БОМЖ

     БОМЖ

 Две ступеньки в моей жизни есть, две планки…А может это две маленьких отдельных две Жизни в одной большой. Или может я как-то не так живу, не как все? Многие годы, а может и всю жизнь бегу от себя…Многого мог бы достичь и для этого не хватало лишь одного- разудалого, даже наплевательского отношения к тому, что будет. Так нет, в итоге каждый свой поступок на уровне подсознания оцениваешь и поступаешь по-обывательски мудро… Но, бывало, захлестнет какая-то необузданная энергия, разум не успеет вмешаться и наступает череда удивительных событий, или твой поступок из ряда вон выходящий и он, этот поступок, даже тебе в душу теплом… Вот и смотришь на эти свои ступеньки: одна- то, что мог, но не сделал, другая- не мог, но сделал… И всю жизнь, чем больше лет за спиной, тем больше понимаешь разницу между этими двумя ступеньками…И та, что мог, но не сделал- огромна…
    

     Эта длинная серо-голубая нить… Иногда черная. Гул машин, пролетающих мимо, иногда надсадно ревущих тянущих за собой непомерный груз, иногда самих себя, но также тяжко ревущих… Устал, уже с утра устал топать под этим гнетущим солнцем. А совсем недавно, по весне, так хотелось тепла…На этой стоянке дальнобоев, где я пристроился вчера заночевать, меня как-то сразу не приняли- оборванец, бомжара, а потом, ни за что били… Я давно научился закрывать самое больное, когда бьют, но эти били изощренно… Нет, не Бог им судья…Нет им пока судей и будут ли? Привыкли все ни за что бить или просто презирать бомжей. Зарекся ли кто-либо от судьбы такой? Козлы…Пить хочется, водила какой-то еще до мордобоя щей прокисших дал пожрать, до сих пор мутит. Вот и иду. Куда? Ведет меня странная, непонятная стежка-дорожка, и конец этой стежки видно, как у всех бомжей,- крест на краю обочины и это в лучшем случае…Щека распухла, левый глаз почти не видит, дня три-четыре, и станет получше, проверено. Раньше недели не было, чтоб не вспоминал уют моей квартиры, тепло и ласку семьи, а теперь - все реже и хочу навсегда просто выжечь из памяти прошлое. Прошлого нет и будущего тоже… Есть только боль в щеке, желание отдохнуть и поесть, много, очень много еды разной… И уснуть и может не проснуться тогда. Иномарка на бешеной скорости вильнула в мою сторону. Кого он хотел испугать? Может я бы ему на том свете спасибо сказал, дураку этому… Ржет, наверное, довольный. Указатель дорожный «Осиновка 5 км». Что ж там меня ждет? Если б не щека опухшая, так люди бы меня как-то по-другому принимали, а так- пьянь, и только подальше меня гнать… Пить хочется. Поесть бы еще чего. Если там кто не пожалеет,- за околицу картошку воровать. А что делать? Ну, побейте тогда меня до смерти, ворюгу такого… Попить бы…               
Последняя моя книга денег в дом не принесла. Как я ни бился, как ни стучался в двери бывших друзей, ни махал своими дипломами в разных приемных, а то и прихожих- не помогло ничего… И не стало семьи и не стало всего, что так дорого мне было, теперь же никаких проблем- УМЕНЯНИЧЕГОНЕТ. Есть задумка где-нибудь спереть топор, инструмент разный и за лето построить в лесу избушку какую-никакую, картохи осенью наворовать, всякой жратвы, крупы разной раздобыть…Может за лето где и заработаю. Печурку бы еще придумать, не дурак ведь был…Пить- то как хочется! Махну сейчас рукой, может, дальнобой добрый какой остановится. Когда ж эта Осиновка будет, наконец! Ничего себе, и правда, дальнобой остановился, ногой по скатам бьет и на меня посматривает. Я не могу ближе подойти, сколько раз себя укорял - пора уж стыд забыть, не могу. «Тебе чего, забытый Богом?» - меня спрашивает?» - «Попить бы, и, если еда старая- на выброс, я бы взял». Полез в кабину, да уж, кому я нужен, поедет сейчас и забудет через минуту обо мне. Что-то не так. Вышел, в руках пакет несет. «На, тут кой- чего есть покушать. Как же ты  дошел до такой жизни?». Что ему сказать? Я молча взял пакет, также молча поклонился чуть ли не в пояс и отошел в сторону, рукой ему махнул- езжай! Он уж было поехал, остановился и несет мне воды литровую бутылку. Смотрел как я вмиг выпил всю воду, чуть не задохнувшись, вздохнул и ушел, поехал, опять остановился, вернулся, протянул мне тысячерублевку, я взял, не стесняясь хлынувших слез, он тогда резко развернулся и бегом к машине, уехал…  А я стоял и плакал. Я плакал с наслаждением, плакал, выворачивая всю душу, я так не плакал даже в детстве, кажется, даже гул проезжающих машин стал тише, и лес по обочинам замер, я даже уже не плакал, я выл от горя, что только что меня встретил мой бывший мир и исчез вдруг…
Ну вот и легче стало, со слезами много чего уходит, даже боль… А нам, бомжарам, к боли не привыкать, а уж когда она исчезла- благодать. За обочину и в лес. Пристроился на пенек, пакет раскрыл, и аж голова закружилась от забытых запахов и вида того, что там… Эх, водила…Водила, водила… Видно сердце у тебя доброе, либо причина была меня пожалеть… В любом случае, хоть в церковь не хожу, помолюсь, как батя Есенина, (или дед?) на осины, за тебя! Спасибо тебе, добрый человек !
Осиновка эта, так себе деревушка, здесь даже пристроится негде переспать ночку, нигде тебе баньки заброшенной, сарая… Хорошо, что тепло по ночам- спать на свежем воздухе все любят, а мне и любить не надо, спи - не хочу. Утро хоть чуть и зябкое, но видно день будет жаркий, а поэтому, пока деревенских нет, постирал всю скудную одежонку свою и сижу не бережке маленькой речки голый, но готовый быстренько натянуть на себя одежку, хоть и мокрую, но чистую уже… Эх, кто ж знает, кто пережил, кто поймет, где самый страшный враг таких, как я, а я вот скажу- зима! Когда холод страшный, когда уж замерзнуть, так лучше быстро- думаешь так, засыпая на улице. Когда нас, уж боюсь сказать-  человек, ну ладно-бомжей, с пяток, так и укрыться найдется чем, так и друг друга согреваем- вповалку. А уж кто заноет невтерпеж от голода собачьего, тогда вдруг и появится кусок плесневелого хлеба и затихнет наслаждаясь. А вдруг, кто-то из этой свалки сонной, проснется- неймется ему втихаря за пазухой прятать пол литра, вот тогда и загомонят сначала сонно, а затем ревниво- кто сколько глотков сделает, а если лихой глоток, так и избить могут, иногда до смерти…Я уж когда просох совсем, пошел по деревенской дорожке в надежде где-нибудь у бабульки подработать и, проходя мимо чьей-то дачи шикарной, неожиданно увидел хозяина этой дачи, он стоял около машины – мерса новенького и видно ждал кого-то из своих домашних. Так и вышло, видно семья его куда-то собралась, со смехом и улыбками все садились в машину. Я узнал его. Один из моих стародавних друзей, у меня аж сердце защемило, чуть не бросился к нему- обнять, забывшись…Он посмотрел на меня. Я понял. Я понял! Он узнал меня! Он сел в машину, и мой бывший друг исчез в облаке пыли…Иду по деревне, а внутри не я- робот какой-то, и не жду и не ищу работы у бабулек, больно мне как- то…А смог бы я забыть, вырвать из сердца друга? Вряд ли… Значит это не друг. Либо он не достоин этого звания, либо я…Водочки бы сейчас- за упокой души бывшего друга! Впрочем, чего хочу-то я, бомжара…
Уж несколько дней прошло. Странствую! Пришел куда-то, ничего себе городок. Обычное захолустье. Контингент, правда, довольно жесткий. Меня хотели побить, как пришлого, но их отвлекло то, что кто-то принес вдруг спиртное и про меня сразу забыли, а по пьяни я сразу стал друг, главное, что лучший для всех, это потому, что новенький и есть кому душу излить…Это тому, кто еще не знает, что все- вранье, правда же у всех так глубоко, что может и пыткой не вырвешь…Вот так, где бы мне не приходилось быть в компании таких же как я, узнавал немало историй жизни…Были ли они правдивы? Наверное, правда была где-то рядом, даже далеко рядом…Но была! Я часто смотрю на эти худые изможденные лица, вижу лихорадочный блеск глаз похмельных и не понимаю- за что?!! За что так наказаны жизнью эти люди, а многие, другие, думают – уже нелюди…Не могу … Я просто не могу! Я не могу быть таким! Кому это я? Кто поймет, кто сумеет увидеть?.. А по правде – что увидеть-то? В бомже…Я, вот Я, другой что ли?
А городишко все ж таки ничего…Не били меня еще здесь,били и раньше,но всегда сильно от того, что бился до последнего,пока силы были,а потом просто выживал. Одиночка я всегда,сам по себе и никогда не под кого не подстраивался.Вот и
 били.Старушка, божий одуванчик, попросила с обочины за забор – к дому ее, к сараю ближе стожок перекидать- полчасика и все…Поклонилась- спасибо, поклонился- в ответ и пошел. Я ничего не просил и не ждал от старушки- видно было по ней, что нечего дать мне за работу. Оглянулся. Стоит у калитки и рукой машет, провожая…Бабулька, не на фронт же. А все ж таки приятно- хоть кто-то помашет вслед!     И вспомнился мне бывший друг, что не признал меня. Мне что – обидеться? На кого, за что и что потом? Храним ли мы в душе долгие годы дружбу давнюю? Наверное… Только дружбу. Видно ее не было. Хорошие у меня мысли- добрые, только вот впереди ночь, а мне- куда? За городом поля, а там уж стога сена, как-нибудь переночую, только вот поесть бы чего… И тут меня сгребло! Жизнь! Да будь ты проклята такая! Я сломаю тебя, я умру, но тот, кто меня, вроде бы, не заметил, первым подойдет пожать мне руку, а я…Я… Я не знаю, что сделаю, но я не буду унижать его…
       И я пошел! Многие километры, дни, ночи были на пути возврата к моему родному городу. И я шел! Ведь зарекался не ночевать на стоянках дальнобоев, но там, не в поле, удобней … Опять побили, видно кто-то из бомжей что-то спер у них, а им какая разница бить кого. И вдруг- на перепутье, понял - зачем? Зачем я иду куда-то? Эх, судьба ты бродяжья! Неважно куда, важно, что идешь… Куда вот только? Куда идешь ты, человек? И снова вопрос- зачем? И решимость моя то таяла понемногу, то взлетала, поднимая меня на новую высоту…И влекла меня вперед иногда воля моя, а иногда просто привычка. Вот и иду. Скоро уж стемнеет, околица деревни незнакомой, деревня эта не на большаке, свернул я на второстепенную дорогу в надежде ночлег найти, и вот я здесь. Да и деревня ли это. Так, избушек стареньких всего несколько… Живет ли здесь кто?
    «Чего встал-задумался? Нечего тут взять!» - голос за спиной. Оглянулся, дедок смотрю совсем старенький, сморщенный весь, тоненький, рубашонка ветхая легким ветерком колышется на нем, как на колышке… «Да я… Я… Слышь, дедуль, неужели я так сильно на вора похож? Не видно уж во мне ничего как у всех людей?» - «Так ты и есть – как все!». Дед прищурился, и я вдруг как наткнулся на его прямой пронзительный взгляд. «Ты… Вы, дедушка, чуток перебрали, хороших-то очень много, а таких, за кого Вы меня приняли, все ж таки, мало…»- «А что ж ты вдруг со мной на «Вы»?». Дедуля вдруг улыбнулся: «С испугу что ли? Так я ж совсем не страшный. Это мне тебя нужно бояться. Не так?» - «Да нет…Я же просто обычный человек, только один и дома у меня нет и есть только одно- дорога!» -«Да я уж и так вижу, а вижу еще, что не телом ты битый, душа твоя избита…Иль ошибаюсь?»- «Как сказать?.. Каждый, хочет не хочет, вольно- невольно, сам выбирает свой путь. А затем…Кого ж винить если не себя? А жизнь ведь такая, не только меня, всех бьет! Но по-разному, кого – сильней, кого- помягче… А Вы, дедушка, разве не согласны со мной?». В вечерней прохладе мне стало зябко, и легкая дрожь меня выдала. Дед улыбнулся: «Согласен, не согласен, а вижу ночевать-то тебе негде, а посему пошли ко мне в избу» - «А не боитесь? Вдруг я…». Дед не дал договорить, рукой только махнул: «Мне ли бояться? Да и вижу… И хватит меня на «Вы» величать, не барин». В избе у деда как в музее - древнерусское все. Чугунки, да разная посуда деревянная, лавки, иконы высоко в углу по краям украшены полотенцами с узорами…  И все. Остальное все просто. Очень просто. Пахнет только что сваренной картошкой. Не удержался, почти судорожно сглотнул слюну, что сразу полный рот заполнила. Заметил, что дед в это время внимательно смотрел на меня, он покачал головой, рукой мне- за стол садись. Я сел. Он опять молча рукой на рукомойник. Я помыл руки, краем глаза увидев, как дед из печки ухватом достал чугунок. Я вновь- за стол. Дед из чугунка спокойно, не торопясь переложил картошку в большую деревянную то ли тарелку, то ли еще что-то, не знаю как назвать и обильно полил маслом, подсолнечным, наверное, к центру подвинул плошку с солью. Перекрестился, что-то нашептывая, не то что истово, но меня впечатлило. «Ешь, измучился видно- голодный.» Я ел, обжигаясь и торопясь, и не мог остановиться и только, как со стороны, видел как дед ест не торопясь и с достоинством каким-то. Хозяина что ли? Наконец я понял, что нужно чуть приостановиться, взять себя в руки, а еще взять пример с хозяина. Дед: «Ну, а теперь, звать тебя как?» - «Саша»-«Александр! Хорошее имя. Историю знаешь?» - «Да немного…А какую?»- дед усмехнулся-«Мировую конечно. Имя твое по истории всего мира прошлось и след оставило немалый.» - «А…тебя, дедуль, звать как?»-«Так зовут все Никитич. И ты зови - Никитич. Поживешь еще у меня? Вижу куда-то идешь, цель-то есть, но не спешишь…Может остановиться надо, подумать? Вот и поживи…» - «Как же ты меня, незнакомый ведь совсем, не знаешь ты меня?» - «Плохие люди редко так голодны бывают. Живи… Отдохнешь, тогда дальше путь твой.». Давно уж я не испытывал этого блаженства, в старенькой бане Никитича не топленой, но по-летнему теплой, помылся наконец, с мылом, чудеса-то какие! Дед выделил мне место в маленькой комнатке, если этот чуланчик можно так назвать, но была в этой комнатке широкая лавка, получил я чистый и мягкий матрас и ветхую, но тоже чистенькую простынку и одеяло- старую шинель, но тоже чистую. Засыпая, я уже думал, что может это и правда сон… И провалился в какую-то пропасть. И выбирался из этой пропасти долго и мучительно, мое сознание, мое Я, все это не хотело просыпаться, мое тело не желало даже на миг почувствовать что я , наконец, проснулся… Ох как мне не хотелось возвращаться в реальную жизнь, как хотелось мне чтобы сон длился вечно! Не вышло! «Ты до вечера что ль лежать собрался? Хочешь - отсыпайся, а нет- пойдем со мной.»-«А куда, Никитич?»- «Так час ходу или как раньше говорили - верст пять будет…»-«Так я быстро, умоюсь только!»-«Ишь, быстрый какой. Поешь вон каши сначала, перекусить нам уж в вечор, здесь, дай Бог, придется.».
     Дорога то тропинкой, то еле видной ложбинкой, большак потом и снова лесной дорожкой…Я помалкивал, ждал, что дед расскажет – куда и зачем, вот и шел молча. «Сашка! Крещен ли ты?» - дед. «Мама рассказывала- крестили, только вот как раньше- втихаря»-«Это понятно…А веруешь ли, я ж все понимаю , но в мыслях?» - «Никитич, я чо, на исповеди что ли?»-« Да нет…Чуток осталось. Придем уж в монастырь.»-«Куда?!»-«Туда, туда, сынок. Тружусь я там, по мере сил. Поможешь ли мне, старику?»-«Никитич…Ты ж мне кров дал, приютил как родной. Как отказать могу?» - «Я , Саш, трудником там, понимаешь ли ?»-«Немного… Трудник, послушник еще что ли там такое есть. А ты, Никитич, там с какого боку?» - «Как тебе сказать? Пришло время видно понять…Для себя что ль, Саш, живем? Пора долги Господу нашему отдавать…» - «Ну ты сказал! Ни мы ему, ни он нам, никто никому ничего не должен, просто каждому по жизни его будет…». Дед остановился, резко развернувшись ко мне всем корпусом, глаза его ,вновь пронзительные, внимательно смотрели на меня. «Не знаю, сынок, бродяга ты или может…Праведник?!». Я не смог сдержать улыбку: «Бродяга…»-«Ты уж там не поленись, ничего плохого, коль лишний раз лоб перекрестишь. Игумен там добрый- Савелий, поклонись ему. Не в тягость будет?»-«Да что ты беспокоишься?! Как скажешь, так и сделаю.». Не ожидал- идем, лес все гуще и вдруг просто упираемся в зарослях в каменную стену, а в ней- калитка, чуть приоткрыта. Дед: «Вот и пришли». Если по-простому - приперлись мы в монастырь с заднего хода. Монастырь хоть и небольшой, но все строения каменные, посреди всего пространства- храм, довольно большой, и что меня поразило- тишина…Не знаю, как объяснить. Я слышал издали чей-то негромкий разговор, гомон гусей, стадо которых степенно прошло мимо нас, что-то позвякивало вдалеке, но все это только подчеркивало удивительную тишину. Зной, уже ближе к полуденному, запах свежескошенного сена и, издалека, ветром надуло запах вкусной ароматной еды…И вновь гомон гусей. Но почему-то удивительная тишина…или покой? Мы шли, не торопясь, дед пару раз остановился, коротко рассказав историю монастыря и удивительную легенду, связанную с монастырем. В давние времена когда на Руси и  Христианства-то не было , вот тогда этот монастырь, - крепость  и выросла  на пути древних торговых  путей, христиане, не русские, возвели этот монастырь на диких еще землях для защиты… И много лет прошло…И русские, наконец, обрели Бога и пришли на эти земли…И крепость стала настоящей защитой- монастырь встал стеной на пути врагов русских.   
     Игумен внимательно посмотрел мне в глаза. Нет, не посмотрел, заглянул в них внимательно и долго…Улыбнулся вдруг: « Никитич, что  не скажешь кто с тобой?» . А сам на меня смотрит и, вижу, от меня ответа ждет. «Прохожий…» - говорю. «Вижу тяжко тебе, отдохни у нас, а хочешь- у Никитича…Зло не держи на людей.»- « Так я и не держу». Савелий помолчал, вздохнул и, молча нас перекрестив, пошел своей дорогой, остановился: «Если захочешь у нас пожить, живи. Никитич, устрой его, на меня сошлись». «Глянь-ко мне в глаза, Саш!»- Никитич-« Уж правда ли праведник ты, с чего тогда Савелий так с тобой?». Я засмеялся: «Ты поживи впроголодь, да не по церквям молясь, а когда каждый день лупят, а иногда и зубы выбивают и когда вдруг захочется тебе к Господу нашему , а нельзя самому- грех…Вот и станешь- праведник!»- «Э-э-э нет, паря! Видно душа твоя чиста …  А ты зря, Сашка, так со мной, я немало тоже хлебнул, вот и пришел к Господу, а здесь все ближе к нему…  в монастыре-то…».  Монахи кормят вкусно и сытно и по-доброму, от души к нам…Но пришлось пахать на их грядках до пота, до ломоты в пояснице. Можно было бы что-то против,.. но они тоже пахали будь здоров. Так что все по-честному…Мы скромно, уж вечером, с монахами перекусили, и почему-то на душе было тепло, наверное общее дело там, на грядках, сблизило нас… Домой мы пришли поздно, уж темно было. « Может еще перекусишь?»- Никитич. Я от слов только перекусить по бомжатской привычке аж вздрогнул и так громко сглотнул слюну, что Никитич молча завозился у печки. Как там в сказках?- «И стали они жить да поживать…».
       Обедня… Вот и завершение ее- причастие. В храме полумрак и прохлада. Перекрестился и с поклоном на улицу, а там - неподвижный летний зной наполненный стрекотом кузнечиков, редким перекликом птиц, негромким говором братии, выходящей на свет дневной. Трава вокруг храма еще с утра скошена - порядок  наводили, и стоит теперь в округе пьянящий запах свежескошенных трав. И это все: запахи и звуки, летний зной и покой монастыря, редкий порыв ветерка освежающий лишь на миг, это все в душу мою мягко и нежно упало… Ушел в конец тенистой аллеи, а там спряталась небольшая уютная скамеечка, присел, закрыв глаза, и в этом тихом счастье тихонько накрылся как мягким одеялом дремой, незаметно превратившейся в сон.
    Я еще и не понял: сон ли это, наяву ли - на скамейке рядом сидит Савелий : «Покой на лице твоем… Думаю только сейчас душа твоя отогреваться стала, боль и холод ушли, слава Богу…». Я вроде проснулся, но глаз не открывал, не знаю почему…Савелий: «Уж не знаю за какие грехи Боже наш тебя карает, но вижу отстрадал ты…Взгляд твой кроток и нет в нем жажды противления, но монахом тебе не быть…». Я открыл глаза и совсем рядом увидел добрую улыбку: « А скажи мне , отец Савелий, коли так, как мне быть, я ж БОЖМ, а не человек?»-« Сила в тебе душевная, Саша…». Савелий пожевал губы, помолчал: «Другой бы спился давно, грех какой на душу - воровство или что иное…». Я засмеялся: «Так на водку денег не было, а картошку с огородов я уж поворовал!» - « Не гордись смехом своим!»- строго, но с улыбкой сказал отец Савелий - «Грех всегда грех, какой бы ни был, но…»- он улыбнулся- « Тебе с голодухи-то, замолишь, думаю и простит Боже наш». Савелий поднялся со скамейки, охая и держась рукой за поясницу, как всегда губы пожевал и как-то очень серьезно и вроде грустно: « Ты, Александр, зла не держи на жизнь свою… Но и не сдавайся! Тебе, сын мой, видно Бог наш силы дал, чтобы ты и был и  есть и будешь человеком, только ты сам уж не сдавайся, будет еще, наверное, жизнь бить тебя, что ж, у каждого свой путь, а твой, вижу - светлый!». Савелий, как всегда, перекрестил меня и ушел…Я смотрел ему вслед понимая, что итог многих наших разговоров с Савелием, жизни моей в монастыре один: иди в мир человече и живи там в меру сил своих и веры своей в Господа нашего!
      Вечером Никитич грустно: «Что ж, уйдешь что ли?» - «Так наверное пора… Пожил я у тебя, надеюсь не в тягость, а теперь – пора, пора уж вернуть себя к жизни» - «А как ты знаешь, где она настоящая, жизнь-то? Может вот она - как мы с тобой жили и живем?» - «Как тебе сказать? В памяти моей друг бывший, что меня когда-то не узнал… Хочу в глаза ему посмотреть, не мстить, не доказывать что-то…А вот посмотрев в глаза его, про себя пойму- человек я! И все, что были рядом со мной в тяжелые для меня времена-  тоже люди!  Даже те, кто били меня ни за что – люди!» - « Вот сколь тебя знаю, а все думаю – праведник! Только сам ты того не ведаешь . Да этого такие как ты и не знают никогда…»
   Прощались мы с Никитичем просто и грустно. Обнялись, постояв молча, глянули в глаза друг другу, оба вдруг, смахнули слезы накатившие и без слов: я пошел, а он остался стоять молча…
    Много мне пришлось пожить в монастыре и у Никитича и осталось на душе только одно – тепло человеческое, и не хочу спрашивать, что люди для меня сделали, нужно же ответить, что Я сделал для людей… Перевернул мой мир монастырь. Легче ли стало? Не знаю. Много теперь вопросов к себе, да и к людям тоже…
      Вот и иду. По Питеру уже. И спасибо Савелию, братии- собрали меня в жизнь от души. Одет хорошо, даже модно, чисто и опрятно, деньги мне дали на первое время. Спросил: «Как же вернуть мне их?»- «С молитвой на Храм, а может на бездомных, какой ты был… Так вот и вернешь…». Хотел, по старой памяти, в какую-ни то редакцию, не срослось…На пути реклама зазывает- перекуси, зашел. Чисто, опрятно, не знаю только- дорого ли, вроде не так много взяли… Теперь куда? Рядом, метрах в ста-двести, музей Арктики и чего –то там еще, пойду… Иду в музей, а в голове одно- ночевать-то где? Надо ближе к Храму какому, в БОМЖи не хочу- дрожь даже по телу. Савелий говорил, что если с душой, то в любом Храме помогут, приютят, только не нужно опускаться до жизни бродяжьей, тогда могут не поверить, уж слишком много обмана стало на земле…Музей он и есть музей…Особенно такой, я как рот раскрыл, так  и шел потихоньку в удивлении… Много я в жизни чего видел и знаю…Но Арктика!!!
    В этом музее все не как в музеях. Здесь так здорово, а вот посетителей что-то не вижу… Во как! И только служащие, тихо переговариваясь, решают какие-то свои проблемы музейные, все курсируют то здесь, то там. Я начинаю понимать- скоро здесь выставка какая-то будет. Что ж. Удачи Вам, ребята. Мимо, яростно споря, мужчина бородатый и совсем молоденькая женщина: «Вы, Вадим Михайлович, совсем не понимаете, что такое Север и как это нужно показать!»-«Да, я такой, я с дуру и в Арктике зимовал и в Антарктике, а Вы, удивительная Светлана Николаевна, только одно удосужились – задницу здесь на Неве греть и, ничего не ведая, не зная, полярников учить!!!». Мужчина резко махнул рукой и мимо меня быстрым шагом…Что-то знакомое, почудилось что ли…Однако он, метров сто пробежав быстрым шагом, вдруг развернулся, подошел, смотрит…Боже, это ж Вадькины глаза, когда мы в общаге студенческой перебивались с хлеба на чай! Жили–были два брата по жизни и, казалось, разбежались…  «С-а-а-ань…Санька – ты?». Что я мог ответить? Только руки к нему протянул. Я, жизнью битый, сумел слезы сдержать, а вот Вадька… «Ладно уж, Вадька, такой крутой полярник, а вот дай-ка слезки твои платочком…» - «А ты-то откуда знаешь? Я ж не из крутого боевика…» - «Да ладно, ты уж девице местной в пять секунд все объяснил». Вадька вдруг расхохотался: «А знаешь какая она спец?». Вдруг замолчал. Я тронул рукой его плечо : «Вадя, все хорошо?». Он, как в студенчестве, глубоко вздохнул: «Да!».
        У Вадима дом, конечно, как и у многих полярников, в Питере, и не надо считать, что многие полярники без семей, просто Вадьке не повезло. А он еще говорит, что у них самые крепкие семьи. Вадька, кстати, никогда не врал… У Вадима не квартира-хоромы, да уж, сюда бы семью. Сидим, потихоньку виски…Вадька совсем не пьянеет, я осторожничаю, мне нельзя…это не потому, мне нужно быть все время в норме - мне долги возвращать братии нашей… Мы с Вадькой даже не думали, институт окончив, что потеряемся, потерялись  вмиг, на пару десятков лет… А он все рассказывает: «Сань, вот че только не было, а кончилось одним- врачуги проклятые мне не только Юг, мне даже Арктику запретили! Ну, ладно- Юг, там минус 60 норма, но Арктика-то вот там настоящий юг! Вот гады!». Вадим налил еще виски, долго шарил по холодильнику, нашел что-то… «Сейчас такой вкуснятиной угощу…»-«Да я уж сыт»- «Вижу, ладно, перекусили и слава Богу, вечером будем ужинать а нашем ресторане- полярников. Да не, ты не думай, это не официально…». Вадька приготовил кофе, ну просто удивительный, а он смеется: «Мы полярники!». Он все рассказывает: «Меня ж, как спеца не выкинешь из истории, а что б удержать в тонусе, вот и зовут в разные экспедиции. Вот были мы в прошлом году, представь: есть в Якутии река Делькю, распадается она на два рукава - на реку Охоту и на реку Куйдусун, приток Индигирки.  Охота впадает в Тихий океан, а Индигирка в Северный Ледовитый. Улавливаешь? В мире нет такого чтоб одна река в два океана впадала… Слышь, Сашка, этим маршрутом никто никогда не ходил. А мы прошли, и вспомнить, так мороз по коже…Маршрут чуть меньше 3000 км за месяц с небольшим в августе…Да и в центре Оймякон, а там, когда мы были - плюс тридцать, а  зимой -  минус 60 …Сань, удивительна жизнь!!!». Вадька вдруг остановился, глянул на меня: «Саш, прости, думалось, что просто грустишь…Брат мой, что-то не так?»-  «Все так, что ты волнуешься…Да не суетись ты, я Вадя, такого хлебнул, что сейчас, чтобы ни было, за счастье мне просто жить…»-« Ладно, не буду душу твою теребить, будет время - сам расскажешь». «А давай-ка Сашка, мы сейчас попаримся!»-«Это как, в квартире-то?»-«Ха-ха-ха!». Я подумал, смеется, а оказывается в таких квартирах, в ванной -  встроенная сауна. Много я еще чего не знаю…Там ведь еще и камин настоящий…Поутру, Вадька, вот ведь действительно, щприц какой-то ему в задницу вставлен, заорал мне в ухо: «Вставай, страна огромная, вставай….», я не дал ему на бой встать , большой бокал холодной воды нас успокоил  и, только вертикально поднятый большой палец Вадькин, торчащий из-под мокрой простыни, позволил думать - все хорошо!
     «Сашка, вот завидую тебе, ты всегда литературой занимался! Чего достиг? Наверно в ваших кругах известный уж…Сань, чего молчишь?»-« Не грустно ли, дружок, тебе будет? Да и нужно ли  тебе все знать?..». Вадим вдруг напрягся: «Ну ка, ну ка! Как это мне не нужно? О друге ничего знать? Саш, ну ладно два дурака потерялись, а сейчас-то что?». Что ж. И полился мой рассказ, как успешен я был в литературе, как пришла перестройка, как потерял я семью, а затем и дом, как стремительно и страшно менялась моя жизнь, как я все потерял, но вот сейчас, только сейчас обрел я какую-то духовную крепость и жив поэтому…
        Вадим сидел, опустив локти на стол, крепко сжав голову у висков. «Что ж ты, сукин сын, не нашел меня?!! Я тебе не брат??? Гад ты, Сашка, порядочный, ты меня унизил, в меня не поверил! ...Эх, Саня…У меня ж, кроме тебя, родного человека нет…Я ж думал, все хорошо у тебя, не нашелся поэтому. Обидно было, но понять –то можно - некогда человеку, когда все хорошо…Хотя, если вспомнить, когда хорошо тебе, вот тогда ты меня всегда звал…Да, Сашка, сволочь ты порядочная, как же мне теперь перед собой, совестью отмываться?» Вадим помолчал. «Саш, прости…Думал …Да что я там думал!!! Дураки мы оба с тобой, потерялись…Нет, друг, общага студенческая так вяжет,  будто родня мы кровная… Все Саша, живи тут у меня на века вечные!». Я было хотел что-то сказать, Вадька руками замахал: «Живи и даже не думай!!!». Вадим сбежал из дома, час-два отсутствовал и вернулся нагруженный жратвой всякой, виски опять…Посвежел, радостный такой, орет чего-то и вдруг: «Со мной в партию пойдешь!»-« Анархистов что ли?»-« Хватит зубоскалить! В разведку! Знаешь, что такое геологоразведочная партия? Вот туда тебя и берем! Будешь ты у нас герой-разведчик Сашка!»-«Знаешь, Вадим, а я не против. У меня впереди чистый лист, и слава Богу, что ты  мне поможешь его заполнить…».
      Ох уж эти сборы, оказывается меня нужно полностью одеть в неведомую, непривычную одежду, оказывается тело мое дышит и нужно дать ему эту возможность, оказывается есть такое место на земле - Тайга и вот там не до шуток… «Сашка, да ты по нашим понятиям- голый! Король Сашка - голый!»- ухахатывается Вадька. В каком-то специальном магазине, где все вещи как раз для наших дел, Вадька меня крутит как манекена перед собой: «Ты, Сань, давай крутись, приседай, прыгай. Ничего висеть не должно, но и в обтяжку не надо и пот твой не на тебе, испаряться он должен через белье твое…Понял?»- « Вадь, может хватит- замучил ты меня…»-«Ты мне , Сань, там, в тайге спасибо скажешь, а здесь-терпи, дружок!». Домой пришли нагруженные сумками, мешками какими-то, всю прихожую завалили. «Да, дружок! Уж не думал, чтобы на такого «громилу» столько кутулей. Ладно, сгребай все в сторону! Сейчас гости будут» - «Вадь, не много ли суеты-то?» - «Терпи, Сашок! Через пару дней в самолет и прощай жизнь спокойная, а с кем ты там, в тайге, жить будешь? Вот сейчас и познакомишься».
         И ввалилась в квартиру ватага! Громкая, смеющаяся, всех, даже себя, на каждом слове перебивающая, с ума сводящая перебором гитарных струн, и в этом гомоне и шуме внимательными глазами следящая за тобой, каждый вздох твой отслеживающая и все запоминающая… Вадька подмигивает- держись мол…  Когда все разошлись, Вадим похвалил: «Умница, как тебя не раскручивали, ты больше помалкивал, поглядывал кто есть кто. Это ведь легенды таежные, в мире нет такой геологоразведки, нет для них слова «не могу», есть только «надо». И меряют они всех по себе, а тебя, надеюсь примут, ты ж всегда кремень был, вот и держись…»-«А тебя-то как приняли? Ты ж не их, ты- Север»-«Сашка, ты уж не смейся, только я тоже -   легенда, только Господь наш знает через что пройти пришлось. Пройти-то ладно. Саш, надо ведь еще человеком остаться. Мне повезло- остался, вот потому и верят мне и тебя берут»-Вадим засмеялся-«в компанию нашу – авансом! Так что, дружок, оба мы тут перед народом в ответе, если что…».
     Оформлялись мы назавтра в каком-то геологоразведочном управлении на ул. Фаянсовой. Ее ж надо найти еще - Фаянсовую, если б не Вадим, замучился бы искать. Вадим хихикал, помогая мне отвечать. «Опыт работы в разведке?»- кадровичка очень серьезная, Вадим: «Во Франции- нелегал». Кадровичка обескураженно: «А к нам-то как?». Вадим невозмутимо:  «Направили…». «Будьте добры, Вашу трудовую»- кадровичка начала приходить в себя. Вадим: «Уважаемая, Вы понимаете от кого и что требуете? Немедленно оформляйте и не задерживайте нас! Номер партии известен, начальник партии уж должен был звонить…». Вадим откашлялся, приосанился и вдруг со всего маху в голос рявкнул : «Звонил!!!?». Кадровичка вздрогнула, поперхнувшись: «Я ж не могу со слов…». Бешено вращая зрачками: «Звонил?!!!»-«Да…»-«Оформляйте…» - Вадька вдруг достал из кармана шоколадку и, улыбаясь, протянул вконец перепуганной женщине.  Наконец я расписался в проекте приказа о моем приеме на работу в должности : «Рабочий на геологических работах второго разряда». Еще расписался, обязавшись ознакомиться с правилами техники безопасности на месте. Вадим, пока все шло оформление, уже успел, перегнувшись через край стола кадровички, что-то ей там нашептывать и в конце концов провозгласил: «Значит так, Надя! Через полгодика возвращаюсь и веду в лучший питерский ресторан! Надя, не слышу! Да или нет?». Услышав робкое «да» Вадим, довольный, хлопнул по столу рукой: «Все Сашка, пора, нам еще выспаться надо».
      «Сашка, а знаешь ли ты что такое Бодайбо?»- «Вроде…Бодайбо городок в Сибири.» - «Ты, Сань, неправильно ставишь ударение, на последний слог , на «о» делай упор, а то смотри- засмеют». Я пожал плечами: «Неужели так важно?». Вадим улыбнулся: «Там, брат мой, всякая мелочь важна, там, дружок, это говорит из одной ли ты команды, не залетный ли на минуту…». Вадим помолчал, сунулся в холодильник, пару пива достал, и молча пригласив к столу, присел, задумавшись… «Вадь, чего задумался? Есть повод погрустить?»-«Да вроде нет. Наша разведка будет шерстить Иркутскую область, район Бодайбо, цель - поиск рудного золота. Похвально. Только в прошлом году с той же целью была уже разведка, все мимо…А там, Саша, все уж разведано, только кому-то из теоретиков неймется. И рудник там работает… А я, Сань, люблю быть первым, пусть неудачно, но неудачно первым, а быть неудачно вторым…Это ж почти клеймо…» - «Ну и зря. Тебе ли не знать, что отрицательный результат, тоже результат. А ты… Сам же говоришь- легенда! И не только ты. Значит, вас не зря в этот район кидают. Давай, Вадька, поищем!». Он улыбнулся, обнял меня вдруг: «Давай! Сань, а помнишь, когда я не верил, что сдам экзамен по сопромату, ты сказал – попробуй! Сань, помнишь, я ведь сдал. Сань, на пять, многие поверить не могли. Чтобы у нас на факультете сопромат на пять…Студенты с нашего потока приходили смотреть на меня как на удивительный экспонат. А ведь ты был любимчиком у нашего зав. кафедрой. Может сейчас расскажешь о чем вы шептались с ним поглядывая на меня перед экзаменом?»- «Так и расскажу. Я просил, чтобы прежде чем тебе выставлять отметку прогнать тебя по всему курсу сопромата. Я знал, что ты лучше меня, только хулиган был порядочный и поэтому тебя даже с лекций по сопромату выгоняли. И, ты уж прости, сказал, что ты один в этой жизни и стипендия тебе- глоток жизни. Что так смотришь? Я, что, не прав был?». Вадька молча смотрел на меня, уж несколько минут прошло, мне стало не по себе, но я вдруг увидел как у брата моего поползла по щеке слезинка, он встал, подошел, обнял и надолго, очень долго мы замерли молча, обнявшись.

