Прадедушке и прабабушке,
священнослужителям, расстрелянным
во время гражданской войны посвящается:
В условный час, когда моя рука
вбивает в Word отловленное слово,
я слышу бой стального языка
и всполох пенья, пенья хорового,
шуршанье трав, теряющих свой сок,
степной реки чарующую флейту
и это всё как матрица для строк,
как голос забывающийся, чей-то.
Я слышу зов, в лихие времена,
раскрывший мне значенье слова – вера,
когда совсем чужие имена
вживались в голограмму интерьера.
Когда казалось время – снежный ком
забытый где-то в недрах Оймякона
и сколько не бездействуй – не умрём,
ведь, нет для нас ни пули, ни закона.
Я слышу зов, бунтующий в крови
моих детей. Заложники протеста,
вдыхая сленг карманных визави,
они своё выспаривают место
в простенках улиц, капищах сердец,
в объёмной папке с именем контакты.
Куда б ни шёл отчаянный юнец,
вернёт домой роднящий резус фактор.
Я слышу зов – покатое «ура-а-а»!
Навстречу пулям пущенное дедом,
зарыв в степи сиротское вчера,
он шёл как все, на запад, за победой.
Не клял, не ныл. На свой иконостас
повесил фото выживших детишек.
Наградами без повода не тряс
и к Богу был терпимее и ближе.
Я слышу Вас, тот залп не оборвал,
прикрытую молитвой пуповину.
И то, что, предок, ты не досказал,
не исчерпали мы и в половину.
Зов предков на невидимую нить
нанизывает нас, мы этим святы,
не верить – можешь! Можешь всё забыть,
но нить порвать не сможешь ни когда ты!