страны - имён так много для одной войны. В конце концов, все лозунги - обман, я был в аду - там вечная зима кромсает нас, голодных и немых, и если враг - они, то кто же мы?»
Приходит ночь, за ней приходит боль, на небе язвой светится Аль-Голь и смотрит глазом демона за тем, как там, внизу, в железной темноте, в краю, где обречённые не спят, к ней точно так же устремляют взгляд прозрачный и безмолвный, как слеза, испуганные детские глаза. И раз за разом память бьёт под дых, не мёртвых генерал - едва живых, измученных, как правда на кресте, упрямых душ внутри несчастных тел. Пробита грудь, как штык, блестит перо, чернила с кровью - это ничего, пока есть пульс и не дрожит рука, слова найдутся - те, что он искал: «Разведка донесла - они бегут, их лагерь там, на южном берегу, с рассветом выступаем - дан приказ стереть врага с лица земли за час, сжечь всё дотла, заложников не брать и, если надо, - с честью умирать, ведь не забудет гордая страна, что славу вечную храбрейшие из нас...
Трубят отбой, и мне пора идти.
Я так хочу всё это прекратить».