          Я часто вспоминаю, по прошествии нескольких лет , нашу эту разведку. Самое легкое было- нескончаемые дожди и необычно холодное лето. Все остальное теперь, даже мошка, кажется тоже не особенно тяжелым, хотя, это только сейчас. Огромные сорокакилограммовые рюкзаки за спиной и часто сплав по рекам, где мелким, но бурным, где большим, но всегда почему-то бурным…Ох уж эти перекаты! Эти заломы из деревьев смытых с берегов. Спишь в палатке на берегу и слышишь сопенье медведя, он ведь не знает кто ты…Уж, наверное, в который раз, и Накатами, и Догалдын, и Чанчики – все, мимоходом, не веря, что есть здесь еще удача, это когда чуть ли не каждый камень тронут здесь руками либо старателя безызвестного либо геолога.. мы и на Витим забрели (помните Угрюм – реку?), даже Лену…А ведь не зря государство сделало ставку на этих нахальных , порой наглых, но неистребимо верящих в удачу, этих пахарей сутками , неделями, месяцами, готовыми сгинуть в этой вечной мерзлоте, но перед этим сгинуть еще и от миллиардов мошки. Это в наше-то время уходили люди в одиночные маршруты, чудом не погиб никто, сколько раз уж были готовы салютовать погибшим, но они выползали к лагерю, а не могли – ракетами светили, кричали нам- мы здесь, ребята, давайте уж, помогите! - не во что верить уж было, а они из тьмы, мерзлоты нескончаемой, ползком…И когда на руках несли, когда все, что могли делали, чтобы жили легенды эти несгибаемые, видели мы в ответ свет глаз их …А свет этот спокоен и тверд…Верят эти мужики. Даже не могу сказать во что. Но верят, черт их побери!!!

     Странно… Все помню. И вот мой джип натужно подвывая, двинулся по знакомой тропинке…
Касание моей спины легкое, обернулся и сразу сморщенное личико Никитича ткнулось мне в шею, я только и успел заметить, что и у него мокрое от слез лицо. «Зайдешь ли в дом?  Ты ж, смотрю, теперь ранга другого…»- « Дедуля, пенек ты старый, ты ж меня к жизни вернул!» - « Так и что ж, теперь, смотрю…». Я засмеялся, обнял деда, приподнял: «Ночевать-то пустишь?» - «У меня харчей-то - картоха только, как тебе…ты, смотрю, другой» - «Даже не думай, у меня в багажнике целый холодильник. Дед, сейчас же не пост, так что давай закусим как положено.
        Никитич, аккуратно сделав второй глоток из рюмки, уперся в рукав,  упорно втягивая в себя воздух,  отодвигая мою руку с протянутой закуской.  «Хороша зараза, мягкая… А ты не смотри, что в бутылке цветастой, наша...» -«Дедулька мой, виски это!» - «Не слушай хрень всякую- наша, у меня уж попито…Стелить уж тебе?»-«Ага, на тот же матрасик и шинельку туда же» - «А у меня так все несколько лет и ждет- чистенькое».  Перед сном: «Как там Савелий? Я уж в дар пару старых икон привез, а еще список с древней совсем…» - «Так и живет, дай Бог…» - «Дед, а как же ты в монахи-то?» -- « Так я ж вольный всю жизнь! И отдаю Богу все, что есть у меня…кроме огородика» - «Ах, ты хитрюга, а монастырь?» - «Меня Савелий благословил, говорит я и так каждый день трудом своим братии помогаю…»-«Да ладно, помогаешь ты, вот завтра братии отвезем подарки, помощь будет» - « Они, Саш, теперь уж не так и бедствуют, но помочь нужно…» -- « А что так, откуда полегче им?» -- «Так у них теперь хозяйство расплодилось, сами живут , да и кой-чего на продажу… Какой-никакой прибыток, особо не бедствуют». Когда уж совсем опустились на наше одиночество сумерки, а затем и темень непроглядная, вот тогда я, в темноте этой, близкой, а потому просто родной: «Деда, а по честному, хорошо ли тебе?» -- «А ты, Саш, сынок, о какой хорошести ?» -- «Да ты ж помнишь какой я был, впору на березке веревочку затянуть …» -- « Не-е-е. Саш, так нельзя -- грех это…Так и ты, Саня, не греши уж, не было в тебе того предела -- веревочка когда. Жить надо…  Думаешь меня жизнь не била? Еще как, порой выть, как волку,  хотелось. Так бывало,  и выл, но толку то…Воем, да слезами, Саша, не спасешься. Жить, стиснуть зубы и жить – один выход для нас, грешных»- «Что же за жизнь у тебя была? Наверно много всего было, может расскажешь?»- «Никому, сынок, не рассказывал. Что там интересного? Но, видно, время пришло излить душу свою, рассказать как жизнь прожил... Не заснешь? Так и спи, а я тебе, а может еще кому, в темноте-то, расскажу…».
         
   Никитич покряхтел, устраиваясь поудобней и неспешно в темноту: «Я, паря, молодой сильный был, верткий да удачливый. Ты не смотри, что мал я ростом, да не широк в кости, зато тело все как витое было, как из тросов стальных свито…  А в голове ветер гулял. Родился я перед войной, а когда уж вырос, оказалось и родни у меня уже нет, ни друга, ни подруги»-дед вздохнул глубоко и замолчал, я уж думал, что вернулся он в мыслях в молодость свою и забылся… Однако минут через пять: «Вот и решил я мир посмотреть. А как? Двинулся я на Белое море -- к поморам, рыбу ловить, в море ходить, просто жить. Непростая это судьба помором быть, тяжкий труд с утра до ночи. Если в море, так день за днем похожие друг на друга и остается потом в памяти усталость дикая…Однако , возвращаясь, не смотри, что власть не приветствовала, ставили мы иногда на берегу обетные кресты- в благодарность Богу, что вернуться позволил. Такие кресты еще в давние времена поморы ставили, многие сохранились, ветхие совсем стояли в разных местах на берегу. А если ж ты рыбачить на берегу решил, Сань, вот не соскучишься, ставили мы огромные ставные сети далеко в море уходящие от берега. Вот тут и начинается. Надо ж под прилив и отлив подстроится. Когда отлив ходу даем – рыбу успеть выбрать, сети, где надо, починить, а уж затем рыбку-то надо обработать, а потом в ледник. А спать-то когда? И хитрость тут есть- будильник не поставишь, каждый день прилив- отлив на пол часа смещаются, все дальше и дальше. И как тут подстроиться? Да еще и приливы разные- то высокие, то так себе. Всем этим делом, Саш, луна и солнце, больше луна, правят. И как тут жить молодому?»- я услышал как дед усмехнулся- «Все ж там смолоду женаты, когда передых есть- домой тогда, к женам…А мне куда? Одна польза была -характер у поморов железный, сталь высшей прочности. И дали мне частичку своего характера, научили жизнью своей, как бы ни было трудно – жить! Но все ж таки пришла пора подумать как дальше быть. Времени на поморок совсем не было, дом свой только мечтой мог быть, не было у меня самой основы чтобы там родиться и с измальства не только ты, но и о тебе думали. Чтоб и поморочка, со временем, и дом тебе всем миром… Дело морское уж немного знакомым стало, вот и в думах своих как жить дальше, решил я податься на Дальний Восток, вишь, решил на другом краю света не только рыбку ловить, а и судьбу.
 
