II.
Ступив в коридор, Гордон увидел старого Остапа с пачкой бумаг подмышкой— задумавшийся, он не заметил своего заклятого друга.
«Похоже, считает,»— подумал Гордон, с неудовольствием ощутив своё волнение.
На улице он осмотрелся. Противоположным тротуаром прогуливался Ботко.
Чёрт узнал бы его с этакой бородой! Довольный Гордон улыбнулся.
Они мельком переглянулись. Гордон ускорил шаг. Ботко следовал за ним в некотором отдалении.
В наступивших сумерках Гордон вошёл в безлюдный парк посреди города, пересёк его, повернул назад– и посреди аллеи встретил Бортка.
— В одиннадцать жги фабрику,— шепнул ему Гордон.— Перед тем покажись в разных местах. Прежде всего сходи к Хуту и напои Касю. Внуши ей своё алиби.
Они расстались.
Выйдя из парка, Гордон столкнулся с молодым священником и улыбнулся в душе.
— Ах! Преподобный отец!
— Доброго вам вечера, господин Гордон.
Они пожали друг другу руки.
— Вы уже слышали, что фабрика вот и полыхнёт?
Гордон печально кивнул.
— Тому виновник– хозяин. Он плохо обходится с рабочими, кроме того развращает их– отец половины незаконнорожденных, которых вы крестите. Хорошо бы арестовать его, чья фабрика скоро взорвётся бунтом.
Ксёндз потупился.
— На всё воля Божья! Никогда прежде не видел я этакой аморальной гнили.
— Увы. к сожалению... — крайне расстроился Гордон.— С хозяев люди берут плохой пример. Скандалы в городе еженедельны. Апропо, читали ли вы последнюю прокламацию? Я видел её у своего дяди. Возмутительно!
— Писал её сам антихрист. Лишь он способен бунтовать народ во имя Спасителя.
— Плохи дела.
— Отныне уж не побрезгую!— полыхнул фанатизмом священник.— С кафедры заклеймлю рассадники заразы, где сатана благословит свои оргии! Тоже мне золотая молодёжь!
Он запнулся негодованием и смолк.
— Встретимся ли мы сегодня у моего дяди?
— Непременно: я приглашён.
— Итак, до свидания.
Они снова обменялись сердечным рукопожатием.
Гордон помрачнел: его зазнобило. Неласковый ветер трепал его лицо.
«Какое счастье, что снег растаял!»— подумал он.
Ему следовало свидеться с Вронским.
Тревога и жалость переполняли его душу, но Гордон был начеку: Вроньскому так или иначе следовало расстаться с жизнью.
С подступающим чувством ненужности и одиночества он пересёк рынок.
Гордон думал об Остапе: откуда у него столько ненависти?
Размышление причиняло ему боль. Гордон машинально взглянул в окна Эли.
И грустно улыбнулся.
Свернув в ведущую к Вроньскому улочку, он вдруг ощутил страшное бремя апатии; невыразимая печаль внезапно отравила его нервы.
Он поднялся и вошёл, не дожидаясь ответа на стук.
Вроньски ступил навстречу. Гордон с удивлением не узнал его, не в силах принять, что за несколько дней лицо способно столь измениться.
Наконец-то Вроньски выглядел уверенным в себе.
— Ну, Стефан?— Гордон впился в него испытующим взглядом.
— Что?
— Ты готов?
— Да.
— Итак, сегодня?
— Сегодня?
Вроньски в испуге отшатнулся и задрожал.
— Сегодня?— беззвучно переспросил он.
— Так точно. Или ты снова не в силах?— осклабился Гордон.
Вроньски с трудом приходил в себя.
— Хорошо. Естественно... Но так неожиданно... Я... несколько ночей не спавший... сильно взнервирован.
Он закашлялся.
— Решено!— повелевающе, чуть сурово отрезал Гордон.— В десять тебя должны запереть. Ты подождёшь, пока не услышишь колокола.
Вроньски весь дрожал как былинка. Без поддержки гостя он не устоял бы на ногах.
— Ты настолько боишься?— притворно изумился Гордон.
Вроньски уткнулся лицом в ладони и весь трепетал.
Гордон обеспокоился.
— Чего вам недостаёт?— участливо шепнул он.
Вроньски сорвался, безмно огляделся вокруг, ненадолго впился глазами в Гордона, скривился, но не вымолвил ни звука.
— Не могу!!— наконец с трудом охнул он.
Гордон дрогнул: показалось ему, что весь его план рухнул и похоронил его руинами.
Он внимательно всмотрелся во Вроньского.
— Ну если полагаешь, что тебя нет на то отваги, значит...
— Не продолжай! Не говори!!
— Прости уж, но дело слишком серьёзное, любимый мой Вроньски...
Станислав Пшибышевски
перевод с польского Терджимана Кырымлы
начало 19-й главы романа, начало романа см. ниже в блоге