Семьдесят два

Олесь Радибога
Эссе

            Интересное число – семьдесят два. Прежде всего у него прорва делителей: и два, и три, и шесть, и восемь, и девять, и двенадцать, и восемнадцать, и тридцать шесть. Если это годы жизни, то их легко разделить на периоды. Скажем, четыре периода по восемнадцать.
            
            Восемнадцать – пора золотой юности, пора пылкой, чистой любви, не всегда ответной, но всегда горячей и беззаветной.
            В восемнадцать для меня закончились детство и ранняя юность. Я закончил школу, поступил в институт на заочный и на постоянную работу в проектный институт, а так же получил отсрочку от армейской службы на период учёбы.
            Мог ли я тогда подумать, что проектная работа – это совсем не моё, и уже через три года она настолько засядет в печёнки, что я буду мечтать найти то, что мне по душе:
            Мог ли я тогда представить, что учёба моя затянется на четырнадцать лет, и диплом я буду защищать совсем не по той специальности, по которой работаю!
            Конечно же, в восемнадцать об этом не думалось!
            В восемнадцать у меня была одна-единственная любимая девушка, не особо отвечающая взаимностью, и, видимо, относящаяся ко мне, как к хорошему другу.
            Мог ли я тогда представить, что уже через год эта девушка уедет жить на далёкую Украину, и мы навсегда потеряем друг друга?
            Конечно же, в восемнадцать я об этом представления не имел.
            Уже после неё эти девушки, любимые и не очень, менялись с завидной периодичностью, но мало кто трогал за душу, так же, как она. Впрочем, постоянную любовь на долгие годы я себе придумал. Безответную, естественно. Ну, да это так, к слову.

            Тридцать шесть – это время созревания, время, когда юношеские увлечения и пристрастия начинают обретать плоть.
            В тридцать шесть я начал третью тетрадь стихотворений, заработал должность ведущего инженера в том же проектном институте, правда в другом, научно-исследовательском подразделении. Вуз к тому времени я, слава Богу, уже закончил, поступал было в аспирантуру по своей рабочей специальности, но ничего с этим у меня не получилось.
            В тридцать шесть у меня были жена и двое сыновей, правда, в семье я в эти годы не жил, временно, как оказалось впоследствии. Видимо, кризис среднего возраста сказался.
            Девиц к тому времени поубавилось, хотя совсем они не исчезли и изредка отвлекали меня от неподъёмных дел и нудоты повседневности.
            В тридцать шесть ещё верилось в будущее, и впереди намечались неплохие перспективы.
            Мог ли я тогда представить, что уже через год жизненные обстоятельства заставят меня всё поменять в корне, уйти из науки, оставить незащищённую диссертацию, и заняться совершенно новым (не только для меня) делом?
            Об этом  тогда, как-то, тоже не думалось.

            Пятьдесят четыре – время зрелости и максимальной отдачи, когда основное уже освоено, менять что-то в жизни поздновато, и ты начинаешь активно пожинать плоды уже накопленного.
            В пятьдесят четыре у меня была своя строительно-проектная фирма, хорошие компаньоны, и некоторые перспективы на будущее.
            Но именно в пятьдесят четыре всё в корне поменялось. Я окончательно ушёл из семьи, ушёл в никуда. Родителей к тому времени уже не было, квартира их была отдана за долги, так что пришлось три года болтаться по общагам да собственным стройкам, благо, друзья не бросили и не дали опуститься на дно.
            Мог ли я в пятьдесят четыре надеяться, что уже через три года я снова смогу поставить всё на ноги, купить квартиру, в которой живу и до сих пор, а в последствии и машину?
            Нет же, конечно. Тогда будущее скрывалось в крепком тумане, свою фирму пришлось временно оставить, руководящие должности никто не предлагал, пришлось устраиваться сторожем, чтобы совсем по миру с сумой не пойти.

            Семьдесят два – пора заката, когда всё уже знаешь, но мало что можешь. И не помогают ни твои знания, ни твои заслуги, ни твои регалии. Три инфаркта и инсульт крепко подорвали здоровье и почти обездвижили, а поломанная в аварии нога заставляет передвигаться на костылях.
            Правда, и грехи всей жизни, переосмысленные и отмоленные, не особо мешают.
            Отмоленные здесь просто литературный оборот. Ничего ни перед кем я не отмаливал. Благодаря своим весьма обширным знаниям, по настоящему верующим (все мы во что-то верим!) я так и не стал. Хотя к вере других людей отношусь с пониманием и уважением.
            Сегодня мне семьдесят два. Позади большая часть жизни, и единственное, что весьма активно продолжается – собственное творчество, юного запала хватает, а компьютер позволяет не переводить бумагу.
            Хотя и цель есть – собрать, наконец, в настоящие книги шесть томов своей прозы и двадцать три (на настоящее время) тома поэзии.

            Что впереди? Следующая такая веха – через восемнадцать лет. Тогда мне будет (если будет!) девяносто. А что?! Люди и подольше живут, несмотря на все болячки! Почему бы и мне не дожить?

            С улыбкой, искренно ваш В.И.

            Ташкент, февраль 2020