            «Видно показал я себя, не знаю как сказать, достойно ли, провожали меня хорошо, много друзей, просто знакомых и незнакомых вышли к вертолету, что раз в две недели прилетал к нам- почта, продукты кой-какие, но обнимали многие и звали- возвращайся, ты ж наш уже, примем, не забывай нас!»- « Дед, ну просто героя какого-то провожали…» -- « Не понял ты, как родного… Приняли они меня…Понял ли?! Но нельзя мне было остаться, вот тогда бы не поняли! А ты то сердцем почувствовал о чем я?» -- « Да я, не дурак же, не обижайся, я ж подшучивал над тобой»- « То-то, знай, над чем шутить можно… Ладно, ты тоже , если я что не так- не дуйся, мы ж родные- так?»-«Так…»- вздохнул я, уже мягко проваливаясь в сон и уже засыпая только и вспомнил поутру: «Сань…Сань…Спишь?». 
 
    Уже знаю -- утро. Знаю, что Никитич, жалея меня, не будит… Слышу как зашел он в  чуланчик, присел на краешек моего лежбища, сидит молча…Открыл глаза и вижу, что дед смотрит на меня улыбаясь, а глаза грустные, да и слезинка в них вроде блестит: «Дедуль, ты что? Ну ка хватит нюни распускать!»- он чуть натянуто улыбнулся -- «Да я ничего…Вот только долгие годы жил и знал, что родного человека уж у меня не будет…И, ты уж не смейся, все баба представлялась, чтоб покой и забота, а вот на тебе- мужик, да родной вдруг стал. Это как тебе?» -- « Так ты мне и впрямь стал как отец родной, чего ты мучаешься-то, все хорошо у нас»- « А-а-а…»- дед махнул рукой- «Как понять тебе, молодому…»- дед вдруг встрепенулся- « А ну ка, вставай, лежебока, пора уж твои подарки милионные братии!»- «Никитич, издеваешься что ли?»-«Шучу, подарки у тебя настоящие- иконы, а все остальное…»-дед хитро глянул на меня- «Милионные.». Что ж ты с ним сделаешь- прав Никитич!
 
       В монастырь раньше грузовик даже запросто, никого не спросив, мог заехать. Все. Кончились такие времена, Никитич вышел из машины, что-то сказал монаху и шлагбаум поднялся. Ишь, стражник! И не видно, что постился совсем недавно. Вот Савелию-то все выскажу!   
 
        Смотрю на Савелия… Дивлюсь! Дает же Бог, коль веруешь! Ни морщинки лишней за эти годы, ни сединки. И склонив голову, когда игумен молча перекрестил меня и взяв в теплые ладони лицо, поцеловал, увидел я – хоть и не изменился внешне наставник мой, но взгляд его уже не пронзительный как раньше, а кроток и нежен, а тепло его- согревает… И дрогнуло мое сердце, он же: «Крепись, сын мой, чувствую сердце твое, береги боль его для людей - там, в миру…»- Я помолчал чуть, чтоб голос не дрожал от волнения: « Я подарки…Да какое там- подарки, все-мелочь! Там главное - иконы древние и список с совсем древней, прими уж их, отец мой.» - « Спаси Бог! Благодарны тебе будут дети божьи, что обрели смысл и спасение в жизни  – служении Отцу нашему, Богу!». Савелий, перекрестившись, брал каждую икону в руки, ранее склонив колена, долго всматривался, затем целовал ее и, перекрестив, отдавал служке, тот, тоже поклонившись и крест на себя наложив, брал в руки икону. Это было как обряд какой-то. Савелий затем улыбнулся, жестом Никитича подозвал, в лоб поцеловал: «Ну что, поста сейчас нет , а доброго человека надо привечать. Ты как думаешь?»- и улыбается, Никитич: «Так я… Это…Так я завсегда!»- Савелий улыбнулся: «Вы, ребята, еще вчера хорошо привечались. Ничего, что я так по вашему глаголю? Тогда, ребята, за такую встречу не грех и рюмочку выпить, время-то нам на пользу, только мудрее стали и чище». Считай часа три-четыре пили мы три рюмочки настоечку монастырскую, одну за встречу, вторую во здравие, а третью на посошок. Много было сказано, а что и молча передумано, но было между нами что-то родное, будто братья встретились после долгой разлуки.
         Вечером, когда спать легли, спросил я деда : «А дальше то что было?»- «О чем это ты?» -- «Так о жизни твоей. Вот собрался ты на Дальний Восток, ну и…». Засмеялся Никитич: «Ты никак сказку на ночь собрался слушать?» - «Ага. Только не сказку- быль!» - «Ишь ты, быль».
      Задумался он. Ворочался, кряхтел  и вдруг: « Ну и поехал. Уж середина пути, Сибирь, буфет привокзальный, перекусить я туда забежал, в ресторане-то, в поезде не будешь весь путь пробавляться…Трое там местных было, выпившие все немало, не понравился я им. Драка жуткая была, понимал я, что и убить могут, а потому и стулья и столы по воздуху летали»- Никитич замолчал на некоторое время-«Разбередил ты душу мою, не надо было и вспоминать… Да ладно. Короче одному из трех так по голове попало, что он чуть Богу душу не отдал, выжил правда, но инвалид на всю жизнь стал. А меня в кутузку. И просидел я несколько месяцев, и навидался я за эти месяцы не дай Бог кому…»- дед опять надолго замолчал. Я не выдержал: « Ну чего ты замолчал?»-«Чего ?»-«Чего не продолжаешь?»-«А,.. ты об этом. Повезло мне, следователь хороший попался, молодой парень, видно еще не обтесался в жизни милицейской. Сначала свидетелей не было, а эти гады все твердили что я к ним пристал и драку начал. Разговорил все-таки парнишка сначала буфетчицу, потом судомойку, а затем кой-кого с поезда нашел- кто свидетелем был с самого начала. Выпустили меня, оправдали подчистую и, знаешь Сашка, на всю жизнь запомнил я воздух тот на улице. Свободы воздух. Он почище водки по мозгам шибает, до слез пробирает…
 


         Какой тут Дальний Восток, оказался я, брат, на Енисее. И меня в поселке, можно сказать, подобрал охотник один. Охотничьим промыслом он профессионально занимался. Буквально за руку отвел меня Егор Ефимыч в госпромхоз, быстренько договор подписали, и стал я напарником Ефимыча. Понимаю, что был он уже в возрасте и нужен ему был молодой да сильный- тягловая сила, короче. Однако благодарен я ему был на всю оставшуюся жизнь. Охоте промысловой, какой бы ты ни был ушлый, не научишься. Надо не один сезон походить в тайге за настоящим промысловиком, да не лениться, а еще и пытливым быть, до всего допытываться, до сути жизни в тайге , до мелочей, которые и мелочами-то в тайге не бывают-  короче пахать надо с утра до ночи и все больше руками да ногами и голову все включать. И понимаешь потом, что сказки все это – романтика таежная, пахота там, сынок, без отдыха. Сезон промысловый, а главное там - соболь, длится около четырех месяцев, с ноября по февраль, ну может конец октября прихватишь. Вот за эти четыре месяца нужно оправдать год жизни охотничьей. А дальше охотнички местные по хозяйству своему опять пашут, там и картоха, там и сенокос, там вся жизнь ради одного – семью содержать надо. А хозяйство охотничье? Госпромхоз выделит тебе участок тайги- он твой, там и охота твоя. И участки – то огромные и ставят мужики избы таежные. Есть базовая изба, основное время там охотник на промысле проживает, если это так можно сказать, а еще семь- восемь избушек на круге, по всему участку значит  и в каждую нужно и дров заготовить и еду. Эх, Саня, и у этих, что у поморов- жить хочешь, паши как пчелка». Заскрипела кровать Никитича, слышу, что встал он, воду наливает и в тиши ночной  пьет большими глотками, я даже почувствовал жажду его. Заскрипела уже табуретка. Тишина, только вздохи деда. У меня сна ни в одном глазу. Интересная все ж жизнь у Никитича, как начало романа, только не читаю , а слушаю… «Дедулька, ты как там, случилось чего?»- «Случилось…  Аж сердце заходится от памяти этой. И тяжело и сладко…». Не знаю я что сказать, лежу молча прикидывая на себя жизнь деда и понимаю-жизнь удивительная штука, горбатишься на ней, горбатишься, а чуть что цепляешься за нее из последних сил, а сил нет, так все равно зубами вцепишься и отпускать не хочешь…
   
         Приехал я в гости на недельку, каждый день в монастырь ездили, работали там, но все ж главным для меня стало дождаться вечера. Даже не вечера, а когда в темноте ночной и тишине слышу я, как начинает ворочаться и кряхтеть Никитич, как вздыхает долго, а потом, после паузы длинной, просто вдруг, начинает литься неторопливый рассказ. Даже не рассказ -- повесть, где жуткая, где спокойно неторопливая, тягучая, а где со смеху слезы вытираешь и остановиться не можешь.    
 
      «Вот посуди, Сань, на участке избушек семь-восемь, между каждой километров двадцать, вот и побегай. А еще нужно на пути этом тропку хорошую расчистить и в порядке содержать, тропка эта – путик у охотников зовется и на путике этом  ловушки либо капканы на соболя, иначе уйдет зверушка. Это как тебе? Как тут отдохнуть, помечтать, романтикой таежной насладится»- дед засмеялся-«Это в книжках все красиво – без пота и боли. Вот за сезон уходит охотник на круг раза четыре, на круге в каждой избушке ночку-две и дальше на круг. И только в базовой избе отдых и то – на миг. В первый же сезон мы с Ефимычем хорошо соболей взяли, мяса лосятины запасли- все в семью, рыбы немало добыли на таежной речке, вот так семьи охотников и живут год от года держась на мороженом мясе и рыбе, ну еще что с огородика да с покупной муки хлеб. А что соболей много добыли, так за них не много платили и шли эти деньги на одежду, снаряженье охотничье- патроны там, еще что либо…По хозяйству тоже всегда что-то требовалось купить. Оглянется охотник, посмотрит, а карман пустой, да и время подошло- сезон новый. Вот так, сынок, и в Сибири опять таки , как на Белом море,-все одно, нельзя присесть, а присядешь- нужда придет, это хорошо если один…А когда семья?». Никитич остановился передохнуть и вдруг: «Налей-ка рюмочку этой, с красивой наклейкой». Сделал глоток, вдохнул рукавом и продолжил:  «По окончании сезона Ефимыч взял меня к себе, в избе большой комнату отдельную выделил, жена его, Марковна, меня, считай, как родного приняла. Я в долгу не оставался, наравне  с ними по хозяйству… Однако здесь, в деревне, немного свободного времени было, да и по жизни пришлось общаться, с деревенскими-то. И здесь меня приняли хорошо.  Вроде всех уже знал, перезнакомился. Пришел я к знакомому на дальний конец деревни - Ефимыч послал взять сеть ставную, как он сказал- попользоваться. Пропал я, паря, вмиг,  все вокруг исчезло и светились васильково передо мной глаза Настеньки- дочка Анисима, знакомого, вышла она из светелки навстречу мне, улыбнулась и исчезла в глубине дома, будто и не было ее, померещилась и все тут…Тащил я на себе сеть эту пудовую и не понимал что происходит…И корил себя- дурачок молодой и смеялся над собой- как телок глупый повелся…»-« Никитич, ты никак с первого взгляда…»-он не дал договорить -- «Ты, Саша, помолчи…И вот что…Давай-ка спать». Теперь уж я кряхтел, ворочался, скрипел своим лежбищем в надежде что дед успокоится и заговорит, заговорит хоть о чем, хоть о погоде, но только пусть говорит…  Накатилась тоска, просто собачья тоска, хоть вой… Так и уснул, переживая. Мне уж уезжать скоро, а потому Никитич вдруг заторопился, видно нужно, наконец, выговориться старику. И прямо с утра, чайку глотнув: «Тут и началось, Саня…Это у вас, молодых, просто все - люблю и точка! Я, Саш, дышать вдруг перестал, душно мне стало, и не мог целыми днями в грудь воздуха набрав, надышаться… Темно мне стало даже днем. Какая тут любовь -- мука страшная, в глазах так и стоят васильки глаз Настеньки. Встречу изредка, гляну, а голова кругом и она вдруг зардеется щеками алыми, и мимо мы, не остановимся… Как назвать это? Почему сердце останавливается, почему оно, вдруг, наоборот, забьется бешено? И впрягся я в работу деревенскую, пахал так, что  Ефимыч чуть не силой тормозил меня…А мне б забыться и только. С Настей-то  хотя бы встретиться и поговорить, хоть на чуток ближе стать, а как? Однажды Ефимыч, просто вырвав у меня из рук топор, дрова я колол с раннего утра, весь побагровев: « А ну- ка хватит!!!»- и сразу смягчившись: «Вся уж деревня только и говорит… Настенька и ухажера то давнего своего отбрила. Тот было с тобой разобраться, старики сказали, - вон тогда из деревни, а не допустят разбирательств разных, сказали: пусть Настя решает. А ты как проклятый -- пашешь и пашешь, ум- то есть? Настя вроде тоже на тебя запала, а ты дурень…Все! Завтра свататься! А ты сиди и не дергайся». Ефимыч, вот уж не ожидал, подошел, обнял: «Все будет хорошо, сынок». Я вдруг, раньше не ведал за собой такого, тоже обнял его, уткнувшись лицом в плечо Ефимыча и случайно увидел как смотрит на нас Марковна вытирая уголки глаз платочком. Сань, видел ли ты, как плачут тихо старые женщины в деревнях? Вот так – тихонько глаза платочком…Уголка платочком…  В деревнях сибирских даже в то время очень часто даже, наверное по традиции – сватовство. Вот так, знались мы мало, а жили душа в душу. Но это потом… А поначалу, когда дом для нас всей деревней за день поставили и все нагулялись, выпив немало и разошлись, наконец, вот поначалу сели мы с Настей рядышком на скамеечку и сидим, молчим. Спать мы, Сашка, так и легли на разных лавках… Не с обиды какой, в строгости Настю воспитали, а потом новая жизнь началась и вроде уже считалось, что молодые все знают и хорошо все будет. Светать уж стало когда , черт что ли, толкнул нас  друг к дружке. То утро я, сынок, всю жизнь помню… Что шептал я в горячке тоже помню, слов я раньше таких не говорил никогда, а иные сами рождались, добрые и ласковые и слышал я в ответ горячий шепот любимой моей. И она много, очень много, почти в полубреду, от ласк наших- шептала нежно и ласково.   Вишь как я тебе, вроде в стихах,, наверное не думал, что дед такие, считай стихи, смотри как красиво, а я ведь, Саша, всю жизнь, как бы ни было трудно, засыпал с книжкой в руках, хоть на минуту, но успевал абзац- другой, а потом усталость брала свое. Но читал всегда , даже в море Белом, даже  в зимовье на охоте. Наверное оттуда и был свет души добрый…Книги учили…А уж как за решеткой, так уму разуму наберешься, читать не запрещали, а библиотека в тюряге- будь здоров!. Кстати , Сань, поверишь ли, в базовых избушках охотников немало книг и все, коль минута бывает свободная- читают. И у всех есть мой любимый- Достоевский. И нет таких, что двух слов связать не могут, есть такие, что много Онегина наизусть без запинки… Пушкин-то, спорь не спорь- любимый у них. Эт я тебе про русских, что в центре , на Енисее- батюшке живут, у других, понятно дело- с Пушкиным-то похуже!

