— Э… э-э… э-эээ… Э-ээээх! — Шиншилов смачно чихнул в предварительно согнутый локоть и тут же, нервно оглянувшись вокруг, достал из кармана марлевую повязку, после чего водрузил её на чихнувшее место.
Вокруг не было ни единой души. Улица казалась пустой, как в седьмой день от сотворения мира. Только какой-то вислоухий щенок в трёх шагах от Шиншилова, с любопытством склонив свою палево-рыжую головёнку, пристально смотрел на него — объект такого резкого и непривычного звука. Да неподалеку глаз определял ещё и кошку — она свернулась клубком на лавке у соседнего подъезда. Но так как была стара и глуховата, то даже и не пошевелилась: ей было совершенно безразлично — кто там и по какому поводу чихнул.
Как уже обозначил автор (а этот проходимец всё старается подмечать, хоть и глуп без меры, да и память вечно его подводит, поэтому почти всё безбожно врёт!), улица была совершенно пуста. Несмотря на апрель, пусть и с неохотой, но всё же принимавший у себя тёплый юго-западный ветер, свежую зелёную траву, особенно пышную у теплотрассы, решительно набухшие почки на кустах и деревьях, народ отсиживался по домам и квартирам, опасаясь… э-э… не столько озвученной из телевизора надвигающейся беды, сколько наказания от местных властей. В уездном городе стояла такая тишина, что слышалось, как весенний ветер с присущим ему в эту пору года озорством ляпал жестью на крыше старинного дома за пару кварталов отсюда.
Наверное, где-то… может быть, за домами, густо облепившими Дворню — так звал народец место, где чихнул наш знакомец Шиншилов — и было солнце, так как небо являло собой образец весенней лазури. Но светило не определялось, хоть и дымка также отсутствовала. Одним словом, какое-то странное состояние — в городе, небе и на душе у Шиншилова — охватило окружающий мир.
— В связи с наступившей ПАНДЕМИЕЙ… — вопиял надорванный, видимо, излишним усердием ветра, листок, прикреплённый у шиншиловского подъезда.
— Пандемией, — с ворчливой интонацией скривился Шиншилов и достал из саквояжа зазвонивший смартфон «Samsung».
— Модест, Модест, всё пропало! — взволнованно закричала трубка. (И тут самое время упомянутому автору, на которого мы потратили столько драгоценных слов, сообщить читателю, что голос в трубке принадлежал давнишнему шиншиловскому знакомцу и по совместительству рыболову — и где-то даже спортсмену — Валериану Добродюкину.) — Необходимо самоизолироваться! Нет, ты слышишь?! И тебе, и мне… а-а!! — Было слышно, как там, на другом конце разговора, закачалась голова собеседника. — Мне же только прислали тридцать пакетов «MINENKO» — прикормки для леща. Да как же это, братцы мои! Самоизолироваться от рыбалки?! — продолжал сокрушаться Валериан. — Кому бы мне объяснить, что самоизолируюсь я только на берегу, вглядываясь в собирающийся дрожать кончик фидера? Нет, я категорически на все эти запреты чихал! — яростно выпалил Валериан.
— Э-э, нет, вот чихать совершенно не надобно — повяжут-с, — промолвил Шиншилов в трубку и нырнул в дверь шакинского продуктового магазина, рядом с которой и стоял. Со стороны «Гастронома» во двор входил полицейский патруль, состоявший из двух неспешно прогуливавшихся полицейских в медицинских масках и форме приятного мышиного цвета с дубинками. Они проверяли каждого попадающегося им на глаза с целью уточнить цель пребывания на улице.
— Та-а-ак-с! — протянул один полицейский, подойдя вместе с напарником к двери, за которой спрятался Шиншилов, и потянув её на себя. — Посмотрим-посмотрим!
Они оба зашли внутрь. Кроме продавщицы Олеси и Шиншилова в небольшом помещении магазина летала проснувшаяся вчера муха, старательно огибая развешенные заблаговременно липучие вертикальные ленты, предназначенные для поимки упомянутой бездельницы и ея беспечных собратьев.
— Господин Шиншлов, вы ли это?! — с поддельным удивлением изрёк один из полицейских. — Нарушаете режим, утверждённый генерал-губернатором?
— И вам не хворать, господа. Отнюдь, ничегошеньки не нарушаю. Токмо самое необходимое прикупил-с. Вот, извольте взглянуть-с!
Один из полицейских вытянул шею и уставился в содержимое шиншиловского саквояжа.
