1
Пришла пора богам определиться
И верное решение принять:
Пред Олимпийской волею склониться?
Иль собственную волю показать?
В тот день собрался Малый пантеон:
Ану, Энлиль, и с ними Эа водный,
А также Син в короне благородной,
С детьми – Самасом и Истар – был он.
Владыки мира, в чём же ваша сила?
Хоть вы и боги, судьи есть и вам.
Та, что под сердцем дочь свою носила
Недавно, ныне предана бегам.
Позор Деркето осужденья ждёт?
Или сама богиня ждёт защиты?
Взывая к милосердью Афродиты,
Собор их к ней своё посольство шлёт,
Дабы просить коленопреклонённо
Для их сестры отмщенье умалить,
И кару для неё Пенорождённой
Смягчить, когда нельзя её простить.
Его возглавил справедливый Син.
Своих детей он в помощь взял. И вскоре
Пред той, что рождена в пучине моря,
Над кем лишь Громовержец господин,
Они предстали. «С чем ко мне пришли вы? –
Так, их встречая, молвила она. –
С мечом войны иль с веткою оливы?
И коль не мир – под силу ль вам война?
Итак, готова выслушать я вас.
Что побудило вас оставить троны,
И предо мной склонить свои короны
Покорно и смиренно в этот час?»
Син отвечал ей: «Многими воспета
Твоя была и будет красота!
О милости к сестре своей – Деркето –
Взываем мы покорнейше». И та:
«Что слышу я от вас! Ужели вы
Не те, кого зовут богами люди?
Удел богов прекрасен! Он же – труден.
Не без труда берут добычу львы».
«Мы знаем, – Син продолжил, – Афродита,
Велик перед тобою грех её.
Но месть твоя, что так искусно свита,
Свершила назначение своё.
Не подвергая правоту твою
В суде над ней и малому сомненью,
К тебе взываем мы о снисхожденье.
К несчастной милость прояви свою».
«Несущий право и законы людям,
Поборник справедливого суда,
Ты никому от веку неподсуден.
За тем ко мне явился ты сюда?
И ты, Самас, с родителем своим
Пришёл меня просить о снисхожденье?
Истар! Ужели сердца повеленье
Тебя примкнуть подвигло к тем двоим?
Что сделано – не подлежит сомненью!
Своих решений не меняю я.
Я не терплю и меньших оскорблений!
И месть вполне оправдана моя».
«Всё так. – Дослушав, отвечал Самас. –
Но просим мы тебя не за Деркето,
А за дитя её, что ныне где-то
Сокрыто от людских и божьих глаз.
Она ли пред тобою виновата?
Хотя бы ей прощение даруй.
Как сын Алкмены Зевсом был зачатый,
Не сразу приближённый ко Двору,
Так – и она. В ней кровь богов течёт.
Я вижу в ней великую царицу!
Она, воздвигнув новую столицу,
На славу своё имя обречёт!»
«Сады, листвой стремящиеся книзу,
Я ясно вижу, – молвила Истар, –
С высоких белокаменных карнизов…
К руке твоей прильнут мои уста,
Прекраснейшая, если месть свою
Ты остановишь. Сжалься, умоляю,
Над той, кто ныне жажду утоляет
Росою с диких трав в лесном краю.
Тебе, я думаю, уже известно,
Что стало с матерью её потом.
Она рассталась с красотой телесной,
Лимнадой став с дельфиновым хвостом».
«Что ж, – отвечала Афродита им, –
Коль скоро так вы просите об этом,
Клянусь, не пострадает дочь Деркето.
И будет мной покой её храним.
Туда, где лес дитя её скрывает,
Сегодня ж будут посланы гонцы,
Что пищи принесённой ожидает,
Как ожидают мать в гнезде птенцы».
В тот вечер на лесную колыбель,
Где дочь свою блудливая Деркето
Оставила, укрыв её от света,
Спустилась стая белых голубей.
2
Где склоны гор нисходят на равнины,
Лежит село, сокрытое от глаз.
Там жил смотритель стад и пастбищ Нина –
Владыки ассирийского – Симасс.
И вот однажды от людей своих
Услышал он о том, что птичья стая,
В селенье ежедневно прилетая,
Ворует сыр из закромов у них.
«Ущерб от них не столь велик. Но всё же, –
Поведали Симассу пастухи, –
В их промысле иное нас тревожит:
Кому они уносят те куски?
То – голуби, живущие в лесу.
И вот уж месяц, как отряд их птичий
К нам прилетает за своей добычей.
Они берут её и – в лес несут».
И так тогда им отвечал смотритель:
«Когда они к вам снова прилетят,
Вы их от этой жатвы не гоните.
Пускай они возьмут, чего хотят.
И лишь тогда, когда в обратный путь
Их крылья понесут, тотчас за ними
Идите следом тропами лесными,
Но так, чтоб эту стаю не вспугнуть.
Ступайте же. Разведайте, что прячут
Они в лесах. И да прольётся свет
На эту тайну. Так или иначе
Должны узнать мы этих птиц секрет».
Так завершил напутствие Симасс.
И в тот же вечер на разгадку тайны
Отправились по следу птичьей стаи
Три пастуха в лес в предзакатный час.
3
Пастушьи тропы, устремляясь в горы,
Теряются в их девственных лесах.
Угодьям пастухов нужны просторы,
Чьи травы кроет по утрам роса.