       « А что ж ты, дедулька, со мной все по- простому, чуть ли не на старославянском?» - смеется - «Так я ж привык по-простому- то. Братия также говорит, а монастырь, верь не верь, дом мой»- «Коли так, наверное скучновато, без книг-то, у тебя ж – шаром покати» - «Ага, сколько ты дружок у меня пожил? А соседний дом как тебе? Видел я – собой ты был занят, а потому не трогал, переболеть каждый должен…  А теперь, хочешь читать? Тогда вот тебе ключи и иди вон в тот дом, там кладезь мудрых книг-читай!». Не довелось мне «кладезь мудрых» познать- с утра ехать нужно было-  дела, опять дела звали. Ехал по трассе и в голове как на карусели кружилось и кружилось одно – опять я, будто штопор, так и вкручиваюсь в жизнь, в ту жизнь, что иная, не монастырская…Нужно было как-то свыкнуться, себя уговорить- все, здесь другая жизнь, увы, не монастырь…Я усмехнулся в душе: надо же, для других монастырь – заточение, часто добровольное…Что ж тогда для меня? И с теплом в душе- дом мой родной, пусть недавно домом стал, но теперь на всю жизнь-  дом!  Я даже не понял, на уровне подсознания нажал на педаль тормоза и , уже опомнившись, съехал на обочину. Впереди, метрах в двадцати, шел человек, я коротко посигналил, он даже не оглянулся. Газанул, обогнав, оказавшись перед ним метрах в пятидесяти, вышел из машины. Я хотел помочь, я просто всегда обязан таким людям помогать. Это ж я иду, тот- давний, по обочине. Он по пути поднял несколько камней и стал кидать в меня, я еле уворачивался, а затем он меня обошел и мой джип получил в лобовое стекло хорошенький булыжник. Я ему много чего только не говорил, кричал, пытался, хоть как-то, остановить, остановить с одной целью- помочь. Не получилось. Уже много ночей, вспоминая, не могу уснуть. Что я не так сделал?  Ну просто не бывает, когда нельзя достучаться до души другого человека. Значит, не туда я стучался, не в ту дверь…               
     Как же понять, как найти ту дверь, за которой душа человека, и можно с ней дойти до всего, до глубин, до самых сокровенных тайников, до мрака за которым может уже светится огонек добра и понимания, как понять?.. Как не ответить, когда в тебя булыжником, когда, даже если не виновен, не поднимется в тебе волна обиды и возмущения, как сохранить в себе добро и сострадание?..               
     В привычку уже вошло, возвращаясь из командировки, не ехать к себе домой, а заглянуть  к Вадьке. Как обычно позвонил в дверь, и опять, так и не дождавшись ответа, открыл дверь своим ключом, из дальней комнаты в халате нараспашку, выпорхнул Вадим: «Сань, посиди на кухне, мы» -Вадька поперхнулся- «Я сейчас…». Через минут десять чинно взявшись за руки передо мной явилось счастливое чудо – Светлана ( это та - из музея) и Вадим с идиотско-счастливой улыбкой, которая, кстати, ему почему- то шла. Я встал, и, понимая, что на моем лице вдруг засветилась такая же идиотская улыбка: «Друзья, судя по всему, пришло то время, когда ключи от этой квартиры мне придется положить на полочку». Я выдержал паузу и : «Однако, в данный момент, хочу оставить вас лишь минут на двадцать чтобы вернуться с бутылочкой удивительного шампанского. Или коньяку? Как вы считаете?» - Светлана засмеялась - «Да есть все, нам только тебя не хватало- праздник у нас и ты, дружок, просто необходим»-« Это для чего же? Я и так шампанского с вами без проблем…». Тут Вадим: «Дурак ты, Сашка, ты ж у меня единственный, ты ж брат мой! А поэтому законное счастье без тебя оформлять просто нельзя. Знали мы, что ты с утра заявишься, а потому всякие там подписи официальные в пятнадцать ноль-ноль» - «Ничего себе, я, так получается, свидетелем буду?»-Вадька счастливо-«Ага!» - «Кто ж второй свидетель?»- Светлана: «Подруга моя, она, как и ты, скоро будет здесь, самолет уж час назад приземлился…». Во как, это называется с корабля на бал! Только вот я-то с кем буду танцевать? Может и мой бал когда-нибудь запоет музыкой дивной…
    «Знакомьтесь!» - Светлана радостно - «Александр. А эта удивительная красавица - Юлия»- я ответил стандартно: «Очень рад! Как долетели?». Подумал: Юлия, нельзя ли было попроще - Юля. Она протянула мне руку: «Юлия Александровна. Это для порядка. Ну, а ради такого случая – Юля, если подружимся - Юлька даже можно!». Улыбается светлой и даже очень приятной улыбкой. Надо же, если по правде- не красавица… Но до чего милая и привлекательная женщина! Что ж в ней такого - не пойму. «Меня тоже можно – Сашка, только…»- Юля внимательно взглянув: «Только?...» - «Если подружимся!». И тут мы вчетвером расхохотались. Ну, напряжение знакомства прошло и Вадим: «Ты не против, если мы после официоза дома за стол присядем. На кой ляд нам ресторан?» - «Так и здорово! Честно говоря, дома побыть  хочется» - «Тогда лады?!». Мы хлопнули ладонями в знак согласия.
       Женщины хлопочут на кухне. Вадим в своем кабинете возится с рабочими бумагами, я рядом с ним, пристроившись в кресле, дремлю в ожидании чуда - Вадька женится! «Саш, тут письмо пришло, судя по адресу из твоего монастыря» - Вадим протянул мне конверт - « Везет тебе, Сашка, мне в жизни мало откуда писем приходило, но чтобы такое увесистое, как посылка - никогда! Да еще заказное. Знал бы ты, как мне это письмо с почты пришлось выцыганить» - « Да уж не прибедняйся, твой талант мозги людям пудрить, кому-кому, а мне известен. Хорошо еще Светке, верю, не пудришь». Вадим встал, подошел к креслу, опустился на колени и наши лица оказались совсем рядом. Глаза его, глаза друга, брата, очень родного человека - рядом. «Саш, не пудрю, все по честному» - «Да ладно, шучу я»-« Сань, а письмецо, коль толстенное такое, наверное по серьезному делу, ты читай, а я пойду девчонкам помогу…». Вадим ушел. 
          Страх, один только страх в душе. Что случилось? Никитич? Савелий? Живы ли? Тогда что? Вскрыл конверт, письмо от Никитича и вроде ничего страшного…  Прочитал только начало: « Саша, сынок! Ничего что так называю? Сам говорил – родные. Свидимся ли? Дай Бог! Хочу все ж таки сказку тебе на ночь дорассказать…  Хоть ты один знать будешь как жизнь моя прошла и вздохну я, наконец свободно -  исповедуюсь, сынок, перед  тобой поначалу, хочу чтоб знал ты, что жил я  честно и не гадил людям,  а что мне пришлось претерпеть- то Бог дал!
       Вот и зажили мы, сынок, как в сказках говорят, жить-поживать и добра наживать. Красиво? Профессиональным я стал охотником, Сань, я уж тебе говорил - работенка не для слабых. А красота случилась в одном - Настенька стала напарником моим! Передал мне Ефимыч, как сыну будто - по наследству весь свой таежный участок и пару лаек, смышленых уже, пару сезонов с Ефимычем в тайге эти собачки промышляли. Женушка моя, не думай, что женщина, порой надежней мужика была. Верил я всегда, что если задумали дело какое, Настя свою долю работы сделает , да и мне еще поможет, а бывало на путь правильный наставит… В первый сезон уж больно тяжко, Саня, приходилось. Мы ж с Настюшей не просто муж и жена - напарники, а потому все поровну… Уйду я на дальние избушки путики проверять, а ей здесь, рядом, путики проверить, это днем, а уж вечером да ночью соболей в работу. Непросто это- шкурку снять, выделать ее надо с толком- не попортить. А забот других сколько, все не перескажешь… За сезон несколько таких ходок сделаешь, Настю, как на праздник, встретишь и денек – другой, может недельку- вместе, и снова, будто судьба уж такая – разбежимся…Уж несколько сезонов мы так прожили, сынок, и вдруг, вечером однажды, в пургу дикую, сидючи у печки жаркой в обнимку друг с дружкой , решили- все, вот этот раз и все… Месяц нам уж осталось по тайге бегать. Вот и все- думали…Мечтали в город какой-никакой, жить только в маленькой квартирке  и чтоб вода, горячая вода- открыл краник, а она бежит ручейком маленьким… Улыбалась тогда Настенька такой улыбкой, что мне до сих пор больно и слезы на глазах от памяти этой…
     Утром пурга затихла. Что ж, мне пора последний круг в этом сезоне путики проверять… Спиной чувствовал я Настенькин взгляд прощальный. Не знали мы, что он и правда прощальный… Летел как на крыльях через пару недель, знал - ждет меня Настюшка. Пару раз пересекал чужую лыжню, что ж, у нас так бывает, что нужда заставит к людям в гости… Так и есть! Хотел порадоваться увидев , что это наши охотнички, но угрюмые лица их остановили меня. Павел Игнатьевич, один из двух: « Сань, ты ж мужик, крепись…»- я замер в страшном своем предчувствии - «Шатун…Саш, мы уж ее завернули, укрыли в то , что нашли. Ты не заглядывай туда. Не надо тебе видеть, не надо, чтоб всю жизнь помнить…». Было уже у меня в жизни когда я выл, а не плакал, вот и в этот раз наказал меня Господь так же. Видно не понял я с одного раза науку его… Я даже не выл, я рвал горло свое в истошном крике, я рвал зубами руки свои, куски мяса вырывая. Помнишь, ты спрашивал, откуда у меня такие страшные шрамы. Все оттуда, сынок…  Мужички потом рассказывали, что от воя моего страшного волосы у них на голове дыбом вставали. Что ж , может и так… Не знаю. Вот живу я сколько в монастыре и все прошу у Господа: « Скажи, за что? Меня счастья лишил, я может и заслужил. Настеньку, за что? Господи , где ты, ведаешь ли ты горе мое?».
        Я сжал голову руками, сжал так, чтобы забыться от этой боли…  Хотелось к Вадьке, к девчонкам, что там готовят неведомое блюдо… Мне плохо  стало от этой безысходности: «Господи, ведаешь ли ты…». Как можно жить с этой болью? И уже я прошу: «Господи, дай мне силы жить…»…
       Когда приехали в ЗАГС Вадька, в который раз, всех насмешил- церемонией бракосочетания стал руководить, повезло нам, очереди за нами не было… Я не знаю что меня заставило вновь заглянуть в письмо , я ж не дочитал… Но в ЗАГСе, именно там – заглянул. Никитич издалека, не только из далеких лесов, полей, между нами немало верст, он оттуда, из своего далеко написал вдруг: « И ты, сынок, женись, живи уж как положено…». Почему: «и ты», как, из каких чудес узнал Никитич, что Вадька женится, да и вообще… Каким чудом именно в этот день письмо… Ну  и ладно, случай- решил я, бывают совпаденья… 
      Погуляли мы на славу. Когда уж разбредались спать,  Вадька пальцем, как указкой,   указал кому куда, я глянул на Юлю, она улыбнулась и молча погрозила мне пальцем, да и ладно- решил я, прикорну там, где Вадька постелил…У Вадьки простор, да и у нас по комнате, спи – не хочу…Я уж совсем засыпал, когда  услышал легкий топоток босых ног по полу, и вдруг исчезла прохлада свежих простыней - просто буря, просто горячий поток опрокинул меня, лаская и сводя с ума…
     Звонит и звонит… Это ж не будильник, входная дверь рвется к нам- отвори, хозяин! Я взглянул на Юльку, она, не открывая глаз, махнула рукой в сторону входа. Ну и ладно. Вадька хозяин, пусть и открывает. Наверное кто-то ошибся дверью. Юлька вдруг обняла меня горячей рукой и я стал проваливаться в никуда…Нас остановил громкий голос Вадима: «Заходи, заходи, чего ты стесняешься, тут все свои…». Прошла минута и Вадим: «Да не стесняйся ты, сейчас Сашку разбужу, он»- Вадим хихикнул, вот гад- «Видно не выспался». Острожный стук в дверь. Вадим: « Извиняюсь я, однако, посчитав по комнатам, не могу найти куда из нашей компании один человек исчез». Мы молчим. Вадька: « Умаялись, видно , гости, что-то не то съели». И хихикает под дверью. И вдруг, во весь голос: «Саня! А ну ка, встречай дорогого гостя – Никитича!». Меня как током подкинуло, успел прошептать : «Прости, там очень дорогой для меня человек!». Юлька улыбнулась: «Беги… Ты очень милый, я не хочу завтра уезжать!». Как то просто я пропустил мимо ушей « я не хочу уезжать»»…Сколько ж мне потом пришлось приложить сил, чтобы вновь услышать: « Я не хочу уезжать!».
       Теперь я понял, все понял! Все эти странные вопросы, отлучки Вадьки… В результате  они оба стояли передо мной и улыбались, я сгреб их в объятиях, прижал к себе и мы замерли никого не впуская в нашу мужскую дружбу… Не заметили как две красавицы оказались рядом. «Человек с дороги, а вы все обниматься… Может покормим для начала?»- смеется  Светка, Юлька же молчит и таким светлым взглядом смотрит на меня , что меня даже дрожь пробрала…Я укоризненно покачал головой, шепнул: «Не  своди с ума, у меня гость дорогой!» - «Да и хорошо! Но смотреть- то на тебя можно?». И не дождавшись,  с улыбкой: « Видишь, милый, можно…».  Краем глаза видел как она улыбается, но всецело занялся Никитичем. «Ты как сюда попал? Пенек ты старый, любимый мой человечек, откуда ты взялся, дорогой мой?»- «Так ты ж написал чтобы я приехал, пожил, рядом побыть, хотя б месяцок, и то – хорошо».  «Вадим!..»- «Чего ты? займись Никитичем, чего тебе?..»- «Чего… Ну ка глянь на меня, да не вертись ты, глянь говорю! У меня  через день командировка, ты ж, гад ты этакий, думал ли? Как я старика брошу?» - «А чего тебе переживать, вон Юлька с дедом и поживут, косточки тебе помоют, они и решат судьбу твою»- засмеялся Вадька. Юле завтра уезжать, но она смотрела спокойно и не было на ее лице смятения, недоумения, она просто смотрела… Через некоторое время мы с Юлей оказались рядом занимаясь стряпней на кухне. Я молчал. «Саш, никогда у меня так не было. Просто страшно. Но будет так- или мы вместе навсегда или завтра я улетаю тоже навсегда». У меня сердце так рвануло, что, казалось, выпрыгнет из груди, слов не было и только руки еще имели силу прижать, обняв, Юльку к себе. Хрипло вдруг: «Так и улетай, но со мной и навсегда …». Мы долго молчали, обнявшись. «Юль, мы с тобой такие взрослые…и мне страшно… Не дай Бог разбежаться, калеки тогда на всю оставшуюся жизнь ... Ты за эти дни , не зная меня, все решила?»-« Дурачок ты взрослый, я уже тебя так знаю, будто не Вадька, а я! Саш, я таких мужиков только по книгам знала,  не верила, что в жизни так бывает…Вадька от себя, да и со слов Никитича- все знаю! Так ведь дело не в этом. Влюбилась я в тебя, дурачок ты мой ненаглядный, ты тогда и не понял сразу, с первых слов наших, взгляда твоего, когда ты разрешил Сашкой тебя называть!».
         Только присели за стол, Никитич вдруг встал,  поднял   бокал, где на донышке плескалось шампанское: « Сашку вот знаю долго…До внутренностей знаю!!!»-почти на крике-«Праведник… Знаете ли праведник- кто? Да ладно. Вам в миру это может и не нужно. Но вы же все равно должны видеть силу духа, доброту, сострадание, наконец, тех ,кто  несет людям это все!»- дед помолчал. Тишина вокруг прерывалась только дыханием нашим, да кто-то из нас , видно ноги затекли, разминал их руками осторожно. Дед : «Может и не к месту скажу. Подумаете – нашелся проповедник, но скажу…». Дед молчал. Молчали и мы. « Люблю я вас, детки мои! Дай Бог вам счастья! Дай Бог счастья всем, свет кого озаряет Сашу, доброту его, выпейте за Сашку, за себя, вы ж тоже – светлые такие!»- дед вдруг улыбнулся - « Да и за меня, я ж тоже паренек ничего!».
      Дед сидит в кресле, Юля на полу, обхватив колени деда...  Отблески  огня  камина летают по стенам, потолку. «Деда, а вот расскажи когда ночь, мороз, волки воют- страшно?». Он улыбается, поглаживая Юлю по голове: «Страшно дочка, когда вдруг злой человек к тебе заявится. Только это ж когда придумаешь себе чего не то… Редко чтобы плохие люди у нас бывали. Хотя… слухи-то ходили. Так… Слухи…»  А Юлька, в который раз, слышу в пол уха из кабинета Вади: «Деда, расскажи как ты праведника»- и смеется неудержимо-«Сашу встретил!»-Никитич-« А чего смешного – то? Встретил. Не тебе чета, хохотушка.»- слышу Никитич тоже засмеялся-« А чего? Не влюбилась что ли сразу?». Тишина долгая и грудной почти сдавленный голос Юли : «Сразу!.. Деда, веришь, уж так люблю…»- «То-то, дочка, я Сашку  давно понял. В страшную судьбу свою в скитаньях ,голоде, одиночестве диком он в себе человека сохранил, вот и Силантий в монастыре чтил его…Как праведника? Не знаю. Как человека свято сохранившего веру в добро Господа нашего!».
        Звонок в дверь короткий. У нас тишина, никто не хочет, хотя бы дверь открывать…Беспрестанно звонит дверной. Дед идет открывать и врывается, ну просто от батьки Махно, банда , разбегается по комнатам, ловит меня, Вадьку и , поначалу, водрузив два кресла на огромный дубовый гостиный стол, водружает нас  туда же.! Я очумело смотрю на Вадима, он просто вяло машет рукой, предлагая смириться –видно из тайги- дурдом, он улыбается, вот засранец,   и , наконец, все ясно. Вот это да! Теперь мы с Вадькой орденоносцы, вот так, не зря, оказывается, мы в тайге маялись! Я глянул на Юльку, она стояла тихонько в углу комнаты, прижав к груди  руки, и как-то беспомощно, растерянно улыбалась. Я, прямо со стола, махнул к ней, обнял: «Что с тобой?» - «А как мне-то теперь быть? Были два обычных человека, а теперь как?  Ты ж герой.» - «А ты теперь дурочка  обычная! Ты глянь на себя, ты ж крутым коллективом руководишь, ты ж умница самая настоящая, а теперь, вдруг, растерялась…Я что, другой стал?»- Юлька подняла на меня глаза и ответила, так только женщины могут на серьезный вопрос- « Я…Саш…Я тебя очень люблю …». И молчит, красавица! Вот те-на! Руководит серьезной лабораторией, они там на спутники пашут, кстати успешно, а тут… Растерялась девочка, хотя ничего, в сущности, не произошло. Все это внешнее, атрибуты…  А мы, как и прежде, обормоты взрослые, подумал я, взглянув на Вадима, тот, копируя важного петуха на прогулке, вышагивал по гостиной вызывая хохот наших друзей. Я опомнился: «Ребята, а вас-то чего не наградили?». И дружный хохот. Вадим: «Оно им надо? У них пиджаки рвутся от навешенных таких железок! А вот тебе надо было, а я за компанию». Я обернулся к Юльке: «Поняла теперь? Мы ж не герои, мы так, за компанию». Услышав гул одобрения, я не удержался: «А самая главная награда из той таежной жизни, это вы, ребята, друзья на всю оставшуюся жизнь!». Ветеран таежный Андрей Николаевич: « Правильно , Саня!». Он обернулся ко всем : «Наш человек!». 
    Ночь. Край окна светится яркими звездами. Сентябрь, а потому воздух прохладен и чист, потому и звезды так ярко светят в ночи…  Я чуть подвинулся, Юльке на моем плече чтобы удобней было спать. «Милый, тебе неудобно?»-«Спи, я подвинулся чтоб тебе было удобно»-« А я не сплю, мне так хорошо, мне совсем не хочется спать»-«Юль, мы с тобой просто с ума сходим, мне кажется, что нам сейчас лет по двадцать, еще чуть и институту конец, а у нас все впереди»-«Вот и пусть…Пусть так будет…Пусть всегда…Всегда, милый мой…».
      Ну и командировочка вышла! Нужно срочно подтвердить данные геологоразведки, тогда выделение финансов на будущий сезон гарантированно, а в местом управлении, сезон-то закончился, один всего геолог, не геолог, а так- место пустое. Я ему: «Одиночный маршрут осилишь? Срочно нужно!». И вижу пустые растерянные глаза. Убивал бы я тех, кто выдает дипломы мальчишкам, тем мальчишкам, кто даже на практике студенческой не ведают куда и как судьба геолога их забросит! Вот смотрит на меня этот теленок и думает, что свалился ему на голову  придурок и скорей бы этот придурок свинтил в Питер, а мне свинчивать никак нельзя! «Собирайся!»- говорю: «Два часа на сборы, маршрут сложный, время- неделя! Прогноз погоды плохой- дождь со снегом, заморозки, а то и большой минус…». Смотрит на меня как на икону. Так на икону хотя бы молятся, а тут полный ступор.  «Марш собираться, время пошло! Если ты, щенок долбаный, через два часа не явишься сюда- уволен! Даже не думай , просто тогда соберись и домой- к маме! Ну и разозлил он меня своими детскими глазами с мохнатыми ресницами! Но так круто я говорил специально-  в чувство-то хлопца привести надо… Сам собираю свои шмотки в кучу и думаю, со смехом: у меня-то пока нет подходящего образования, неоконченное- геолог, но , думаю, уж опыт никто не отнимет, а ребята мои, орденоносцы, только одобрят мое поведение…Ровно через два часа стоит передо мной хлопец и своими мохнатыми ресницами разгоняет пыль в местном кабинете. «Зовут- то тебя как?»-« Вы только не смейтесь»- «Да ладно, мало я в жизни чудес что ли не видел! Ну! Да как зовут-то тебя, наконец!?»-« Евлампий!»-«Как?!!!»-«Я ж говорил – не смейтесь!»-«Да, парень, тут уж не до смеха…Ладно , как же тебя коротко, не мучаясь…Евлампий…Может просто Лапа, не обидишься?»-« Да мне все привычно…»-«Вот Лапа и хорошо !».   
      Все вещи связанные воедино одним узлом несет по реке, крутая речка оказалась! А мы с Лапой тоже летим, бултыхаясь, вслед за вещами. Повезло,- излучина и здесь вещи выносит на отмель, мы вслед за вещами. Оп-ля, тут и плот наш перевернутый. Ну, получается, все в сборе. Лапа зубами выбивает «Амурские волны», меня тоже потряхивает неслабо. Небольшая вязанка тоненьких полешек плотно упакованная в полиэтилен лежит в одном из рюкзаков- на растопку. Как раз для такого случая. Несколько коробков каминных спичек залитых воском- спасение наше. « Лапа! Быстро топор в руки и заготовочкой дров займись, да побольше, нам не только греться, все просушить и ночевать …Да не хлопай ты своими опахалами, вперед!». Говорил мне Лапа чтоб не брать второй топорик, груз с нами и так немалый, но что-то заставило  взять второй небольшой топор. Пригодился! Лапа дрова заготавливает, а я лагерь обустраиваю. Непредвиденная остановочка, времени-то в обрез, нам совсем рядом до плато хитрого добраться, образцы грунта, минералов взять и назад. Если все подтвердится, быть тогда здесь руднику крупному, хотя…это как кабинетные умники решат…Мы вот здесь, считай, кой чем рисковали, а дядя в кабинете может решить- зря вы тут ребята при нуле градусов купались, могли бы и дома посидеть. Кстати, медведей не пугать в тайге. Это уж точно. Карабин я пока решил не доставать из вороха пожиток наших, видно зря. Заорал диким голосом. Напугались в тайге только два живых существа- медведь, ломанулся который напролом через заросли ивняка и Лапа, этот крутится на месте , озираясь, машет топором в разные стороны, ничего не понимая. «Лапа! Уймись, дровами занимайся, чего крутишься-то?»- «Так тут медведи кругом! Вы карабин-то достаньте!» - « Ага, охотой сейчас займемся. Работай, давай!». Лапа, хороший, видно, паренек, только пока не обтесался среди нашей братии. Пока работаешь холод отступает, стоит передохнуть и подступает противный мандраж сотрясающий, если остановиться, все тело. Все ж к ночевке подготовились основательно: палатка, уже просушенная, вещи , к утру, думаю, высохнут. Осталось поесть и ко сну…Чего уж колотит меня нещадно… Трясет и трясет. Даже горячий чай не помогает. Привстал на лежбище нашем, Лапа, смотрю-  трясется, как и я , мелкой дрожью. Выход один – сейчас себя вылечить вмиг, а потом уж, Лапу, как в самолете, спасать! Как ребеночка…
      Не пойму… Кто-то растирает мою грудь, осторожно так… Дальше я ничего не мыслю, пусть уж…Мою голову вдруг кто-то приподнимает и, губам больно, вливает мне в рот глоток, может два спирта…Первым делом в голове – НЗ, нельзя! Кто? Слышу разговор, Лапа: « Я то кой как оклемался, а вот он… Если б не вы…»- « Ладно, паря, все ясно! А Александра мы давно знаем, знакомить нас не надо…». И вдруг голос зычный на всю тайгу: «Саня, хватит тут лежать, оленина ждет!». Андрей Николаевич, ветеран наш таежный, откуда ни возьмись: «Санек, ты никак решил тут весны дождаться?». Позор будет если отлеживаться, резко встаю, командую: « Наливай!». И без сил опираюсь на лежанку хилую свою . «Э-Э-Э…»- только и вымолвил Николаевич- «Вот сволочи!». Мне как-то не по себе: «Ты о ком?»- «Так послали нас, я так понимаю, две партии! И не сказали! Мол, кто быстрей, а что сезону конец? А что ни снаряженья, ни людей…». Николаевич вдруг замолчал. «Чего замолк, говори!»- я смотрел на него неотрывно - « Дак…Чего привязался-то?! Скоро уж вертолет…Ты будто и не знаешь… Горишь весь . Ужель не понимаешь? Так и сгореть можно.  В это время вертолет, это да…Вот чтоб на вертолете сюда закинуть, так у них лимиты…У них только на людей лимита нет…» - « А чего понимать нужно?»-«Ну ты, Саня, даешь, уважаю!!!» . Понимание было в том, что у меня воспаление легких и , кстати, я должен был метаться в горячке. Увы, уже не метался. Тяжко было, но не метался. «Николаич, где там мой паренек, как он там?»- «Не волнуйся, нормально. Кстати, он на тебя нас навел , стрелял, ракеты к тому же…А еще он , между делом , пока ты тут приболел, кой чего нашел- образцы, минералы…Он здесь тебя обиходит, а потом пару десятков километров бегом. И так, считай, почти неделя. Откуда он только силы брал. Слушай, тут на открытие тянет…Или я уже старый…Он же не как мы  раньше, по старинке, у него метода теперь- не нам чета, квадратами теперь, мы ж умеем, но у него все не так, другая наука…  Непонятно, спецов,  я думаю , много здесь бродило, кто ж им мешал увидеть то, что твой пацан просто так, между делом…».  Лапа пришел чуть помятый от всего пережитого: « Как Вы?»- спрашивает. «Да ничего, телеграмму вот надо послать»- «А как? Какую?»- « Да чтоб Лапе моему не забыли, если повезет, а я уж думаю- повезет, дырочку на лацкане пиджачка, если у него есть- пиджачок-то, прокрутили». Щеки у него зарделись и вдруг: «То, что в рюкзаках, требует еще анализа серьезного. А мы  только работяги, о ком , если и вспомнят , так грамотой почетной наградят!». Вот это да! Вот это скромные  реснички-опахало! Созрел! В одну ходку! «Ты, Лапа, в одну ходку, в раз все решил, все понял! Молодец!». Лапа: «Александр Александрович! Если это важно, сейчас все быстро подготовлю и с Вами вертолетом, а я уж, простите, останусь, много здесь еще нужно успеть. Вы ж сами говорили- успеем, тогда рудник …Проект тогда еще зимой работать начнут, а потом еще волокита разная…»- «Ага!»- говорю-«Ты здесь и зазимуешь и когда найдут тебя, рука твоя, как перст указующий, ледяная, будет всем указывать- там, только там рудник моего имени…». Лапа растерянно смотрел на меня, успокаиваю: «Мы все сделали, что нужно, главное- ты! Ты сделал! А там уж не от нас зависит…»-«Нет, мы должны!..»-перебиваю-« Ничего уже не должны. Здесь! Вот вернемся, тогда- в бой! Вот тогда, дай тебе Бог, рогом не упереться, да и не сломать в упорстве твоем, рог-то…»- «Это как?»-« Да вот так! Пока те, кто кресла свои умяли так, что каждая ложбинка кресла с их задницей срослась, пока они, они!!!, не поймут выгоды своей, а не государства, тогда многие лбы свои расшибали, но всегда находился какой-нибудь, не от мира сего, Лапа… Вот тогда…либо Лапа исчезал в никуда, либо пот и кровь партий геологоразведки зря не пропадали…»-«Так чо делать-то?»-« Ох, ты уж угомонись…Вертолет скоро…Сил нет… Помолчи…».
     Уже там, на Большой земле, плохо мне было, но что поделаешь – воспаление легких, запущенное еще к тому же…Лапа, вот мальчишка! Бился с мельницами! Ребята горой за ним, результатами наших изысканий… Утвердили рудник!
      Юлька зовет, слезы рекой- поехали, там здорово, работа классная! «Юль, у меня и здесь работа…И здесь- классно!»-«Мы губим … Губим! Счастье наше, Саш, сгинет в никуда, если мы вместе не будем…»-«Юль, так нельзя, пойми, у нас была разная жизнь, работа, понимаешь, разная. И нам ее, работу эту, пока не совместить… Но ты ж понимаешь, что от этого мы меньше любить не стали, ты же…». Я не знал как сказать: «Юль, ты жизнь моя, тебя не будет, тогда и меня не будет. Девочка моя, потерпи, придумаем, мы сумеем… Мы, в конце концов, будем всегда вместе!». Просто невыносимо видеть как плачет сильная женщина, ты понимаешь, что дошла  она до предела, что нет уж сил… Обнимаю молча, сжимаю крепко в руках чувствуя как вздрагивают плечи любимой от того, что не может сдержать слезы. Вдруг поднимает голову,  отрываясь от моего плеча и смотрит в глаза, слезы умыли любимое лицо и они катятся, катятся… «Саш…»- только и сказала и вновь слезинка за слезинкой покатились… Остановилась вдруг резко : « Саш, я привезла лекарства… Самые-самые при воспалении легких! Прости за слезы, сорвалась… Скучаю я, милый мой, спать ложусь, глаза закрою и сразу ты, рядом совсем. И мука нестерпимая одной без тебя… А я вот, дура, даже не узнала как тебе в этой больнице. Правда, хорошо ли тебе здесь?»- «Нормально, задолбали только уколами»-« А ты терпи, значит надо так…». Голос ее грудной, прерывистый выдает волнение. А мне все это за счастье! Да я готов здесь лежать и лежать под капельницами и уколами, только б слышать этот голос, что срывается от волнения за меня, руки ощущать, что взяли мои ладони и держат мягко, согревая и лаская…   
         « Любимая, может, покажусь тебе странным, новым для тебя и в то же время малахольным каким-то… Есть способ разобраться как нам быть…»-«Ну ка, скажи»-улыбается. Видно необычно преподнес выход… «Берем с тобой отпуск на месяц, а потом еще на месяц- за свой счет…»- молчу, смотрю на Юлю. Что-то улыбочка сошла с лица, и только в глазах напряженное раздумье-«Знаешь, Саш, я еще не понимаю, что предложишь, но чувствую разумное в твоем предложении»-« Подожди по поводу разумного… Так, Юлька моя! Сначала мы полетим в тайгу, на Енисей, в места, где Никитич судьбу свою нашел. У него там родня по жене- святая родня! У них , оказывается, такая связь, не разорвешь. Нас примут как родных, но дело не в этом. Юль, нам помогут, но будем жить в глухой тайге… Под незаметным, конечно , приглядом… Попробуем только вдвоем, хотя бы так…»- «Санька! Какой же ты умница!»-«Ты, как ребенок, радуешься экскурсии. Ты вдумайся о чем я!» - «Ох, Сашка, то ты меня за умницу держишь, то… За глупенькую что ли? Я понимаю все… Быстрей всего, наверное, трудно будет… Что ж, поживем- увидим что мы из себя представляем…»- «Прости, не понял твоего энтузиазма. Готова ли? Там мало будет сил душевных, там и физически- на износ! Говорил я уже с Никитичем, он стоит на одном – себя хотите проверить?- получите по полной! Готова ли?»-« Посмотри в глаза мои. Ты всегда говоришь, что есть во мне, несмотря на женские  чувства, воля железная… Так?»-«Да, милая, это всегда чувствуется»-я засмеялся-«Даже иногда в постели!»-«Ну ты, Сашка, и дурак!»- улыбнулась-«Я не слабей вас, мужичков, в определенных обстоятельствах, буду, проверено. В нашем –то производстве любая ошибка для государства- потери миллионные, а ошибки были. Слабаки часто, мужички…Сань, так ты о чем?!!» -« Ладно, а вот когда…если по- хорошему, решим мы, как дальше жить, вот тогда- в монастырь, к Савелию, он то, даже если что не так, нас на путь истинный наставит… Даже не на церковный – человеческий, когда много смятения в душе, когда нет еще понимания как жить…».
      В дверь палаты тихонько постучали. «Войдите!»- говорю. Дверь медленно приоткрылась, и в проеме показалась хитрющая физиономия Никитича : «Не помешал? Странно как-то, решил проведать места родные, Енисей- батюшку проведать , родственников дорогих- не видел давно, а тут вы! Главное не понять, то вы на Неве, то Енисей - батюшка рядом. Вы уж определитесь, решите - где вы, меня, старика, чтоб не пугали…». Я смотрел на Юлю, и аж голова кружилась от счастья, от того, что есть на свете женщина, которая все поймет, все решит, а тебе останется одно - восхищаться! Юля: «Деда, помнишь ли как говорили мы о жизни в тайге? Дедуль, мы готовы…». И вдруг лицо Никитича, вмиг, стало серым, он неуверенно шагнул к табурету больничному, присел… «Ребятушки, коль так…Сань, знаю, в экспедициях ты уж побывал, тайгу немало  понимаешь… Саша, Богом заклинаю, одну Юлю, жену свою, ни на миг в тайге не бросай!». Никитич как- то сжался, сидя на табуретке, замер, ушел в себя… И мы замерли, понимая, что происходит. Дед: «Здесь до наших мест пару перелетов на вертолете, а потом… Видели? Снег уж выпал, морозец. Ничего, Бог даст- долетим, а там уж наши перехватят , снегоходы-то у всех… Правда, охотнички все в тайгу ушли, но нас, знаю, в избушку какую-никакую доставят». Тут уж я: «Дед, как это- нас?»-«Прости сынок- вас, это я просто душой с вами»- и улыбается хитро. Через пару дней меня выписали из больницы, телеграммами добились отпуска на два месяца, у меня легко- не сезон, у Юли были проблемы, но все , наконец, решено…
      Удивительна жизнь сибиряков  на Енисее- увидел! Красиво… Никитич, правда, рассказывал, но я как-то мало воспринимал. А теперь – увидел! Когда, правда, чуть прижился, понял- красоту эту мало кто видит за трудом своим ежедневным, главное здесь – жить надо, а потому пахать, пахать каждый день круглый год. А нам- экскурсантам- красота!!! Почему-то, стоило нам только обосноваться в охотничьей избушке, замело… Замело, ветер завыл- пурга!  Топим небольшую буржуйку, раскалена докрасна, тепло. Юля: «А ночью как? Все ведь быстро остынет?». Смеюсь: «Милая, мало остынет, мы еще остывать станем!». Юлька вдруг, удивительная! -«Так… У нас дежурство. Каждые два часа меняемся»-« А как дрова кончатся?»-«Ну, милый, пока ты, слава Богу, здоров, дрова-  твое счастье!». Вот так! Морозы пока не трескучие, спали мы всю ночь в тепле. Утром проснулся от обжигающе холодного чего-то на лице. Юлька, негодяйка, снега в ладонях принесла и мне – подарок! Ну!!! Вскочил, на руки и вынес ее, в распашонке на улицу – в снег! Бултыхается в сугробе, один визг оттуда. И счастье! Опять подхватил на руки и в избушку, а там уж оба просто провалились в нежность и ласку…
      У меня чудо, а не карабин, снайперская винтовка только с чуть укороченным стволом, да еще оптика прекрасная… У нас запас еды, ешь - не хочу! Оружие мне душу греет только одним- Юля, я не дам случаю, зверю, ее тронуть, до дрожи во всем теле помню любовь Никитича, а потому не дам случаю, зверю… Даже когда Юлька в снегу кувыркаясь, смеется. Она, думаю, так и не понимает, что здесь- тайга и законы здесь иные. Помню- полный магазин патронов в карабине, а потому даже затылком ощущаю есть ли опасность для нее, Юльки моей. Раньше, на разных охотах, никогда не думал об опасности, страха перед зверем никогда не было. Сейчас- иначе , в памяти история Никитича и дрожь в коленках… Юлька: «А Никитич говорил если не будем лениться, лунки на реке сделаем, вот тогда рыбки поймаем!»-«Давай, только уж ты и правда не ленись, здесь напарник нужен. Будешь?!»- «Буду!!!». Технология интересная, в центре России этот номер не пройдет, а здесь- наловили! Уха, рыбка жаренная. Юлька в восторге! Уже дней десять как погода классная, чудо просто, но к вечеру задуло… Ветер свистит в ушах, снег полетел стеной, за дровами выйти к поленнице- проблема. « Юль, ты сиди уж дома, я дров сейчас натаскаю так, чтоб на несколько дней. Все, Юль, праздник вроде кончился, теперь будни. Хорошо, что рыбы заготовили, да и другой запас…»-«Саш, а что, надолго это?»-«Юль, это то, зачем мы сюда приехали. Я думал сразу- беда с погодой, а тебе-  праздник, живи и радуйся! Вот мы и отдохнули с десяток дней, курорт и только. А прилетели зачем? Понять как тяжелое время пережить! И что теперь?»-«Дурак ты , Сашка, мы только сейчас и поняли как счастливы… А в каких условиях? Так в самых лучших, Саня!!! И никого рядом, только мы и только счастье…». И правда. Что я там наплел сдуру?.. Прилетели, дурачки… Курорт!   
         Очередная ночь… Натопили от души. Проснулся от чего-то непонятного. Так даже мышь не скребется, не мышь даже, а здоровенная какая-то  штучка, да еще и урчит как-то уж усердно… Карабин , что ж делать, с предохранителя.  Вот дурак, он что, мишка этот, не понимает- люди здесь. Сейчас разворотит всю крышу. Вот зверюга настырный!Редко,но бывает, когда уж очень плохой урожай кедровых орехов ,вот тогда голодно в тайге,а медведи не успевают жир нагнать и шастают ,даже зимой, по тайге в поисках еды, а уж если избушка на пути тогда мишка не успокоится пока всю ее не разворотит. «Юленька, ты спишь?»-«Спала, ты сейчас разбудил»-« Ты не пугайся, мне проверить карабин нужно, стрельну, а ты спи…»-«Ага, ладно». Чердака в таких избушках нет, приставил в сенях лесенку к стенке и тихонько поднимаюсь. Урчит, зараза, совсем рядом. Не глядя стрелять  - подранок, хуже нет, стреляю просто вверх. Вот гад, его  как ветром сдуло, но вот то, что он со страху оставил на крыше, завоняло сразу… Впотьмах глянул на часы, шестой час, вот это да, голодный мишка видно. Чего ж ему не спится? Вот надо бы завтра по свежему следу… Вроде пора уж ему завалиться спать. Не знаю что делать . Была б собака… Спасибо местным ребятам, по рации : «Не могу, да и не  хочу мишку отвадить пулей, но выхода вроде нет» . Ответ: «Сейчас у всех так- пока готовится еще мишка спать... Патроны- то  есть?». Приходит рация от Никитича, от родных его. Вот дает!  Следит за нами! Сквозь шум и треск помех: «Сань, сегодня мимо тебя мужички…». Нас не слышит…Не знаю, понял ли он, что слышимость плохая… Днем с Юлькой на лунки сходили- вот речки неловленные! Сейчас, да и на два дня много рыбы, да и классная какая! Юлька аж светится! Ей все нипочем!  Ночью, когда стрельнул: «Саш, все хорошо?»- сонным голосом- «Вроде…»- «Сань, спи уж, чего ты успокоится не можешь?»-только и прошептал в  ушко любимое- «Спи, все хорошо…». Сегодня вечером рано легли- устали.
        Спал ли я? Шум мотора мягкий, вроде снегоход, может два- по звуку. Юлька вдруг приподняла голову: «Саш..»-«Чего, милая?»-«Слышишь?»-«Все слышу. Ты, милая, вставай уж, оденься – гости, чувствую, к нам…». Стук в дверь. «Заходите!»- кричу. Это ж надо- в тайге в охотничью избушку стучатся, знают, видно, мужички- семья здесь, хоть маленькая, но- семья! Если разобраться, то нет деликатней мужичков у нас, чем таежные охотники, совсем забывшие за несколько месяцев как выглядят даже жены их, да и чужие тоже… Заходят- Сашка, тезка, совсем молодой, лет двадцать ему и Никанор Михайлович, известный на весь край здесь охотник. Он сразу Юльке с порога: « Звать меня Михалыч! И еще: добрый я, а потому не бойся, не смотри на меня испуганно так! Чайком-то напоишь, хозяйка?»-«Ой, да вы пока раздевайтесь с улицы-то, а я сейчас – быстренько…»-Юля замялась- «Вы уж не обижайтесь- спали мы, а потому печка остыла…Да я быстро!»- Михалыч внимательно глянул на нее, улыбнулся-« Ты, дочка, не волнуйся, все хорошо…». Никитич мне, перед нашим путешествием в тайгу, говорил, что иногда нас будет навещать Михалыч. Мне- о нем, ему- обо мне, все , вижу, рассказал. Михалыч внимательно так глянул на меня: «Что, Саш, по простому будем общаться иль на Вы?»-«Михалыч, мне столько про тебя Никитич  рассказал, что ты уж близкий мне даже человек, давай на ты»- он усмехнулся-« И мне немало про тебя, понял я одно- мужик ты хороший, а потому, мы ж на ближней к вам зимовке, услышали рацию и -к вам. Ничего, Сань, мишку быстро отвадим!». Михалыч оглянулся, хитро так глянул: «Женушка-то не против будет – по рюмочке если мы? Юля с дальнего угла, заваривая чай: «Против, если без меня, я тоже чуть, совсем немножко пригублю. Тогда- не против»». Михалыч своему Саше: «Санька, чего сидишь как не родной, стесняется видите ли – доставай!». Юля на стол уху, рыбку жареную, колбаску копченую. Михалыч: « Ого! Не бедствуете. Колбаса-то ладно, а вот уха, да жареха знатная- молодцы!».