— Зачем же вам столько погарской «Примы», господин Шиншилов? Вы же давно не курите, — и полицейский сощурил ближний к саквояжу глаз.
— Как же-с, как же-с, господа! Я-то действительно не курю (ну ничего не скроется от нашей наблюдательной полиции!), а вот дружок мой поэт Авель Перепряхин дымит, как паровоз. Страшно смотреть! Однако по возрасту ему вообще не пристало по магазинам шататься — опять-таки приказ генерал-губернатора… Вот я, так сказать, что для себя, а что — для него-с.
— Похвально, похвально, — протянул второй полицейский и слегка толкнул в бок своего напарника. — Вы уж на нас не серчайте — служба! — вздохнул он. — Я ведь давний поклонник вашего творчества, а также почитываю и сочинения господина Перепряхина. Вы это… не думайте… мы всем отделением на дежурствах непременно почитываем… иногда… да-с!
— Премного благодарен, господа! Ежели победим пандемию, то при первой же оказии книжечку подарю, — заворковал Шиншилов, бочком приближаясь к входной двери.
— Ты слышал? — продолжил он уже на улице, произнося сие в ту же самую трубку, на другом конце которой до сих пор находился охваченный рыболовецким азартом Валериан Добродюкин.
— Да-а, — протянул тот, — взялись так взялись. Не чихни им, не кашляни. А при чём здесь рыбалка и вирус? Я готов сесть в уединении на берегу и ещё табличку возле себя установить: «Не приближаться! Карантин!»
— Не поможет. Повяжут-с.
— Не поможет, — грустно выдохнул Добродюкин. — А ведь сейчас самое время наступает для раскормления места. Ты же знаешь: раскормишь место — будешь с уловом месяц, а то и два, ёлки-палки!
Трубка замолчала. Опять стало слышно, как ветер где-то вдалеке ляпал жестью.
— Жесть! — философски произнёс Шиншилов и замолчал. Опираясь на трость с округлым набалдашником, на котором была гравировка с надписью почему-то по-румынски «Не забудь меня», он вошёл в подъезд своего сорок пятого дома.
Зайдя в собственную квартиру и включив телевизор, он вновь увидел ведущего какой-то новостной программы, говорящего «по удалёнке» из собственного жилья. Жители Америки и Европы вымирали, как мухи. Китайцы, заплатившие подать новой заразе в несколько тысяч китайских братьев, возвращались к обычной жизни, но в масках. Соседи-белорусы, не веря страшилкам мировых агентств, веселились пуще прежнего.
И только родные соотечественники сидели по норам, надежно охраняемые властями всех уровней, решившими провести на ничего не подозревающем населении опыты по ничегонеделанию.
— Месяц такой самоизоляции, и все побегут голосовать, как миленькие, — подумалось Шиншилову, но он тут же прогнал от себя эту саму-собой возникшую крамольную мысль.
Разумеется, наш герой не стал вспоминать старинное наблюдение «Что русскому нипочём, то пруссаку — кирдык!» и отправился сначала мыть руки. Тщательно, более двадцати секунд, намыливал ладони хозяйственным мылом (да-да, господа, в эпоху испытаний у русскаго человека остаётся только один тип настоящего мыла!), крутил намыленным пальцем попеременно в каждой ноздре и приговаривал: «Изыди, заморская зараза, от русскаго человека!»
И только после тщательно выполненных процедур, переодевшись во флисовый домашний халат, он уселся перед телевизором, понимая, что именно последний перенял главное свойство советских газет, которые нельзя было читать, по утверждению профессора Преображенского, перед обедом. Поэтому, перетерпев последние события в течение нескольких минут, Шиншилов нажал на красную кнопку телевизионного пульта и спустя несколько минут задремал.
Ему мерещилась лещовая рыбалка. Неподалёку сидел на стульчике Валериан Добродюкин. Солнце нещадно целилось прямо в темечко, ветер как назло спрятался в прибрежных кустах и деревьях, и только лещ клевал как из ведра: то Шиншилов, то Добродюкин, вздрогнув, взвивались с удилищами в руках с насиженных мест и черпали подсачеками с длинными рукоятями то одного, то другого речного красавца.
— Лещи-то нашенские, деснянские — жирные! Смотри, какие брюхастые! — говорил то один другому, то другой одному. — Не то, что проходные днепровские — тощие, что фанера.
И только одно было непонятно без меры глупому автору: что именно снилось Шиншилову, а что было наяву — пандемия или рыбалка?