«Лично меня — знаете, что больше всего устраивает? <...> Судьба античного автора, какого-нибудь Архилоха, от стихов которого остались одни крысиные хвостики, и больше ничего. Вот такой судьбе можно позавидовать...»
(Из "Диалогов с Иосифом Бродским" Соломона Волкова)
_____
Встав спозаранку, некто Архилох,*
зажав в руке стило, свои очёса
воздевши к потолку, тяжелый вздох
свой подавил... Затем, как знак вопроса,
застыл в согбенной позе за столом —
и в этом положенье больше часа
он в полузабытье водил стилом
по чистому папирусу... «Таласса!» —
в отчаянье, очнувшись, вскрикнул он —
«Дары мои алкай, но знай же меру!
Иль в гневе меня проклял Посейдон,
отдав мой золотой талант Гомеру?
Каких тебе еще угодно жертв —
скажи, каких чудовищ, как Персей, я
сразить бы мог, чтоб, наконец, уже
из-под стила возникла "Одиссея"?
Закидываю невод в море слов,
прищурившись, на солнечные блики
который год гляжу, но мой улов —
лишь пустота...» Под диких чаек крики
произнося тираду, Архилох
почувствовал безумную чесотку
«Не помогают порошки от блох...
А не пора ли промочить мне глотку?»
Плеснув из чёрной амфоры вина
в надтреснутую глиняную кринку,
он вмиг опустошил её — и на
топчан свой повалился. Под сурдинку
о чём-то вечно шепчущихся волн
он захрапел. Меж тем, в глубинах Понта
уже тонул заката красный чёлн
за видимою нитью горизонта.
Он пробудился только лишь к полу-
ночи — и ощутил: явились гости
и носятся гурьбою по столу...
Вскочив с лежанки — вне себя от злости
набросился на крыс наш Архилох —
те ж, в торопях, дожёвывая оду,
бежали прочь... Зане переполох
напрасно он затеял — ибо сроду
записана судьба на небесах —
и коль явился в мир незваным гостем,
то от стишков ("Еже писах, писах")
останется один крысиный хвостик...
_______
Иосиф! Обращаюсь я к тебе,
чтоб отблагодарить за откровенье:
теперь своей завидую судьбе —
ведь ждёт мои "труды и дни" забвенье...
_______
* К настоящему древнегреческому поэту-сатирику Архилоху никакого отношения не имеет.