         Опять смотрит на меня внимательно…Вдруг задумался, молчит. Я тоже помалкиваю. Слышно только Юльку, да младшего Саню, что молча сопит,- не получается у него развязать крепкий узел на вещмешке, солдатском еще… Михалыч: «Не пожилой ты даже по годам, а со слов Никитича хлебнул на две, а может и больше, жизни…Вот глянул на тебя… Думал мужика увижу который подковы гнет, а ты…Ты обычный, ну на вид не красавец, но все ж бабы»- Михалыч вдруг оглянулся и поправился: «Женщины на тебя, видно, западают! Так и все! Видно характер у тебя есть- железный и мне, не вру, приятно с тобой знаться, это от того , что можно с тобой в тайгу и никогда не бояться за спину- ты всегда прикроешь»-«Михалыч… Михалыч, лестно конечно, но ты меня совсем не знаешь…А вдруг?..»-«Оказывается ты не всегда умный»- засмеялся Михалыч-«Я жизнь прожил и привык не только по рассказам людей узнавать, а вот гляну в глаза…». Юлька неожиданно перебила наш разговор: « Ну вот, все с пылу с жару, чай тоже готов, а они даже про рюмку забыли!». Михалыч аж причмокнул одобрительно ,взмахнул рукой: «Ну, Саня, только у нас- в Сибири, бабы такие умницы! Твоя, видно,  наша! ». И своему Сане: «Наливай!». Михалыч через пару рюмок своему младшему: «Ты взял штуку-то , о чем говорили…». Тот непонимающе смотрит. «Да лапы медвежьи, вкуснятину- взял? Говорил же я –угостить!». Саня рассмеялся : «Конечно взял!». Вдруг младший обернулся ко мне и со смехом: « Как же теперь Михалыч рюмку будет пить, без лапы-то, он же если выпьет, лапу ему сразу подавай!». Я увидел смеющиеся глаза Михалыча и вдруг понял, что вижу мудрого человека, человека, что все понимает и его Сашкина забота только забавляет …Да и лапы эти- так только, посмеяться в компании… Хотя, как оказалось, вот никогда бы не поверил, лапа медвежья, если правильно приготовлена-  вкуснятина, настоящий деликатес! Ель рядом с избой- большая, считай почти в два обхвата , на ней лабаз, большой, там не только продукты, макароны, хлеб, консервы, там и человек поместится. Михалыч Сашке после довольно плотной еды на ночь: «Теперь не замерзнешь, давай на лабаз, фонарь не забудь, недолго, думаю, ждать… Уж если повадился толстопятый, тогда ждать долго не будем, мы то поели, а ему тоже хочется… Так что замерзнуть не успеешь». Юлька позаботилась – шкуру медвежью, что нам Никитич, ну просто силой в последний момент впихнул на плечи, дала Сашке- « Замерзнешь, плюнь на эту дурную охоту, в дом возвращайся». Михалыч улыбнулся в усы: «Ага, слезет оттуда…Да  до утра просидит и даже я не сниму с елочки мальчишку этого…»- помолчал-«А по большому счету нарождается охотник настоящий, Бог ему в помощь!».  Юля постелила Михалычу, Сане, на всякий случай. Легли, наконец. Михалыч чуть порассуждал какая погода вдруг выдалась чудная и вдруг мерно и сильно, но без храпа, задышал- уснул. Керосиновая лампа мягко, еле-еле освещая полумрак, подрагивала светом.  Я улыбнулся, повернувшись к Юльке, увидел, что и она уже спокойно спит, губки приоткрыла и чуть слышное ее дыхание, заставило почему-то меня вновь улыбнуться…
        Выстрел прозвучал неожиданно. На охоте выстрел всегда- неожиданно, если не ты. Михалыч заскрипел на своих полатях и, будто не спал, свежим спокойным голосом: «Сань, вы спите, а мы уж, пока не замерзнет, освежуем мишку…». Глянул, Юля спит. «Михалыч, я с тобой»-тороплюсь-« Да не шебуршись ты, успеем, а я, Саш, и не сомневался что со мной, а ты говоришь спину не успеешь прикрыть». Михалыч не торопясь одевался, бурча себе под нос: «Уж я то пожил, мужика сразу вижу…». Дверь избушки стукнула и Сашка с мороза: «Чайку дайте! Передохну малость, а хозяин-то огромный!». Михалыч: «Где его пристроил-то, тащить далеко до сарайчика?»-« Так рядом. Он не хотел туда, шумнул я, он и рванул в ту сторону, там и успокоился…». Михалыч: «Вишь, говорил я тебе, что настоящий охотник нарождается. Будет толк!». Сашка, даже при свете керосинки румяный- огонь просто, мелкими быстрыми глотками пьет чай. Михалыч крякнул и налил три рюмки: «С полем, ребята! Ну, выпили и за дело пора».  Михалыч сразу несколько хороших кусков медвежатины в кастрюлю и на печь. Рассуждает: « Без ветеринарной проверки нельзя как обычно готовить, вот до утра, часиков шесть-семь и пусть на малом огне варится, зато уж потом с большим нашим удовольствием дичинку с лаврушкой, перчиком, чесночком сушеным… Да еще под рюмку! Как вам это , ребята?». Мы одобрили.
         Я иногда вставал- дровишек в печку подбросить и слюнки текли…До чего ж мы, мужики, на мясо западаем!  Утро. Охотнички спят тихо посапывая, Юлька, чувствую, проснулась и , потягиваясь, вдруг резко приподнялась. «Ты чего?»- говорю-«Мясом пахнет, варится что ли?»-«Ага, медведь в кастрюлю забрался и сидит-  тебя ждет»-«Ой, обидно-то как! Проспала я все самое интересное! Сашка, что ж не разбудил?»-« И правда. Думаю что ж не разбудил на морозе шкуру снимать, надо было разбудить…Или на самое интересное, пока не заснула, в лабаз, на мороз. Сашка хотя б не скучал»-«Сань, тебе бы иногда лишь пошутить надо мной»-«Не обижайся, не буду больше. Хотя, самое интересное сейчас, можно и шкуру огромную посмотреть , а вскоре медвежатинкой полакомиться!». Юля улыбается смущенно: «Правда что ли? Только легенды слышала о том, кто медвежатину поест, у него тогда просто чудеса начнутся!»-«Ага!»-говорю-«Веришь?»-Юлька смеется-«Что я, дурочка что ли, но, Саш, сердце медведя, правда ведь- ух!!!»-«Ну, да… А как тебе говядинка, там вроде сердечко тоже неслабое?!»- «Сань, милый, хватит уже…Мне ведь все интересно, это ты все знаешь…»-« Как же я люблю тебя!!! И как мне нравится подшучивать над тобой и как прощения потом просить и видеть улыбку твою-всепрощающую! Юленька, жена моя, просто обожаю тебя!». Вдруг вижу, что глаза ее затуманились и, о Боже, полились вдруг слезки… «Юлька! Что с тобой? От чего вдруг заплакала?»-«А я правда жена твоя?»-«А кто ж ты?!»-«Так не знаю…»-«Ах ты, дурочка моя любимая! Все! В любом месте, где только есть ЗАГС, женимся! Так?!»-«Ага…»-улыбается сквозь слезы. У меня сердце сжалось сразу и от боли  ее переживаний (а я , дурак, и не думал!)  и от улыбки сквозь слезы… Как же мне объяснить, что жена, навек жена, без бумажек разных…И понимаю, что штампик, и это только в наших отношениях, - букет цветов и так хочется Юльке красоты этой! И вдруг пронзило! Она ж, между делом как-то, ненароком вроде, про ребеночка…Схватил на руки, закружил, заорал: « Юлька! Дочку хочу!!!». И вдруг заплакала счастливо и тихо… Вот и посуди, где она- сильная женщина…
       Мужички проснулись и глядя на все, что творилось перед ними, лежали молча. Мы ж, опомнились и Юлька, тихо так: « Простите, мы привыкли одни жить, забылись…». Михалыч: «Да, ребята… Давно уж я себя таким счастливым не чувствовал…Сань,  будто я сейчас жену обрел! Юленька, дочка, счастья тебе и мужу твоему!». Тишина в избушке. Уже несколько минут. Наконец, Юлька: «А как на счет завтрака? Или одна женщина здесь проголодалась, а мужчины втихаря ночью наелись? Где сердце медведя?!». Михалыч , покряхтывая : «Сердце ты уж захватила… Медведя-то поешь, сохрани только другое сердце…». Юлька, вот хитрюшка, вдруг подошла к Михалычу и молча ткнулась ему в плечо, да еще обняла… Михалыч поплыл. Да и Сашка младший, вижу, наблюдает за всем этим чудом  и чуть не плачет со счастливым лицом…
       Михалыч с Сашкой прощались быстро и, казалось, без особых эмоций. Но я ж не дурак, видел, чувствовал, что обрел в душах этих охотников родное уже что-то, общее, то, что неразрывно связывает настоящих мужиков. Вот и все- уехали…
      Погода потихоньку стала портиться, падал снег все больше и больше и, наконец, просто повалил сплошной стеной. Странно было видеть как без малейшего ветерка тайга плотно укутывалась в белоснежное одеяло. Тишина такая, кажется ушам больно. Не верилось что кто-то или что-то может нарушить этот покой… Ошибся!  Сначала в полсилы, а затем уже в полную мощь разыгралась вьюга. Снег уже не падал, стена его развернулась и полетела параллельно земле неведомо куда. Сквозь вой и свист ветра слышался стон и скрип огромных елей, сосен.
       В нашей избушке от тепла буржуйки и мягкого дрожащего света керосинки было уютно. Небольшой запас книг, часто встречающийся для таких избушек, принадлежащих профессиональным охотникам, позволил нам особо не грустить в этом белоснежном заточенье. Юлька, однако, иногда грустила. «Юленька, что с тобой, что грустишь?»- « Я, Саш, не умею ничего не делать. Знаешь, оказывается, безделье может быть очень даже тяжелым наказанием»-«Это кто ж и за что тебя наказал?». Юлька засмеялась: «Ты! Это чтоб не плакала!». Смеется так заразительно, что и я начинаю хохотать в полный голос. «Хорошо, Юль, займемся тогда делом. Дров мы уже немало спалили, спасибо хозяевам, а в поленнице еще много не колотых полешек. Сделаем так, чтобы после нас людям здесь полегче зимовалось. Идет?»- «Здорово ты придумал, все правильно, надо уметь быть благодарными. А мы… Давай покажем безделью где раки зимуют!»- «Юль, только один вопрос нужно осветить». Она вопросительно посмотрела. «Подскажи, пожалуйста, хотя бы на ушко, где они, черти, зимуют-то?!»-и снова хохочем- «Вот заготовим дровишек, тогда и скажу!».
      Тихо, неспешно шли дни… Иногда весело, бывало и грустно, иногда просто тягостно. Я понимал, что физически-то Юля загружена, но ее деятельный, приученный к постоянной работе ум, не дает покоя, жаждет работы, а где ее взять, когда даже в тайге мы с Юлькой полностью всем обеспечены. Может предложить ей подумать над проблемой вечного двигателя?  Я улыбаюсь, представив как в ответ на такое предложение Юля, точно уж, съязвит что-нибудь в мой адрес, чтоб не издевался… Да…И только лишь нескончаемая, уже две недели, метель, то утихающая, то с новой силой, с завыванием и свистом напоминает нам о заточенье, правда добровольном…Изредка переговоры по рации с Никитичем либо с его родственниками, но это мало что дает, в основном шум и треск рации, и иногда перехваченный разговор кого-то из промысловиков с семьей. У них видно тоже с приемом плоховато, кричат что-то друг другу, но часто не понять – чего кричат-то? Главное было в том, что коль вышел на связь охотничек, значит все нормально- связался-то вовремя, как и обусловлено.
       Приближалось уже время выбираться отсюда. Легко сказать- снегу по грудь намело. И вот, однажды, ближе к вечеру, шум снегохода. Проходит минут пять, стук в дверь и с порога веселый голос Михалыча:   «Узники, живы ли?». Юлька к нему на шею, радостная! Радость эта выдала Юльку с головой- тяжко ей было в тайге, плену снежном. Из-за спины Михалыча выглянул Сашка: «Вы здесь зверя не много добыли? На двух снегоходах увезем?». Смеюсь: «Здесь, Сань, из дичи только два экземпляра!». Михалыч: «Да ладно, смотрю, не больно и одичали. Порядок, да и вкусно чем-то пахнет. Хозяюшка, ошибаюсь что ли?». Юля, взмахнув руками, кинулась накрывать на стол, благо ужин был готов, еще горячий.  Михалыч: « Ну, что, ребята…Завтра с утречка на двух славных машинках к нам с Саней в главную избу, а от нас на других перекладных прямо в объятия Никитича и попадете. По рации, слышал чуток, переживает за вас, дед». «Ну ка, мужички, хватит болтать- быстро за стол! Сань, дай хоть гостям горячей воды руки помыть». Юля не суетясь, но быстро накрыла стол и к Михалычу: «Наверное привез?»-тот радостно-«Ага! Юля, веришь, на промысле ни-ни, но только вот разве с вами»-и вопросительно глянув на Юлю-«Можно значит налить?»- Юля улыбнулась, кивнув- «А тебе, хозяюшка?»- «И мне, но только на глоток».
      Думали, сборы будут быстрыми, но пока наши вещички упаковывали, пока приторочили на снегоходы, пока в избушке прибрались… Часа три. По свежему следу – назад. Видно было пару раз, как снегоход опрокидывался на бок и кто-то – Санька либо Михалыч барахтался в снегу. С нами тоже не все просто. Юля с Михалычем аккуратно вели нас за собой, а мы , два тезки, все-таки кувыркнулись. Думаю из-за меня, однако тезка стойко все на себя валил. Хороший воспитанник у Михалыча.
      В избе у них, будто пять минут назад вышли, тепло и уют, будто женская рука – порядок. Чуть обосновались, а пора и ужинать. Михалыч: «Саня, лапу давай, гостей угостить надо». Я в недоумении: «Михалыч, сколько же ты их загубил?»- он вдруг посерьезнел-«Ради забавы или еды-  ни одного! Веришь?»- «Тебе верю»-он засмеялся-«Тогда чего глупые вопросы задаешь? Кстати, подарю тебе шкуру шикарную чтоб Юлька по утрам»-хитро улыбнулся Михалыч- «ножками с кровати в тепло вставала». Все-таки устали. Поужинали и сразу спать. И снова, как в прошлый раз, засыпали под мерное сильное и спокойное дыхание Михалыча. Не храп, а просто сильное, спокойное…
      Утром Михалыч с Саней засобирались в тайгу- промысел не ждет. «За вами часика через два  пара снегоходов»-собираясь, между делом, инструктировал Михалыч: «А там часа четыре ходу, ну может пять и вы у Никитича». Михалыч глянул на Юлю: «Тепло ли одета? Не замерзнешь ? Сейчас хоть и не так холодно, градусов двадцать пять, не боле, но может тебе подкинуть одежонки? Шкурой медведя укроешься, неудобно правда на снегоходе…  Иль паковать вам этот подарок?». Юлька улыбнулась: «Ты как папа родной… Не беспокойся, я тепло одета, а чуть что переберусь в прицеп снегохода и там уж шкурой укроюсь». Михалыч вроде замер, постоял молча, к Юльке подошел, приобнял: «Так вот… Коль ты так, так вот знай: дочка мне будешь!»- на меня глянул, улыбнулся: «А муж обидит, я ему спуску не дам!». Я только руки развел: «Ничего себе семейка образовалась! А я то как? Может меня в свою компанию примете?». Засмеялись оба: «Так и быть, берем!».    
       Вот и все. Уехали охотнички. Юля прибирается не спеша. Вижу, что иногда вслушивается, ловит звук мотора, да и мне уж хочется поскорее в путь. Дорога предстоит немалая, хотелось бы вернуться до глубокой ночи. Наконец слышится далекое жужжание мотора. Все ближе, ближе… Выхожу на улицу, подъезжают два снегохода, управляют ими незнакомые мужчины. Один из них: «Ну, где тут Саша да Юля?». Слез со снегохода, подошел и , пожимая руку: « Я Виктор, а он»-показывает на второго-«Серега». Приглашаю перекусить. Виктор: «Спасибо, но время дорого, прогноз плохой. Готовы ли ехать?» - «Минут через десять, только вещи вынесем»-«МолодцА! Что помочь?»- «Спасибо, у нас все готово».
     Виктор с Юлей впереди, я с Сергеем- следом. Метет. Когда на ходу снег в лицо, да еще при морозе - приятного мало. У всех лица укрыты так, что только глаза видны. Шучу про себя: «Банда!». Уже стемнело. Виктор каким-то неведомым чутьем ведет нашу колонну. Снегоходы медленно ползут, оставляя за собой довольно глубокую колею – снег не успел слежаться. Виктор остановился, рукой показал Сергею- стой, и сделал небольшой круг, остановившись рядом с нами параллельно. Разговор с Сергеем не воодушевляет- мы сбились с пути. Мороз, метель, темень непроглядная, неизвестность… Юля все слышит, вблизи вижу ее лицо, она улыбается. Кстати, довольно весело… Виктор кричит Сергею: «Будем искать выворотень!». Понимаю, что хорошо бы найти упавшую сосну, корень ее как стена, хорошая, кстати, защита от метели, да чтоб  против ветра, корень этот… Кружим. Виктор опять останавливается в небольшом закутке плотно стоящих елей. Спрыгнул и начинает в снегу по грудь вытаптывать круглую площадку. Сергей за ним. Пока я осмысливал что да как, Юлька вдруг оказалась уже рядом с мужиками, усердно вытаптывая площадку. Я туда же. Довольно быстро получился небольшой круг с высотой стенок примерно метр с лишним. Виктор с Серегой раскидывают нечто вроде палатки. Здесь, внизу, тише и можно без крика говорить. Виктор жалуется: «Никогда не расслаблялся, с осени все было под рукой, а вот сейчас только топор, а костер-то как? Заморожу я вас!». Я молча добираюсь до снегохода, вспоминаю в каком из кутулей мое спасение на все случаи в тайге, и достаю каминные спички. Они длиной сантиметров пятнадцать, диаметр миллиметра три и все это хозяйство залито воском, никакая вода не страшна. Чиркнешь такую по залитой воском «чиркушке», воск от трения растопится и в руке окажется маленький факел, который горит весело потрескивая. Виктор: «Серега, а ну ка нам дровишек, если бересты чуть найдешь- пирожок с полки , а так, для начала щепок… Чо я говорю- то, сам все знаешь!». Умудрился Виктор и костер разжечь, да так чтобы дым не ел глаза, да и лужи не было от растопленного снега. На дно нашей лужайки уже были кинуты еловые лапы, две шкуры медвежьих, запасливые ребята все-таки оказались, а нашей, что подарил Михалыч, укрылись вчетвером. Я лежал рядом с Юлей, видел глаза ее и вдруг осознал, что в этих обстоятельствах, даже для мужика, тяжелых, я не услышал ни вздохов тревожных, ни стонов, жалоб не услышал… Прижал Юльку к себе и поцеловал в прохладную щеку. Понял я, что «прогулка» эта по ночной тайге в пургу, не страшит ее. Главное - мы рядом и не страшно уже ничего. За ночь пурга стихла, спали мы, никто не поверит, в тепле и даже каком-то комфорте. В сумерках упаковались, а когда уж рассвело, да еще солнышко выглянуло, Виктор уверенно: «Э, да нам, ребята, часа два ходу!». Сергей: «Ну, даешь! А скажи, чего ж раньше не определился?» - «Вот и не определился. Пурга!»- Виктор усмехнулся вдруг-«А ты что ж не поправил?». Серега промолчал. Виктор: «То-то! За слова отвечать надо, а то…».
      Никитич поволновался- отвык от Сибири, а вот у местных паники не было. Что ж, бывало, люди пропадали неделями, а тут сутки. Всего-то! Никитич аж засветился доброй своей улыбкой, потянулся к нам и вдруг, мне на удивление, Юльку к себе прижал, гладит по голове: «Как ты, дочка? Хорошо ль тебе было? Муженек хорошо себя вел, не заморозил в тайге?». Я, улыбаясь: «Вот те на! Юлька уже у всех в дочках, а я как?». Никитич: «Тебе потом все скажу! Я то дурак старый, посодействовал, а ты и рад- увез девчонку в тайгу, холод… А как бы чего случилось? Как быть когда снегу навалило, как добраться до вас?». Юля обняла деда: «Так ведь добрались. Дедуль, все хорошо, я так рада тебя видеть»- «Ох и хитренькая ты»- заулыбался дед, и помедлив: «Ну, что ребятушки, может здесь денька два в себя придете, а потом  перелет- другой…И уж через всю, считай, страну, к дому ближе?». И смотрит внимательно. Я-то знаю почему: «Никитич, дедуля мой, к тебе. К тебе, дорогой мой, дорога наша! Савелий , думаю, встретит, не выгонит с обители-то?». Никитич расцвел в улыбке и вдруг строго: «Жить у меня будете!»-«Да и ладно, я с радостью, а Юля, думаю, увидит как у тебя, тоже рада будет». Дед довольный помолчал, и ни с того ни с сего: «А Вадька, знаешь, опять укатил. Дорвался, все-таки, на Северный полюс, там какая-то экспедиция всего месяца на два, что-то срочное, вот он и уломал врачей, да начальство свое. Светка уж больно переживает, сердце-то у Вадьки не молодое, потрепанное в экспедициях разных». Я задумался. Не сидится Вадиму на месте, а ведь говорили между собой, мол, поберечься ему надо. Не усидел Вадим. Старик втихаря: «Светлана-то беременна…». Вот и думаю, осуждаю брата за то, что себя не бережет, а уж Светку… Да и не одну Свету уже, маленький  в ней.  Вадька, дурак ты что ли? Сердцем его понимаю, а вот разум говорит: «Дурак ты, Вадька!». Здесь же не только его жизнь и здоровье, а еще, как оказывается, двух человек, ему же самых близких… «Дед, как считаешь, знал Вадим?»-«Не считаю, а ведаю точно, я ж по телефону долго со Светланой говорил. Не сказала она ему, не хотела, чтобы разрывался на части, мучился». «Да…»-думаю-«Взрослые люди, а как дети!».
      Два дня пролетели как миг. А затем пара перелетов на вертолетах и, наконец, на самолете… Северо-Запад наш любимый принял в свои объятья снежком легким, а иногда дождиком со снегом. Увы, не Сибирь… Слякоть! Но родная ведь! Дом Никитича на удивление сух и, кажется, даже тепло хранит. Юлька прошлась хозяйским взглядом, удивила меня, поклонившись иконам, перекрестилась… Получается, чем дольше с человеком вместе, тем больше его узнаешь, но до дна вряд ли узнаешь. Да и надо ли – до дна? Есть, наверное, у каждого в душе уголок, в который никому нельзя. Может даже сам Господь не сумеет заглянуть в уголки тайные… А может, Он сам сделал так, чтобы и ему невозможно…
     Навезли мы с собой еды разной, но прошу Никитича: «Дедуль, а отвари-ка картошечки своей, уж больно она у тебя вкусна» -дед заулыбался- «А нет у тебя, случаем, той, с  цветастой наклейкой?»-«Виски что ли? Так я, бутылочку эту, как родную, берег для такого случая». Дед довольный тем, что все ладится как надо, пошел заниматься картошкой. Юля присела на широкую лавку, Никитич запретил ей хлопотать по хозяйству: «Сам справлюсь!». Юленька совсем притихла, поглядывая то меня, я уже картошку чищу, то на деда, растапливающего печь. На ее лице - безмятежная полуулыбка и покой, удивительный покой… Вдруг встала и  прохаживается по избе туда-сюда и вижу уже какую-то тревогу на лице. «Юль, случилось что?»-«Вы с дедом все меня оберегаете… Думаешь я не слышала, что Света беременна? Теперь одна… Вадим умчался, осуждать не могу… Но Светке покой нужен, а тут за мужа переживай, а в тебе ребеночек растет, это как тебе?»- «Юль, это уже настало другое время, здесь не осуждать, здесь лишь одно – помочь, если нужно, а если не нужно, они ж родные для нас, все равно помочь, но только незаметно- обидеть нельзя»-«Ты, Саш, прав… Знаешь, я часто думаю откуда в тебе эта житейская мудрость. Откуда, Саш? И понимаю только одно - жизнь тебя немало била, но сломить не смогла. Вот и появилась в тебе эта мудрость»-«Ну ты, Юль, из меня чудо какое-то делаешь, а у меня жизнь, поверь, как у многих»- смеюсь-«Кому на Руси жить хорошо?»-«Нет, главное, что ты человеком остался после всего, что ты пережил, а это немногим дано». Ну что ты с ней поделаешь! «Юля, ты уж мою фотографию в рамочку и в красный угол. У меня, чтоб ты поняла, только одна ценность которой ни у кого нет: люблю тебя больше жизни и прошу, пойми, я- не особенный!». Никитич вмешался : «Особенный, особенный. Ты ему, дочка, не верь – Праведник он, Боже наш правит им, а он сам того понять не хочет…». 
    Наконец Никитич, как раньше, ухватом чугунок из печки и на стол, а там, уже давно, большая деревянная плошка и масло  подсолнечное. Решил пошутить: «Дед, а оливкогого нет?»-« Чего? Это машинное что ли? А зачем?»- смеется. Не удалось разыграть, дед как сундучок старинный, что там спрятано- сразу не узнаешь. Никитич показал рукой на виски: « Налей- ка этой, себе побольше, а нам  с дочкой по глоточку». Подождал пока налью- « Ну, семья! Семья?»-мы дружно кивнули- «Выпьем за возвращение домой , за то, чтоб дом этот был всегда родным  для вас, а я уж буду всегда ждать!». Выпили, чуть выдохнули и аж слюнки потекли когда дед раскрыл чугунок и бухнул в огромную миску содержимое. А готовилась эта картошечка с травами- укропчик, петрушка, что-то еще… И такой аромат поплыл, что, не сговариваясь, как по команде, из общей миски стали наслаждаться картошкой, щедро политой маслом… Картошечка, да виски немного, закуски, что привезли с собой- просто от души поели не заметив, что поздний уже вечер и пора спать…
     Утром, чуть свет, слышу: хлопочет Никитич у печки, кряхтит старичок, но не сдается. Уж и впрямь - отец родной. Позже мы с Юлей вышли погулять на часик, а Никитич, еще с вечера зарядил в печь кашу гречневую в чугунке, и прела эта каша долго, опять-таки густо сдобренная маслицем и травами…Юлька, видно по ней, ну прямо вся преисполненная чем-то радостным, а может даже счастливым: «Дедуля, как же хорошо у тебя! Странно даже, никакого комфорта для нас, городских, а ощущение такое, будто дом родной».
       Завтрак был быстрым, вкусным и добрым, с улыбками и воспоминаниями как встретились мы здесь с Никитичем впервые. В монастырь, увы, сейчас уже без машины, пошли старым путем. Я засомневался: «Никитич, а вдруг калитка в монастырь закрыта, тогда как?»-«А никак…Есть еще один ход туда, он точно не закрыт»-«Где же он?»-«А вокруг стены пройдешь, тогда и поймешь»- засмеялся дед. В монастырь вошли как и раньше. Видно не все в мире меняется, что-то и незыблемо, как открытая монастырская калитка. Получается тайная, а и правда- тропка травой заросла и калитка, как была чуть приоткрыта, так и осталась. Попробовал стронуть ее с места, не тут-то было…   
      И накатило на меня… Иду, будто рядом ни Юли, ни Никитича…Бомж идет с разбитым телом, избитой душой, без надежды и веры во что-либо… Аж потемнело в глазах, остановился, зажмурясь, услышал откуда-то издалека Юлин голос испуганный: «Сашка! Сашка! Санечка! Что с тобой, Саша?!». И Никитич: «Не пугайся, сейчас у него все пройдет. Это прошлое ему вдруг в голову, как брага, вдарило. Ничего, он не такое переживал…». Я очнулся.  Очнулся медленно, будто всплывая из каких-то глубин сознания. Увидел встревоженное лицо Юли, участливо внимательное лицо Никитича. «Простите»- и не могу продолжить. Вдруг близко-близко лицо Юли, глаза огромные: «Милый, родной мой…».
       Савелий не знал о нашем приезде, идем по монастырской земле и думаю как войдем мы в келью Савелия… Вышло, однако , не так. Только-только повернули за угол храма, на пути Савелий: «Ну, что встали, ближе боитесь или забыли меня?». Я замер, всматриваясь в наставника- постарел ли, здоров? Никитич и Юля, словно зацепившись за меня, остановились рядом. Савелий, видно было, вздохнул глубоко и улыбаясь пошел навстречу: «Иди уж, Саша, сын мой, под руку мою, благословлю, в который раз, на дела добрые. Дай обниму тебя, чувствую окончательно ты выжил… В этот момент я подошел к нему, прижал к груди протянутую руку, опустился на колено. Савелий за плечи поднял меня с колен, лицо мое взял в ладони, долго смотрел в глаза и поцеловал с начала в лоб, а потом и в щеки, взглянул на Никитича, Юлю, руками нас сгреб в одно целое… Надо же, целая скульптурная группа образовалась. Постояли молча. Савелий, не разжимая объятий: «Как зовут тебя, дочь моя?»- «Юля»- «Юлия…Имя хорошее. Успел я схватить взгляд твой на Александра. Такой взгляд красит не только того, кто смотрит, красит и того, кто достоин…». Савелий опустил руки, остро глянул на меня: «Женаты?»-«Да!»-«Вот хорошо, а иначе – грех! Так все равно грех, без венчания-то…»- «Так ты нас и обвенчаешь!».
       Савелий глянул строго на Юлю: «А ты? Готова ли к венчанию? Не к развлечению, модному сейчас, настоящему- когда Бог руку твою в руку мужа вкладывает, души когда ваши воспарят и сольются воедино… Понимаешь? Души!!!». Савелий помолчал, мы тоже молчали, понимая, что он еще не закончил. Савелий: «Дочка, это не в миру брак оформлять, прости, что наставляю тебя, хоть и вижу- умница.  Здесь замуж, за мужа значит, спину его. За мужа, чуть что, и на защиту. Готова ли? Мужу –то твоя защита, как стена каменная, тоже всегда нужна…Готова ли в жертву мужу себя и от него жертву и слиться воедино, готова? А ты, Александр, готов ли жертву жены принять? Хватит ли сил и мужества на плечи семью принять и нести ее достойно?». Мы молчали не зная что сказать, когда и нужно ли говорить… Савелий улыбнулся: «Вот пока подумайте, хоть и вижу все, но…подумайте. Держать ответ потом за все не передо мной –Господом!». «Хорошо, мы обязательно еще раз подумаем»- говорю и вижу как заулыбались глаза Савелия-«Не обижайтесь, но наставить путь правильный должен я». Юля: «Вы уж простите тоже, но как называть мне Вас?». Савелий засмеялся: «Да зови просто – батюшка!». Я не выдержал, и согнувшись пополам от смеха, еле выговаривая: «Отец мой, ее за короткое время ты уж третий кто в дочки взял!». Савелий не улыбнулся: «А ты, Саш, не видишь разве? Не понимаешь? Видно жена твоя навек дана Господом нашим и связаны вы не только земной любовью- душами! Потому и тепло от нее, потому с добром к ней все. Что могу тебе, Саша, сказать, береги этот огонек добрый, он, огонек этот, в тяжелые времена в огонь превратится и обережет тебя».
     Когда из монастыря шли домой, Никитич повел нас другой дорогой, приговаривая: «Путь не такой близкий, но зато древний, от монастыря этим путем на большой тракт выходили, а бывало шли в монастырь, но не доходили, а потому по обочинам крестов много, холмиков могильных, да и много крестов уж пропало. Время…Никитич вздохнул глубоко: «Вот и я, ребятушки, таким путем, поначалу, пришел в монастырь, обитель нашу… И не ведал, что навсегда здесь останусь, благо не на обочине, а на монастырском кладбище, дай Бог! Юлька рассердилась: «Ну ка, перестань, дедуля, заранее-то себя отпевать , прекрати, обидно даже, обижусь и говорить с тобой не буду». Никитич улыбнулся грустно: «Не буду больше…». Пока шли, Никитич что-то часто вспоминая из истории этого тракта рассказывал нам интересные истории, а может- былины, кто ж теперь поймет... Когда пришли, Никитич вдруг: « А как чаек настоящий, слабо?-«Это как?»- спрашиваю- «А из самовара, с дымком!» . Юля: « Дедушка, я в тебя совсем влюбилась, ты не дед, ты сюрприз самый настоящий!». Я взглянул на довольного Никитича: «Что ж, давай твоего удивительного чайку!». Чай пили отдуваясь и наслаждаясь, довольно поглядывая друг на друга. Спать еще было рано, а поэтому Никитич, затопив печь, чуть прогрев ее, картошечку сразу туда, с сибирским сальцем  удивительным с чесночком и перцем, травками разными. «Утром пальчики оближите!»- говорит-«Я уж тут по хозяйству, а вы… Саш, помнишь мою библиотеку? – «Конечно!»-« Книг там мудрых, а может просто умных… Видишь ключик на гвоздике, возьми  и идите туда. Там, кстати, керосинка заправлена. Смотрите, читайте, наслаждайтесь чудом этим творением народа русского, да и не русского, там много чего есть. Юлька заинтересованно: «Саш, что там у вас библиотека? Это про нее дед говорил- кладезь?»- «Сейчас увидишь». Беру ключ, идем в соседний дом. Замок видно давно не открывался, открыл с трудом. Зашли, подсветил фонарем и зажег керосиновую лампу. Увидел как завороженно Юля смотрит на полки широкие вдоль стен, а на них стройными рядами книги, на полу несколько сундуков старинных, открыл, они тоже полные книг, правда все больше церковных. Часа два мы изучали это богатство. Хлопнула дверь, Никитич: «Что засиделись? Спать уж скоро!»-«Дед, откуда такое богатство, ты же пришлый здесь, явно не мог собрать такое сокровище»-«Так и не мое это. Хозяина прежнего, что принял меня… Точь-в-точь как я тебя подобрал, пока стоял ты на перепутье жизни своей. Все это и оставил мне, померев. И я тебе оставлю, а не захочешь, тогда монастырю все. Савелий давно просит, но не могу. Богатство это оставил Никифор, я так и не понял: то ли прижился он рядом с обителью, то ли монахом был, но ушел почему-то из монастыря. Он в эту тему не вдавался, а я и не пытал его. Очень мудрый был, однако, Никифор, его наставления по сию пору меня по жизни ведут…»-«Дед, как же так, времена были лихие, да и сейчас не очень. Не дай Бог узнают те, кто ценность эту понимает, а готов на все…». Никитич засмеялся: «А откуда узнают? Уж не от меня. А кроме меня о домике этом знают только Савелий, да пара монахов строгих, а эти даже с братией слова лишнего не скажут. Праведно живут».
        Утром я проснулся от невероятно вкусного запаха. Юлька сразу, будто почувствовала, что не сплю: «Саш, вкуснятиной пахнет, чуешь?»-« Все, Юля, пропаду я сегодня, просто нельзя это есть без рюмки! Юль, с утра! Такое пробовал под Бодайбо, это же шедевр кулинарного искусства, а шедевр без рюмки- не шедевр!»-«Санька, впервые слышу чтобы ты с утра о рюмке»-«А я вот гляну на тебя когда за стол сядешь!». Юлька уткнулась мне в плечо и хохочет, еле выдавливая из себя: «А муженек – то пьяница!». Никитич: «Эй, ребята, вставать пора, завтрак на столе!». Выходим. На широком столе дымится, еще не раскрытый, чугунок. Никитич широким жестом, к столу, мол : «А этой, виски твоей, надо налить, обязательно налить!». Юлька заразительно смеётся и остановиться не может. «Ты чего?»-говорю-«Да вы никак напиться сегодня решили? Дедуля, ладно Сашка молодой, ты то как?». Дед схитрил: «А это он! Все Сашка! Я и не хочу, а Саня- надо!». Хохочем.               
      И был потом долгий разговор с Савелием, отправил он Юлю и Никитича «тайны» монастырские смотреть, узнавать и удивляться приставив к ним ходячую энциклопедию- послушника Михаила. «Отец мой, что ж жену мою прогуляться отправил? Разговор что ли есть?»- «Есть…». Молчит. Молчание становится долгим, но я не прерываю его. «Что ж ты, сынок, не спросишь зачем вдвоем мы остались?»-«А зачем? Отец мой, ты впервые назвал меня  как родного- сынок…»-«Глянь-ко, сыновей у меня сколько- монастырь целый! А вот сказать кому: сынок, нет такого… Что ж, смолоду монах я черный, ни жены, ни детей, вон только- братия, во имя и живу…»-«Отец мой, ты ж меня на путь праведный, я считал мудрее тебя никого… А сейчас…Отец мой! Опора тебе нужна? Возьми меня, жену мою, Никитича- век служить тебе будем!»-« Ты, Александр, пойми,  жизнь другая, изменилась она и мы ничего поделать с ней не можем. Что-то было святое… Оно и есть! Но даже в души монахов вошло нечто новое, - как теперь? Как жить-то , Саша?!!»-«Не ты ль меня учил?  Коль душа чиста, не сломит ее ничто? Отец мой, я ж выполз из нищеты, да что там говорить- из грязи! Ты ж за руку вел когда меня жизнь душила!.. Ты вспомни, считай ни у кого ничего святого, а теперь, смотри- полные храмы людей! Подожди чуток, скоро уж Русь на ноги встанет!»-«Да…Храмы… Прихожане толпами иногда, вот только души их…Где они? Сын мой, много уж битв разных было, а теперь – новая  предстоит! И опять – за Русь Великую!». Хороша битва открытая, а теперь все исподтишка, а мы так не умеем …«За Русь! За души людей битва! А святого-то все меньше вокруг, сердце мое вещует, что грязь и боль в душах селятся…»- «А ты глянь по другому, отец, жизнь твоя все же одним кругом очерчена- стенами монастырскими и трудно сразу не только взглядом, но и разумом охватить, понять как быстро она меняется, жизнь-то. Мудрость твоя велика, но мудр ты в всегда в главном, а в быту…Отец, много, очень много нового сейчас…А я вот знаю что тебе нужно!!!»-«Ишь ты, знает он»-улыбнулся Савелий- «Ну ка, учитель мой молодой, подскажи старику». Савелий чуть с иронией, но по- доброму смотрел на меня. «Нужно тебе собраться с духом и по России-матушке, по монастырям паломником. Всю страну по новому увидишь, мудрость других монастырей впитаешь, а потому и сам еще мудрее станешь и новую опору обретешь»- «Ишь ты…»- уже задумчиво повторил Савелий-«Вон ты как повернул…Смутил ты меня, в душе смуту  посеял. Чую, не будет мне теперь покоя…Здесь дел сколько, не переделаешь. А ты – иди старик! Ишь ты!». Савелий молчал, задумавшись, и я помалкивал не решаясь нарушить раздумья его. Долго мы так сидели, но Савелий вдруг встрепенулся: «Сашка, а ты чего вдруг заикнулся и молчишь?»-«О чем это я заикнулся?»-«А венчаться-то? Иль передумали?»- я засмеялся-«Совсем нет, ждем когда ты скажешь, что пора уж»-«Чего тут ждать! А скажи-ка мне…Ты, знаю, крещен. А Юля?»- « Крещеная она, отец, точно знаю».
                Не звенит наяву волшебный хор…Зато в душе – чистые, нежные, сильные голоса вознеслись к небу, и звенит, и трогает душу церковный хор! Чувствую, что у меня чуть дрожит рука, держащая венчальную свечу, свеча немного наклонена, и я постоянно пытаюсь контролировать, чтобы она ровно и прямо горела. В церкви деревянной, что стоит на отшибе, за собором, очень жарко, поэтому входные двери и окна настежь, сквозняк. Огонек свечи дрожит и пытается сорваться с фитилька, а я, боясь, что это будет дурная примета, всеми силами души молю его не гаснуть…Юля спокойно и прямо держит свою свечу и легкая, еле заметная, тихая спокойная улыбка чуть трогает уголки ее губ. Савелий, обливаясь потом спокойно и доброжелательно совершает обряд. Добрые глаза и мягкая улыбка помогают нам справиться с волнением и незнанием обряда. Тихо и незаметно для окружающих он подсказывает нам, как вести себя. И все происходит естественно, как речка течет…Я, такой всегда нетерпеливый, не тороплю венчание, мне здесь так хорошо! Чуть скосил глаза на жену, мир и покой светятся на ее лице. Не здесь она…Там, где-то в вышине, ближе к Богу витает сейчас  ее душа. Как удивительно красива она в белом строгом костюме и легком белом шарфике, покрывающем голову так изящно, что я невольно отвлекся, залюбовавшись этой красавицей…Отец Савелий подносит нам кольца и по моей, и без того мокрой, спине, вдруг полилась струйка от страха уронить колечко. Я даже не думал, что так хочу счастья рядом с моей женой, так боюсь потерять его!  Как со стороны слышу свой, вдруг охрипший, голос: «Да!»- и громче на вопрос не обещал ли я другой: «Нет!». И Юля на те же вопросы  спокойным чистым ясным голосом ответила так же. И забылось вдруг что пот течет по спине, что не привык так долго стоять на одном месте, что голоден с утра, что пить хочу…Все куда-то ушло. И были рядом только Юля и отец Савелий. И счастье… Когда чаша с кагором была поднесена к моим губам, я сделал небольшой глоток, затем жена и когда в третий раз Савелий поднес чашу к моим губам, он прошептал, улыбаясь мягкими добрыми глазами: «Жену-то пожалей, ей же тогда все допивать, оставлять нельзя!». А я и не знал, что мы должны все вино выпить и тогда уж отхлебнул! За спиной услышал тихий, но неудержимый смех… Видно всех впечатлил, Юле осталось чуть-чуть допить, допила и незаметно взяла меня за руку. Жена моя, я люблю тебя!!! Легкая печаль была у Юли на лице, как короток, но как глубок был ее прощальный взгляд на наш монастырь… Мы уезжали, а в душе были и счастье и нежность, легкая грусть и желание вернуться сюда чтобы вновь ощутить тихое спокойное течение монастырской жизни, вновь увидеть добрые глаза Савелия и сказать этой земле: «Здравствуй, родная, мы вернулись!».               
                С венчанием не так все просто было, ждали когда Вадим с Северов своих вернется, когда Савелий, дай Бог здоровья, нежданно вдруг приболел,  а потом выздоровеет,  ждали просто чтобы много было времени, просто – ждали, чего только понять не могу…Осталась уж неделя чтобы так- тихо и спокойно…Но- грянуло!!!И только когда венчание было- покой и тишина… А до и после- тайга дикая! Такого разудалого веселья  никогда не видел, думаю и не увижу больше никогда…Вся геологоразведка вдруг собралась, вроде хотели тихо, но кто вдруг секрет наш выдал- не знаю, знаю одно- Мир сотрясался от веселья людей  этих, стальных, которые если пахать- так в усмерть, а гулять, так- до смерти! Все едино, когда душа нараспашку! 
               
