ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. ДЕЛО
I.
Крайне раздосадованный бургомистр метался по кабинету и ворошил бумаги; пот лил с его лба.
Гордон старался успокоить его.
— Послушай-ка, дядя, такая суета тебе не к лицу. Право, смешно: тебя выводят из себя сущие пустяки.
— Ах, пустяки! Скажешь тоже! Подумай только: пятая прокламация за месяц! Пятая! Одна опасней другой! Неслыханное безобразие в нашем городе!
— Тебе осталось привыкнуть. В иных провинциях власти принимают подобное без особых волнений. Тебе на ум пришли революции, убийства, делёж собственности. О нет, милый дядя, не думай о худшем...
Бургомистр недоверчиво воззрился на племянника.
— Ты полагаешь, что листовки не сулят никакой опасности?
— Не совсем. Но помилуй, дядя: ради полнейшего общественного покоя пришлось бы бросить за рештку не мешьше двух миллионов социалистов, анархистов и прочих им подобных. Власти не погут себе позволить тотальной санации. Напротив, они вынуждены принять и узаконить всевозможные политические партии, притом не ущемлять их свободу агитации. Что до подпольного кружка бунтовщиков, то тебе следует с допустимой суровостью удушить его в зародыше...
— Ах, так?! Ну да...
— Не иначе! Но тебе слудует действовать на свой страх и риск. Попросить помощи у государства значит обнаружить собственную несостоятельность. А прибегнув к военной помощи, ты можешь поплатиться местом. Забивший тревогу до срока, в правительственных кругах ты тотчас приобретёшь реноме паникёра. Подумай только, во что тебе может обойтись чрезвычайное положение в нашем городке!
Смущённый бургомистр заходил по кабинету.
— Да-да. Ты прав. Я в общем не намереваюсь прибегнуть к крайним средствам. Но совершенно не справляюсь с текущими обстоятельствами. Шниттлер по утрам приносится ко мне и взывает о помощи: его рабочие бунтуют... Полюбуйся: вот новое письмо фабриканта!
Гордон с интересом прочёл послание.
— На мой взгляд, совести у него нет. Тебя не касаются последствия его произвола. По вине Шниттлера рабочие бунтуют, не иначе. Этот негодяй насилует понравившихся ему девушек в конторе. Пусть наконец сам попытается обелить себя в глазах рабочих. Займись ты его делом, навлечёшь на себя гнев униженных пролетариев.
Поражённый бургомистр застыл на месте.
— Ах, вот как обстоит дело! Доходили до меня слухи, но я не пожелал поверить им.
Гордон разошёлся.
— Его ты должен арестовать. Он поганит весь город. Его развратная натура– вот истинная причина твоей и нашей также тревоги. Он единственный виновник успеха революционно агитации в городе.
— Так! Ты несомненно прав. Я примерно проучу его. Ишь каков: вначале жаловался, просил о помощи, и наконец осмелился мне грозить!
— На следующее воззвание я отвечу ему от твоего имени!
Объяснение наконец растрогало бургомистра до глубины души.
— Ты ли приказал арестовать фабричных зачинщиков?— вскоре спросил его Гордон.
— Я, а что такого?
— Ну и пусть. Так ладно. Но впредь будь осторожен: арестами ты лишь усугубил беду, а мог бы лишиться места. Имения у тебя нет– я за год обанкрочусь.
Бургомистр снова заметался.
— Да-да, ты прав. Какое счастье, что ты всегда рядом. Подумай только: я уже садился писать в Берлин прошение о нескольких хватких агентах полиции...
— Ты бы в одночасье скомпрометировал себя. Знаешь, что бы тебе ответили? Признайся! Ну так слушай: есло бргомистр города с десятью тысячами душ не в силах справиться с десятком прокламаторов, он совершенный профан в современной политике... Твоя эскапада плохо бы кончилась для нас.
— Да-да, теперь я вполне понимаю всё, кроме одного: как я мог ошибиться. Но эти письма, эти вечные анонимки...
Гордон рассмеялся.
— Господи помилуй, сколь же ты наивен, дядя! Анархисты называют эту подлейшую и простейшую тактику возбуждением тревоги. Знаешь, зачем они мечут бомбы? Лишь затем, чтобы держать общество в жуткой тревоге. Анонимки во Франции столь распространены, что никто на них не обращает внимания. Президент ежедневно получает сотни писем с угрозой смерти, что не совершенно не мешает ему гулять по бульварам...
— Да-да, знаю...— бургомистр, казалось, устыдился своего невежества. — Но я настолько взнервирован, заснуть не мог...
— Покажи наконец их мне,— Гордон презрительно передёрнул плечами.
Бургомистр вручил ему пухлую пачку анонимок.
Внимательно просматривая их, Гордон нахмурился.
— Удивилельно. Удивительно.
— Что именно?— снова занепокоился бургомистр.
— Именно с таким почерком... да, именно этот я получил три месяца назад, когда сгорел мой амбар.
— Да, припоминаю...
— А теперь он же грозится сжечь старостат.
— Что ты говоришь?!
— Что? Да о ком ты?— бургомистр шатался стоя.
Несколько театрально, как ему самому показалось, Гордон хлоплул себя по лбу.
— Наконец-то. Как я сразу не додумался: покойный лесничий получал именно такие письма.
— Ну и... что?
— Неужели тебе неясно, кто автор?
— Нет!
— Естественно, браконьер Собек!
— Но вчера мне донесли, что он пересёк границу.
— Он думает, что перехитрил нас, а на самом деле спрятался в подполье. Он сжёг амбар из мести мне за донос в полицию, убийца. Он грозится старосте, назначившему награду в тысячу марок за его поимку.
— Согласен,— опомнился разинувший было от удивления рот бургомистр.— Но зачем этот подлец грозится нам?
— Он отчаянно бравирует, только и всего. Таков старый обычай ещё тайных обществ этих подлецов.
— Ох, правда твоя...
Задумчивый Гордон опёрся о стол.
— Он отважен в своём блефе. На этот раз он не улизнёт... Послушай меня, дядя. Этот негодяй имеет в виду монастырь.
— Почему?
— Староста живёт там, в аббатстве за городом.
— Вот именно!— бургомистр отёр пот со лба.— Ты разгадал его замысел! Я не мог поверить, что кто-нибудь отважится... Старостат же находится посреди города.
— Он хотел нас навести на ложный след.
— Решено! Я прикажу стеречь аббатство днём и ночью.
— А у тебя достаточно ли стражи? Тебе следует немедленно окружить монастырь: Собек скор на руку.
— Немедленно!
— А у тебя довольно полицейских?
— Созову троих ратушных служащих и шестерых полицейских– и довольно.
— Хорошо. Да строго накажи им помалкивать. иначе город узнает государственную тайну и взволнуется.
— Ещё бы! Конечно!
— Три часа. В семь отошли их на дежурство. Мне пора...
— Гордон, приди ко мне сегодня вечером на партию виста.
Тот задумался.
— С удовольствием.
— Но, прошу тебя, пораньше, пожалуй, в восемь.
— Хорошо.
— И не забудь принести побольше карточного везения.
— Уж не забуду...
Станислав Пшибышевски
перевод с польского Терджимана Кырымлы