Среди созвездий ломких, но вечных, чёрт возьми,
иду по самой кромке, беседую с людьми;
не Бог, не черепаха, обычный свистопляс
с набором охов-ахов на дне усталых глаз.
Чревато, не чревато, опасно или нет –
не бездна виновата и не в шкафу скелет,
и не бутылка рома в заезжем сундуке,
и не остаток грома у Зевса в кулаке.
Насвистываю польку, возможно, полонез,
постольку и поскольку в симфонию не влез
и не прочёл сонату из нотных закорюк –
там не звенят булатом ни недруг и ни друг.
По лихости -- на лыжах без носа в крем-брюле,
любимой не обижен, не раб у Шурале,
и что-то в горле колет и свиристит в груди,
и скрип кристаллов соли рубаху бередит.
А уши в макаронах и вены в тупике,
кудрявые законы на рыночном лотке
манежатся и лижут ладони у жулья,
а трудовые грыжи не видят... совершенно.
Огни святого Эльма не больше, чем мираж,
на мачте корабельной глупейший вернисаж,
глаза не видят уха, не слышит ухо глаз,
к лицу прилипла плюха: вот твой иконостас!
Кобыла не для мыла, баржа не для ежа,
планета не добрилась, но тем и хороша,
тяну её за шёрстку, потею и бранюсь,
и миллионновёрстно испытываю грусть...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»