                Время летит, не удержишь… Иногда и хочется удержать, это ж жизнь летит, мелькают, как кадры в кино, дни, месяцы, а оглянешься, так и годы…Но как удержишь-то? Вернулись из гостей- от Вадима, там все в ожиданьи- Светке рожать скоро. Смотришь на нее и закрадывается желание подколоть Вадьку: « Вадя, судя по животику, на тройню что ли разогнались?»- он улыбается- «Ошибаешься! Четверо там, наверное, бултыхаются»-«А что УЗИ?»-« Так Светуля не рассказывает, сюрприз, говорит, будет!».
               
                Юля улыбается: «Ну, что, как всегда? Когда из гостей приходим, на тебя жор нападает. Ужин готовить?»-«Ну да»-«А у Вадьки мало тебя кормили, стол ломился»-«А я люблю когда ты…»-  «Ох, ну и хитрец!»-смеется-«И обжора!». Обнимаю: « Ну что поделаешь, вот такой я- неудалый». Юля присела в кресло: «Подойди». Подошел, присел рядом прямо на пол, смотрю в глаза и понимаю, сказать что-то важное хочет. Юлька вдруг взяла мою руку и положила на свою грудь, а затем опустила ее ниже, на живот. Молчит. И вдруг понял! «Юлька!!!»- заорал, в восторге-«Юлька, неужели?!». Она тихо и как-то спокойно улыбалась. Встал на колени и зарылся лицом у нее на груди, животике, все пытался услышать, почувствовать…Юля поняла, улыбается: «Не торопись, еще все услышишь и почувствуешь». Обнялись, прижались друг к другу, мечтаем…
               
