Откуда возникла наука виктимология и что она изучает?
Увы, изучает она нас с вами. Обвинителей больных и слабых, умерших от вируса и пострадавших в результате стихийных бедствий. Нас, верящих в то, что "эта зараза" нас минует, потому что мы-то уж точно моем руки по 30 секунд - или не верим в ее существование (тут уж работает другой защитный механизм, отрицание) - или изолируемся по всем правилам нового мира. Нужное подчеркнуть.
Очевидно, обвинение жертвы в своих собственных несчастьях - это, с одной стороны, проекция наших собственных страхов; в то же время другой, тоже считающийся примитивным, защитный механизм, идентификация, заставляет нас ощущать опасность и боль жертвы так же остро, как нашу собственную. Проецируя, мы приходим к более понятному нам определению того, что произошло скажем, при изнасиловании; к более удобоваримому психически объяснению, дающему нам хоть какой-то контроль над ситуацией.
Читаем Сьюзан Зонтаг, «Болезнь как метафора», или, чтобы опираться на научные исследования, описание давнего эксперимента Мелвина Лернера: феномент "справедливого мира" позволяет нам справиться с потерей контроля над ситуацией вокруг нас. Если мы хоть на секунду поверим, что жертва не "сама виновата", то может оказаться, что мы сами тоже находимся в опасности.
Как в дни эпидемии СПИДa, как при работе с жертвами домашнего насилия, я все чаще слышу это "сами виноваты". Я тоже хочу верить в то, что, просидев в изоляции 30 дней, я охранила себя от всепроникающего, многообразного маленького убийцы. Но вирус учит нас скромности и демократии. Мы в этой лодке вместе. Потонем или спасемся, неизвестно. Важно, по-настоящему важно другое: если мы выживем, то что сможем рассказать нашим внукам-правнукам об этой весне через несколько лет?
Это коронавирусный тест на человечность.
Кашляя, я продолжаю жить так, чтобы не краснеть перед внуками.