Шурша кринолином, толпа собралась под высоким куполом цирка,
Сжимая изящный лорнет, предвкушали занятное зрелище дамы,
А рядом мужчины шептали им что-то, на входе трезвонила скрипка,
И трепетно ждали все мига блаженства от крайне желанной программы.
Разверзлись кулисы, настал миг блаженства, и первый объявлен был номер,
На сцену ступила прелестная дева, сливавшаяся с черным платьем,
Зал ахнул, а там кто смеялся, кто просто дивился, но был тот, кто обмер -
То было ужасно для женщины в зале, немыслимо для восприятия.
Ее привез с Нового Света торговец, они обвенчались в Париже,
И номер, казалось ей, деве такой же, был выполнен зло и бесстыже.
Тем временем номер второй начался, и на сцене явился мужчина,
Лоснящийся, толстый, он еле ступал по арене, подсвеченной солнцем,
Вот тут смеху массы не стало границ, обрушилась звона лавина
На служащего в канцелярии мужа, того, что один не смеется.
Казалось ему, будто смех адресован его габаритному весу,
Он с ужасом в сердце дивился людскому к изъянам таким интересу.
Своим чередом представление шло, сменяли артисты друг друга,
На сцену был вынесен мальчик без ног на потеху «голодному» люду,
Как прежде, элита смеялась визгливо, а с ней хохотала прислуга,
Но как и доселе, нашелся тот, кто оробел от смешков отовсюду.
Погибла жена его в родах тяжелых, залив кровью белое ложе,
А дочка их выжила, правда, родившись на свет этот белый без ножек.
Закончилось шоу, толпа разбрелась, возвращаясь к балам, а кто к стирке,
Доволен народ, шоу всех поразило: эмоции, смех, удивление,
Довольны артисты, их полон карман, они покидают свод цирка,
Чтоб после с толпой той же вместе, бок о бок, прийти посмотреть представление.