                Ночью звонит телефон. Кто там еще? Не отвечаю. Опять звонит. Ах так, отключаю! Юля, проснувшись: «Ну, ты, Саня, пенек! Светка вроде рожать собралась, а ты, всего-то несколько часов назад- мы всегда с вами, ну так хоть телефон включи!». В трубку Вадим: «Отвез, Сань, отвез уж в роддом! Сань, началось!». Юля все слышит и усмехнулась вдруг: «Ну, мужички, нервишки-то у вас расшатаны… Ты, Сань, когда я…»-и молчит-«Когда ты?»-«Ты, милый, больше радуйся, веселись, Вадьку пригласи и напейтесь от счастья…Но только, Саша, не переживай, не трепи нервы, я тебя очень чувствую, а это и при родах…Помоги мне тогда- веселись, радуйся! И только рожу когда, вот тогда, пьяненькие под окнами- счастье мне!».
               
                Ошиблись мы чуток. Близняшки! Вадька как с ума сошел, чуть ли не весь Питер готов на уши поставить, его только Юля может в чувство привести. Так и привела! Все восторги спрятали в душу, едем в роддом, там хоть в окошко то ли Свету увидеть, то ли близняшек- за счастье! Вадим передачу везет , ну просто уйму продуктов, фруктов. Я втихаря кручу пальцем у виска. Юля спокойно, в полный голос: «Обедать будем у нас, продукты уже есть.». Братишка ничего не слышит, взгляд его устремлен вперед и видно по нему, что нет ничего главнее встречи…Только, глупый Вадька, совсем уж тронулся, не понимает, что сразу после родов встреча вряд ли состоится. Мы ждали часа полтора. Как, какими путями, чудом каким у Вадима все получилось, но когда он явил перед нами свою счастливую физиономию, капли пота на лбу еще не исчезли, я понял…Я понял! В который раз понял! Они, вот такие, легенды, если надо, так и на Северном Полюсе, юг закажут. И сделают! А надо, так и в роддом- что заказывали!?. Все могут! Так ведь легенды…   
               
                Как, каким чутьем, что происходит? Мы Вадьку к себе забрали, Юля хоть позаботится чтоб сыт был, да и не бесился осаждая роддом. Звонок в квартиру. Смотрю на Юлю: «Ты ждала кого?»-«Нет». Вадим только выполз, свеженький, после душа: «К вам домоуправ что ли ломится? Так я родственник, квартиру не снимаю, пьянствую вот только!».  Открываю дверь, там- Тайга! Без звука, улыбаясь, толпа, впереди  на руках огромный торт. Ну, что делать, принимаю на вытянутые руки торт, обернулся чтобы передать Вадиму, а он смотрит , улыбаясь, за спину мою. Обернулся, а там никого и только торт огромный на моих руках. «Вадь, это как?»-« А у нас что, мало забот? Потом , будет еще время у них с нами разобраться. Сань, а ведь классные у нас мужички?!»-что я мог ответить-«Самое главное, Вадя, умные!». У Вадима два пацана родились, а назвать-то как? Вадим: «Сань, тебе что говорил Никитич? Имя твое в истории отметилось. Так неужели мои сыновья без истории будут? Были князь Игорь и князь Олег, так вот, Саня, опять будут! И Родину нашу, Саш, сейчас не высокие слова говорю. Дай Бог нашу Родину защитят иль прославят! А что?»-«Что ж, брат, дай Бог…Однако, думаю, Вадим, чтобы выросли нормальными мужиками- честь свою мужицкую берегли и опорой были для людей, кто рядом, кто слаб иль судьбой обижен, чтоб силу свою мужскую не тратили попусту, а только на добро…»-«Ну, Сашка, ты даешь, не зря в твоей жизни был, да и есть- монастырь. Как проповедь прочитал. А что, может когда и познакомишь с Савелием твоим?». Что-то меня насторожило. Подумал. Да не просто подумал, задумался…». «Вадя, ты ж грешник страшный, жил , правда, по людской совести, но лоб-то не крестил. Что так вдруг? Ты ж всегда- я все сам! Я сам себе- все!»-«Саш, а ты как, смеешься надо мной что ли?»-«Ну ка глянь мне в глаза! Я что, когда такой разговор, могу смеяться? Знаешь, я ведь понимаю почему вдруг ты захотел с Савелием встретиться. Сильный ты, все можешь, но вот детки… И думаешь- а вдруг! Вот тогда и лоб перекрестишь. Вадь, я тебя в веру не обращаю, но, поверь, Он есть, меня же вернул к жизни. Но так нельзя- а вдруг! Хотя…Я ж тоже пришел не на всякий случай. Пришел, когда тяжко было». Юля, занимаясь по хозяйству : «Вы, ребята, коль пришло время так поговорить, говорите…Но только если серьезно, так к Савелию…Но ведь он тоже не спасет.  Может научит, так и все…Вадь, все просто – душа если просит, так значит время пришло, я ведь тоже не очень в храм раньше…Вадь, может с возрастом что, а может…Глянь на Сашу, его жизнь так повернула, а ты…Может ждать-то не надо?».         
               
                Телеграмма: «Встречай. Буду в четверг. Если Бог даст». Бог не дал, от меня зависела судьба очередного проекта, а потому и судьбы на ближайшее время многих людей. Юля все поняла: «Не волнуйся, встречу. Все будет хорошо». Вадим, маявшийся последнее время от безделья, вызвался помочь. Света по дому успевала сделать все, а главное- близняшки тоже всегда под присмотром. Вадиму разрешалось только детей развлекать и гулять с ними. Домой с защиты я вернулся когда Савелий уже был у нас. Судя по голосам на кухне- Юли и Светы, да и изредка голос Вадима, понял- готовится праздничный ужин. Увидел посох Савелия в углу прихожей. Где же он? В дальней комнате тихо поскрипывала кроватка близняшек, специально купили чтобы Вадим с женой могли у нас ночевать. Тихонько прошел туда. Савелий полулежа на кушетке с закрытыми глазами одной рукой тихо покачивал кроватку, другая рука свесилась расслабленно до пола, но держала черные четки цепко- пальцы были мягко сжаты в кулак. Странно было видеть непокрытую голову игумена Савелия, клобук его лежал на соседнем столике, там же палий. Савелий вдруг улыбнулся не открывая глаз, перекрестил меня издалека и шепотом: «Сын мой, подойди…». Я тихо, чтобы не будить Олежку и Игорька, подошел и опустился на колени рядом с Савелием. «Я тебя, Саша, давно уж почувствовал, думаю ты еще домой не вошел, а я уж знал»-«Отец мой, а как же это в веру укладывается?»-я улыбнулся-« Может еще и голоса какие?»-«Ох, нашел отступника! Не глумись, Он же ведает все, прямо сейчас  поклонись, прощения попроси». Я опять улыбнулся, а он вдруг резко: «Я тебе что сказал?!». Я вздрогнул от неожиданно грубого голоса Савелия. Он взял меня за руку и опять неожиданно уже мягко: «Сынок, не гневи, детки малые рядом с нами, если что пусть нас только гнев Божий коснется. А ты впредь знай- не шути над Верой Святой. Кто знает как суд Божий повернет, да и кого судить будет». Близняшки вдруг разом заворочались, закряхтели и, чувствую, сейчас  начнется концерт. Светка неожиданно, будто ветер - впорхнула. Покрутила, повертела деток, пять минут, тому и другому грудь в рот, пока мы отвернувшись, помалкивали и упорхнула. И лишь Богатыри  мерно посапывая, нарушили вновь тишину этой комнаты… «Отец мой, как же ты решился? Неужель и правда- паломником?»-«А что, совсем я что ли закостенел в монастыре? Видишь, тебя послушал и решил…»-Савелий улыбнулся-«Осталось вот только тебя с собой. Ладно, шучу. А время, Саш, летит-то как. Наслышан я как ты экстерном уж в институте на геолога выучился. Все думаю, воля у тебя железная, а как же ты тогда в БОМЖи попал…Всю твою историю знаю, а не пойму…»-«Ты ж говорил, что судьбу свою мы сами правим, а Боже лишь поправляет , по мере нужды. А в чем нужда была мне этот путь пройти у меня пока ответа нет»-«Вот и я ,Саша, теперь свой ответ, для себя, хочу найти…»-«А как же церковное начальство тебя отпустило? На кого монастырь оставил?»-«Саш, все не просто, много чего было, разговоров разных, исповедь длинная и мучительная, но меня благословил наставник мой, а за обитель мою не бойся, есть кому присмотреть»-«А нужно было обязательно в одеянье монастырском по миру идти? Может не выделяться, народ весь в цветном, одежда цветная радует, веселит всех, а ты в черном весь. Контраст просто удивительный, думаю на тебя все не просто смотрят- пялятся, дети, да и взрослые пальцем на тебя…»-«Что могу тебе сказать? Монах я. А черный цвет…это цвет совершенного покоя, отречения от суетного, сосредоточенность на жизни внутренней…Надо, Саша, и о душе думать. А что пальцем показыва-
ют, так это кому интересно, кому ребенку рассказать почему дедушка так одет, а у кого так просто ума нет, глумиться бы только над верой нашей. А не понимают, что настанет час, когда вдруг о Боге, Отце нашем вспомнят…Эх, всему свое время, сынок! А путь когда монах странником становится- древний, это путь отречений…Понимаешь о чем я?»-« Куда ж твой путь?»-«Пока на Валаам, дружок…»-«А я там был. Давно…И было стыдно за экскурсантов. Сплошная пьянка на корабле, а потом, на Валааме…Хотя, уж лучше не вспоминать. Отец, а я ведь был один из тех. Монахи молча мимо проходили…Что думали они?»-«Они больше чувствовали, а не думали, сынок…Омерзение и беспомощность. А что ты хочешь когда тебе в душу гадят, а ты…». Савелий махнул рукой и взглядом показал на кухню: «Ждут уж наверное нас …Неудобно. Может пойдем туда?».
               