Там – где свобода для их зорких глаз,
Где виден приближающийся хищник,
Что в гуще стад свою добычу ищет,
И ждёт, когда ослабит волопас
Или отар погонщик своё бденье,
Что бы, в живую плоть вонзив клыки,
Прервать в ней жизнь за краткое мгновенье,
Пока людские крики далеки,
Пока ещё не брошено копьё,
Пока стрела вдогонку не помчала…
И здесь одна из троп берёт начало,
И в горный лес свои изгибы вьёт.
Как шёл Тесей по страшным коридорам,
Зажав в ладони Ариадны нить,
Чтоб афинян избавить от позора
И Пасифаи детище убить,
Таким же неизведанным путём,
Как шёл по лабиринту сын Эгея,
Так пастухи, излишний звук не смея
Издать, одолевали тот подъём.
Но горный лес – не зодчество Дедала,
Где каждый, кто вошёл, был обречён
На смерть от Минотавра. Что скрывала
Собою тень его высоких крон?
Тропа сужалась. Вот уже она
Едва заметной змейкой в куст нырнула,
Откуда стая голубей вспорхнула,
Как, о скалу разбитая, волна
Лохмотья пены веером разносит.
Так птицы разлетелись по ветвям,
Встревоженным сорвав многоголосьем
Покой и тишину, что были там.
Едва их крыльев шум затих, в кустах
Раздался детский плач. Там был ребёнок!
Укрыт от глаз в тени листвы зелёной,
Вскормлённый приношеньем белых птах.
Так дочь осиротевшую Деркето
В дремучих дебрях пастухи нашли,
Что за разгадкой птичьего секрета
Вослед пернатой стае побрели.
На что она была обречена?
И в чём была несчастная повинна?
Зачем заботой стаи голубиной
Она была от смерти спасена?
4
Подобное уже однажды было,
Когда Нефрурой был усыновлён
Спасённый ей младенец в водах Нила.
И в царском доме был воспитан он,
Чтоб, став борцом, пророком и вождём,
Неоспоримую исполнить волю.
И эта жизнь сейчас не для того ли
Сохранена?.. И вот в Симассов дом
Пришли на утро пастухи. Все трое
Вчерашним наставлением его
За птичьей стаей горною тропою
Отправились. В руках у одного
Ребёнок был. Едва ли ему год
Был отроду. Невинное созданье,
Влекущее всеобщее вниманье
Сейчас к себе. И молвил слово тот,
Кто старшим был средь пастухов. Он начал:
«Мир дому твоему, Симасс! Мы здесь,
Чтоб рассказать тебе о той удаче,
Которую нам выпало обресть.
Взгляни на эту девочку. Её
Нашли мы там, где солнечному свету
Пробиться сквозь листву надежды нету,
Где обитает дикое зверьё.
Нам чудилось порой, что голос Пана
Мы слышали в лесной глуши. И он
Вселял в нас страх. А узкая тропа нам,
Ведущая на этот горный склон,
В тот миг казалась в западню путём.
И всё ж, про твой наказ не забывая,
Мы двигались за голубиной стаей,
Преодолев и страх, и сам подъём.
Мы шли за ними долго, временами
Теряя их из вида. И тогда
Отчаянье овладевало нами,
Что не отыщем больше их следа.
Когда б не этот белый цвет пера,
Которым их природа наделила,
В той темноте, что в том лесу царила,
Усиленная ночью до утра,
Смогли бы мы их отыскать в той чаще,
И наконец их разгадать секрет?
Ступать пешком за стаей птиц летящей,
Когда в тебе уверенности нет
В том, что удача где-то ждёт тебя,
О согласись, задача – не простая.
Зато известно нам, что эта стая
Таскала сыр у нас не для себя.
Не знаю я, чья воля побудила
На это их. Но понимаю я:
Когда бы не божественная сила,
Не стала б голубиная семья,
Дитя такою лаской окружив,
Спасать его от голода и жажды
В глуши лесной, где далеко не каждый
И взрослый муж остался б цел и жив.
А стало быть, Симасс, я полагаю,
Ребёнок этот – не простой. Его
Судьба уже очерчена богами.
Но все мы ждём решенья – твоего.
Да будет продиктовано оно
Лишь мудростью твоей. Но слушай сердце.
Сейчас ты властелин над сим младенцем.
А верное решение – одно».
Тогда Симасс взял девочку на руки
И так ответил пастухам своим:
«Не для того через такие муки
Прошла она, чтоб вновь вернуться к ним.
Кто б ни были родители твои, –
Он к ней уже с улыбкой обратился, –
Отныне дом твой – здесь. Где я родился,
Где родились наследники мои.
Теперь и ты – одна из них. Меж вами
Различия для сердца моего
Не будет никогда. Клянусь богами!
Спасибо им за это волшебство!
Ты будешь равной средь моих детей.
Они же станут братьями твоими.
Шаммурамат – твоё отныне имя,
Возлюбленная стаей голубей».
5
Так началась жизнь дочери Деркето
Среди людей, где девочка была
Теплом заботы и любви согрета.
И не было нежней того тепла.
Марьям, Симасса верная жена,
Её, как кровное дитя, растила,
И сыновьям навеки запретила
Её считать приёмною она.
Шаммурамат росла и расцветала,
Всё больше обретая схожесть с той,
Которая и жизнь ей даровала,
И бросила потом в глуши лесной.
Но ни она, ни добрая Марьям,
И ни Симасс – никто не знал об этом.
Лишь – та, кого разгневала Деркето,
Её священный оскверняя храм.
О, диамант Олимпа, Афродита,
Чьей красоте сравненья не сыскать!
И не затмят тебя твои хариты,
Завистникам тебя не оболгать!
Могла ли даже ты предположить,
На ком, её от гибели спасая
Трудами и любовью птичьей стаи,
Судьба решит корону возложить?