                Когда вошли на кухню, там уже все чинно сидели за столом, в ожиданьи.  Вадим встал и картинным жестом широко взмахнув рукой, пригласил за стол: «Проходите, гости дорогие!». Я улыбнулся: «Вадька, хватит придуриваться, не мы, а ты у нас в гостях! А все ж, налей-ка нам по рюмочке, коль ты тут за хозяина!». Вадим, вот умница, сразу вошел в роль. Я так не умею. Просто любуюсь на него. Подождали минуту пока Савелий благословил и дружно за еду принялись. Умеют же наши жены готовить! Пальчики оближешь! Савелий ел степенно и всего понемногу, нахваливал девчонок наших, хвалил уют , мир и тишину нашего дома, сказал, что видит в нас не две , а одну большую семью. А ведь и правда какое-то тепло душевное грело, хорошо нам было…
               
                Вадим: «Скоро у тебя Юля в декрет. И ты рядом в Питере…»-«Ну- ка, ну- ка продолжай, дружок! Да ты вроде лыжи куда-то навострил…Что, дома уж не сидится?»-«Понимаешь, вся жизнь как дистанция. А тут…Авария какая-то, все остановилось. Вроде все хорошо, жена рядом, дети…А ты знаешь какие славные пацаны?!». Вадим замолчал. Замолчал надолго. Я не торопил. «Понимаешь, Саня, как коня на всем скаку остановили. И нет ничего дороже моей семьи, да и вас с Юлей. Вроде век готов рядом, но…Саня! Воздуха мне не хватает то таежного, то северного, пусть без кислорода, но, Саня, мхом зарос уж я!!! Ну не умею я дома сидеть! Короче. Напросился я месяца на три на полюс. Там сложно, скоро личный состав, как раз через три месяца, меняться будет. А сейчас, в ближайшее время, им на самолете, на парашютах сбросят продукты, оборудование новое, ну вот и я…парашютом. Разрешили ,считай криминально, мол никто ничего не знает и как я там окажусь одному Богу ведомо. А у меня, брат, задумка давняя по выживанию на севере, если в этот год не проверю, тогда уж никогда…Уйдет на пенсию глав. врач что комиссию  возглавляет, другой уж точно меня не только на север, в африку не пустит»-« Ты, Вадим, не дай Бог, доиграешься со своим здоровьем. На парашюте, на полюс…Бред какой-то! Ты что, заслуженный ВДВ? Ты хоть понимаешь что это такое, а сердце твое?»-«Ты, Саня, потише тут, ишь разорался! Я ведь тебе одному, а ты на весь мир…Сань, а ты можешь себя представить на пенсии? Сань, на скамеечке сидеть в скверике газетку читать? Сань, а Сань!»-хохочет-«В скверике газетку читать!»-«Вадь, веселиться-то веселись, но не забывай, что деткам твоим отец нужен, а не циркач с парашютом на северном полюсе. Случись чего, это ведь не раньше, когда за спиной только пустая квартира, сейчас за твоей спиной сразу три жизни- жена, да детки…»-«Ладно уж, критик, я ненадолго, раз- и вернулся! Сань…». Я молчу. «Саня!». Молчу. «Да ты не понимаешь что ли? Праведник ты чертов!»- взорвался Вадим-«Мне ж напоследок хоть что-то нужно для людей…». Молчу. Вадим резко поднялся с кресла, стоит передо мной, капли пота на лбу, взгляд бешеный : «Неужели не понимаешь? Ты! Именно ты не понимаешь! Я ж не себе- людям помочь хочу!»-«Ладно уж, не бесись. Ты людям помочь хочешь, а я должен помочь твоей семье. Правильно?»- Вадим растерянно-«Так да…А как же иначе, Саня?». Я, наконец,  сообразил, что нельзя уж палку перегибать и не в силах дальше сдерживать улыбку расхохотался вдруг. Вадим обескураженно почесал затылок: «Дурак ты, Саня! Я уж было подумал…»-«Ну! Продолжай, что ты там подумал! Наверное решил, что друга теряешь и друг этот, оказывается, никогда и не понимал тебя и как он, этот зараза, вообще рядом оказался»-Вадим рассмеялся-«Ага, а еще подумал, дать бы тебе, дружок, по шее, чтобы не издевался над порядочными людьми!»-«Вот-вот! Чуть что- по шее! А в нашей жизни иначе нельзя?». Вадим добродушно : «Ага! Еще бы так, чтобы в мыслях не было над друзьями издеваться!»-«Крут ты, Вадя! А если серьезно, Светка-то хоть знает?»-«Так она и сказала что могу уматывать когда вы рядом, от вас больше помощи, даже сейчас…». Я просто развеселился: «Ты хоть понимаешь что это значит? Жена при муже помощь от других получает. Вадя, опомнись!». Он смеется: « Да наврал я! У нас не семья, у нас – чудо! Знаешь, Саш, даже представить себе не мог, что жена с тобой- целое одно! Иногда даже дрожь по телу- неужели так бывает!». Тут уж я взорвался: «Так что ты мне голову морочишь?! Я уж было испугался за тебя, Светку, да за всех вас! Чтоб покой у вас был и счастье. Понимаешь, счастье! А ты тут наплел…»-«Вот это да, Саня! Поговорили!». Вадим помолчал и вдруг, просто по полу валяясь от смеха: «Придурки! При-дур- ки!!!». Дверь в комнату резко открылась, на пороге Юля: «Это уж точно! Может еще нас в компанию возьмете? Вас даже наверное на лестничной площадке слышно, мужички, успокойтесь». Вадим: «Юль, скажи ты ему, что надо мне…Ты ж мою тему знаешь, ты всем сердцем приняла, всегда на моей стороне была, Света тебе все по полочкам разложила и ты сама сказала, что требуется только одно для моей задумки – практикой проверка!». Мне только и оставалось: «Ладно, теоретик, когда летишь-то?»-«Завтра! Да ты не думай… С нашими подружками»-Вадим хитро подмигнул Юле- «Все согласовано». Улетел. Паршивец!               
               
                И закружила опять жизнь. Семейные заботы- Юлины предстоящие роды, хоть есть еще время, но лучше заранее подготовиться. Каждый день , Юля-то уже в декрете, так вот она днем  Светке помогает с князьями нянчиться, а вечером я- продукты купить, еще чем-то помочь, а потом уж с Юлькой домой. Вечером поздним мне ребята присылают тексты радиограмм северных. Если все хорошо- Свете поутру, а если даже просто пурга там, у Вадьки, все равно сообщаем, что классно все, что год выдался необыкновенный- солнца очень много и ветер сильный очень редко. Короче- врем! Света тихо и по-доброму улыбается, а иногда вздохнет и тихо так: «Как же я вас люблю, ребята!». И мы втроем все понимаем, понимаем нашу жизнь беспокойную, а иногда и суетную, знаем, что не все сладко бывает в этой жизни, но как хорошо, что приходит понимание надежной опоры, когда нам молча помогут, а когда и мы, молча…И никто не ждет благодарности, мы ж родные стали и это так  просто – помочь!
               
                Нежданно- негаданно весточка из монастыря- дед ваш заболел, долго болел, теперь уж на поправку, но слаб очень а помощь трудно принимает- сам, говорит, справлюсь. «Юль?»- и молчу. Юля: «Тебе ж там написали, что воспаление легких было, простудился, сейчас все хорошо, только слаб очень. Так?»-«Так. Да я б знал как быть, но…»-«Я дурочка что ли? Ты ж боишься за  меня- беременна, а вдруг простуда какая, грипп  например. Так?»-«Да…»-«А первая мысль-  сюда Никитича?»-«Угу…»-«Угу…Дурачек ты, Сашка! Я ж вижу как с лица спал от безысходности этой, сразу видно было- в минуту. Давай-ка  собирайся и дуй за нашим стариком. Привезешь и здесь выходим его!».
               
                Никитич и так по жизни сухой, а сейчас…Совсем сухонький старичок. В избе тепло, чувствуется, что печка недавно топлена. Никитич поймал мой взгляд на печь: «Что, думаешь совсем старик занемог? А я вот печечку стопил и дремлю тихонько. Сил вот наберусь и тебе картохи сварю. Любишь ведь мою?»-«Сваришь, куда ж ты денешься…». При встрече, когда обнял деда лежащего еще в постели, поцеловал щеки впавшие, вдруг до боли, до страха какого-то ощутил его невесомость. Невнятное его сопротивление было сломлено сразу как нетерпящее возражений: « Ну ка, дед, лежи да рассказывай что с собой берем и где это все лежит!». Дед было дернулся встать. «Ты чего? Где ты лежишь и что тебя берем, я и так знаю. Лежи уж!». Завтра с утра нужно двигаться, у меня в джипе разложу сиденья и деду хорошо будет. Придвинул к деду широкую скамью- стол теперь это наш, ужинаем. «А что, Сань, как раньше может по глотку твоего…?»-«Ну, ты даешь! Ты ж лежачий…Больной! Дед, соображаешь?»-«Я спросил- есть?»-«Нахал ты дед! Ты меня в какое положение ставишь?». Когда ужинать стали, дедуля маленький глоток сделав: «Вот и хорошо. Кровь по жилам побежала. А ты , сынок, выпей еще, да закуси…Ишь, навез вкуснятины разной, кто есть будет столько?»- я улыбнулся- «Так ты и съешь, путь будет неблизкий, а ты, только б тебе налить, закусить горазд». Никитич тихо улыбнулся: «Ты только…Это…Не жадничай!»- подкузьмил, в карман за словом не полезет. Сборы были недолгими, дед довольно бодро помогал, я даже не ожидал, думал сильно слаб старичок. «Шустрый ты, дедуля! Притворяешься наверное что болел?»-«Умный ты, Сашка, расколол меня, старика!»- улыбнулся Никитич. Как же интересно с ним. Ум у старика острый, все на лету  схватывает, знает много, а уж юмора- вагон, не соскучишься.
               
                Приятно было наблюдать как встретились Юля с Никитичем. Обнялись крепко и не отпуская друг друга шепчут что-то, вдруг у обоих слезы полились, вытирают их, Юля у Никитича, он, отобрав у нее платочек, вытирает слезы у нее и оба улыбаются сквозь слезы. А меня будто нет. И вдруг у меня просто слезы навернулись, я подумал, что награда за мое дикое одиночество пришла, наконец. У меня теперь большая семья- Юля, дед, Вадька с женой и детьми, Савелий…Даже дрожь по телу, не знаю почему. Может от счастья озноб прохватил? Господи, спасибо тебе! Вспомнилась деревушка где мой бывший друг «не узнал» меня, вспомнилось мое желание переломить судьбу и тогда встретиться с этим «другом». Нет, не хочу теперь встречи. Почему? Просто не хочу. И неправильно это – «переломить судьбу». Не ломал я ее, она просто вот такая…Разбирая вещи и думая о своем забылся и не заметил, что дед с Юлькой давно уж наблюдают за мной, улыбаясь. И только сейчас услышал Юлин голос: «Дружок, очнись, гостя накормить надо, я такой вкуснятины наготовила, что и тебе захочется! Иль так и будешь с вещами возится?»- «Да ладно, потом сами вещами займетесь. Ну, где тут стол накрытый? Стол пустой, а ты собралась потчевать?»-Юля засмеялась-«А вот считай по минутам, пять минут и стол будет ломиться от вкуснятины!». Стол накрыт, но дед жестом остановил. «А где твоя-то, которая виски?»-«Дед, ты ж больной и опять за рюмку! Юль, он там, у себя, тоже требовал!». Дед: «Пью-то глоток один, для поддержания жизнедеятельности, так сказать. Че смотришь? Не сопьюсь уж! Наливай, хозяин!». Звонок в дверь. Открываю, а там Светка со своими князьями, во дает! На такси, а на руках два пацана. Что тут скажешь- это жена Вадима, не просто все. И опять хохот в квартире, слова разные добрые при встрече, восторг от князей и мое удивление глядя на деда- ожил!
               
                Опять звонок, да что ж это такое! Открываю и в дом врывается ураган. Вадька! Как же это, их только через три дня должны были…Обнявшись, кружимся как в вальсе, орем что-то несуразное и в этот вальс вдруг вплетаются все, крича в восторге что-то радостное. Вот! Семья! Никто не спрашивает – почему раньше, все просто счастливы, а Вадька, ну как король, расселся в кресле, князья по нему ползают, а он просто расплылся в глупой улыбке, беспрестанно целуя и обнимая детей. Однако на Светку тоже поглядывает вожделенно, а она улыбается, счастливая. Вадька-то, приехав, кинулся по соседним дворам искать- гуляет где-то рядом семья и не найдя их – к нам. Нашел!
               
                Наконец все за столом и Вадим, вдруг, не говоря ничего, налил себе много виски и залпом. Только Света хотела что-то сказать, но ее остановил решительный жест Никитича, он посмотрел на нее, тихо кивнув- пусть уж Вадим так, значит надо. Светка, умница, благодарно посмотрела на деда. Думаю не все просто у Вадима и знаю, когда вдвоем останемся, расскажет что случилось. Назавтра, когда встретились не дома, не в семьях, так Вадим хотел, все прояснилось. У них там на станции плохо, очень плохо с сердцем стало у начальника экспедиции, эвакуация. Спецрейс самолетом, Вадима сопровождающим, да еще врач с материка. Не довезли. Аэропорт прилета, скорая и врач скорой, что бился за жизнь, вдруг медленно снял шапочку… «Вадим, страшно это…Но не кляни себя!»-«Саш, я его вез и был обязан довезти!»-«Братишка, брат, Вадик, не кляни себя, ну что ты мог сделать?»- а в ответ жестко- «Довезти!». И у меня опять боль в сердце когда я вспоминаю и понимаю этих ребят- Легенды! Но если у меня начинает болеть сердце за них, как же у них- за все? Не зря видно много этих ребят ловят инфаркт и уходят от нас…
                Ну, а пока сидели за столом мы с Вадькой выпили, деду чуток налили, весело было.  Наши жены – удивительные, что-то между собой хохочут, а мы , чуток пьяненькие, вторим…И я еще не знал как у Вадьки тяжело на душе. Он же про меня как-то сказал- кремень. А он тогда кто? Эти Легенды - алмазы для страны нашей! Как бы ни было тяжко-  улыбайся! Даже прощаясь с друзьями слезы не лить, но помнить, не говорить – может увидимся, в гости приходите- говорить. И кто мог подумать? Случилось! Опять, в который раз, звонок… Открываю. Просто остолбенел! Савелий: «Что с тобой? Сын мой , что с тобой»  - «Отец мой, вы все сговорились что ли? Вся моя большая семья- вместе, наконец! Ты ж у нас –глава! Слово твое- закон для нас»- «Если шутишь- хорошо, если нет, тогда плохо…Слышал : « Не сотвори кумира»? Оно ведь правильно. В дом то пустишь?»- «Ох, прости, заходи! Я совсем растерялся, мечта моя сбылась- вся семья вместе!
               
                Руководство нашего Управления вызвали в Москву, аж к самому главе правительства!  В Управлении тихо посмеиваются -  стружку будут снимать, но вопрос- за что? Меня вызывает начальник Управления, ну, думаю, сейчас со мной разберутся и тогда понятно будет причина вызова в Москву начальства нашего.
    Захожу. За длинным столом весь цвет нашего Управления. Начальник:  «Присаживайтесь, Александр Александрович! Сколько вас знаю, вы всегда
  уверенно , независимо держитесь, а сегодня смущены чем-то.  Случилось что?»-« Так все говорят, что в Москву не просто так, нагоняй будет вам, при- чину никто понять не может, а теперь получается причина- я! Верней не я, а ре-
зультат какой-то моей работы. Вот мне и не по себе, привык сам отвечать за себя, а тут вас, ни за что,наверное…»- Дружный хохот в ответ- «Эт точно!»- улыбается-«Вы с Лапой…Правильно говорю- Лапа?»- я кивнул-«Вы с этим мальчишкой дел натворили, а мне расхлебывай!». Я встал было, потом присел. Страшно мне стало за Лапу- молодой еще и вдруг сейчас штамп на всю жизнь. В голове крутится:«Господи, что ж мы такое натворили?». «Так вот»- начальник
выдержал паузу, вот, думаю , помучить решил, он продолжил: «Так вот. Донес-  ли на вас, что пока вы в тайге отлеживались этот пацан промышлял по всем закоулкам…Получается есть за что наказывать, вас правда не знаю за что, но того и другого…». Длинная пауза, а у меня в голове только одно- пацана поща – дите! Он продолжил: «Вам и вашему Лапе, правильно- Лапе? Вам предсто - ит…»- и вдруг все встали и хлопают в ладоши-«Предстоит в Москве получить ордена за мужество и верность долгу!». Я сижу, обалдев, вдруг встаю резко и так хотел врезать от души начальнику нашему, все высказать, что так нельзя с подчиненными, у всех же есть предел, особенно когда за , к примеру- Лапу, отвечаешь! Не зря он –царь и владыка нашего Управления- легендарного. Он вдруг резко поднял руку: «Александр Александрович! Я все понял, больше так шутить не буду. Присядьте, успокойтесь, мои  извинения,  неудачно что-то я…А теперь о главном. Вы и ваш товарищ открыли месторождение там, где десятки лет туда-сюда сновали крупные профессионалы. Для открытия не хватало толь-  ко вас и вашего удивительного парня. Теперь это все нужно осваивать. Выделе- ны просто гигантские деньги. Все руководители, кто имеет опыт  разработки та- ких месторождений- заняты на других, не менее важных делах. Летите с нами в
Москву, заварили кашу- вам и расхлебывать, вы рекомендованы на руководство по реализации проекта. А какой проект сами понимаете. Вопросы?»-« Вы, изви- ните, сначала по голове кувалдой…У меня одна только мысль была- парня спас- ти, молодой еще, жить да жить…А теперь сразу предлагаете отвечать, я так понимаю, за отни людей»-«А я потому и предлагаю, сейчас вот и убедился, что если за одного так…А остальное…Вот у меня справка: образование – наше и получили его не просто так, знаю вашу историю. Я даже ваши произведения прочел, по мне так- класс, не оторваться. Иногда даже думал каким ветром вас к нам занесло, но как начальник Управления, думаю- счастливым!»- «У меня к вам другое предложение, насколько я знаю, вы с Вадимом Михайловичем долгие годы знакомы, даже дружите. Понимаете, о ком я?»- он кивнул-« Так вот его энергия, просто атомная станция, горы свернет, а я, когда он рядом, на все готов, не только горы, со скрипом, а как по маслицу- без шума, крика,  по заказу будто. Но руководить, а я так понимаю, на долгие года рудником этим должен Вадим Михайлович! А я готов наравне с ним за все отвечать, но только оградите меня от кабинетной работы. Понимаю все, но - оградите!»-«Хорошо. Через три дня вылетаем. Не он, тогда-Вы! Кстати, в любом случае, летите с нами. Лапу своего захватите, для него место уже забронировано. Евлампий…Здорово! Это вы его Лапой назначили ?»-«Да, но так быстрей и легче когда нужно в секунду принимать решение»- «А все ж здорово, как-то по доброму- Лапа! А Вадиму я прямо сейчас позвоню, обрадую, рассказав, как вы его подставили!». Он помол- чал и вдруг: «Все свободны».             
               
                Вадим присел за стол у нас на кухне. Молчит. Я тоже. Жду… «Сань, ты хоть понимаешь, что новая жизнь на долгие годы? Это еще если я соглашусь, да и ты…»- «А что делать? Жизнь бежит и нам все новые задачки ставит. А если их не решать…Жить –то тогда как? Как ты однажды сказал- на лавочке газетки читать, так?»- «А ты не о нас, о семьях, подумал? Хотя бы время попросил на решение! У меня двое малышей, твоя Юлька вот-вот родит. Ты хоть подумал что жены скажут? А меня, в конце концов, хотя б спросил?»-я рассмеялся-«А чего тебя-то спрашивать? Ты глянь сейчас на себя со стороны. Глаза –то горят уже! Уже как шило в одно место вставили, не так?»-теперь Вадим заулыбался- «Да ладно ты, не подкалывай. Сань, а ведь Питер надолго, может навсегда придется покинуть, жалко, город-то какой- сказка!»- «Ну, это вряд ли. Питер навсегда родной, мы его не бросим. А вот детки наши точно тогда сибиряками вырастут! Но Питер у них никто отбирать не собирается, захотят- вернутся, подрастут когда…Самая сложная проблема- Юлькина работа. Вот уж этот вопрос,  если решим ехать, буду ставить в Москве ребром: или-или!»-« Вот, Саня, тогда это и будет ответом едем или нет». Дал же мне Господь друга! Друг, который во главу угла ставит твои семейные проблемы, а от решения этих проблем зависит его жизнь, его семьи жизнь. Это не друг, это брат кровный, опора твоя на всю жизнь… 
               
                В Москве, на заседании правительства…Надо же, не думал, не гадал! Вадька смеется, что , мол, на государственный уровень вышли, скоро министрами станем. На этом заседании отметали разом все возражения, продумали заранее даже вопрос Юлькиной работы, там для нее лабораторию создают, давно нужно было- говорят. Все условия- квартиры, машины, дети, жены- все учли. Не учли только одного- согласия нашего. Нам достаточно быстро и в полной мере объяснили что нас ждет и что от нас ждут, и вдруг, мы не ожидали, срок нам на раздумья- две недели. А потом, в Кремле, в огромном зале, нам с Лапой и не только нам, много народу, вручили ордена. Я не понимал почему в числе приглашенных был Вадька, но когда ему не только орден Мужества вручили, но и премию за огромный  вклад в дело освоения Северов русских, понял…Понял не только это, понял почему без возражений просто с ходу приняли его кандидатуру в качестве руководителя…
               
                «Вадим, что ж ты молчал? Тебя, я так понимаю, и без будущей нашей работы, в Москву давно уж вызвали? Это не мы с Лапой , заодно со всеми, потому и быстро. А ты молчал. Хитрюга, сюрприз хотел?»- «Ага! А если по-честному, мне, Саня, награды не так важны, дело важнее. Хотя…Давай, когда домой вернемся, напьемся под шашлычек! А жены за нами присмотрят!».
               
                Юля присела на диван, устроилась поудобней, сидит поглаживая живот, большой уже. «Саш!». Ну, думаю, устроилась хорошо, надолго значит. Разговор предстоит не на минутку. Юля уж пару дней знает о предложении Москвы. Поначалу выслушала нас с Вадимом, кивнула и сославшись на то, что устала очень за день, ушла вздремнуть. И все! Ни слова больше на эту тему уже два дня. « Саш, вы с Вадькой одни только слова получили. А какие хоть гарантии под обещания эти крутые?» - «Юль, а какие гарантии нужно ждать от правительства?»- «Не знаю…Ну, хотя бы ордера на квартиры. А что? От вас много хотят и не только от вас- от семей ваших тоже!» - «Юль, квартиры здешние у нас никто не отнимал и не отнимет. Обманут, вернемся сюда, не пропадем» - «А мне, например, лабораторию пообещали, а знают ли, что я уже в декрете и дальше не сразу ведь на работу?»-«Мне иногда кажется, что там о нас больше знают, чем мы сами. Сразу было сказано, что пока ты в декрете как раз это время нужно на становление лаборатории. Выйдешь на работу, а поле деятельности готово. Тебя в прямую упомянули, пусть мол Юлия Александровна не беспокоится, ее опыт и знания очень нужны. Понимаешь? Там даже отчество твое знают!» - «Саня, ты очень умный, но иногда…Такой доверчивый. И страдал ты не раз из-за доверчивости свой. Одно тебе могу сказать, я как ниточка за иголкой. Теперь только так: куда ты, туда и я! Если не срастется что-то, пока мы вместе, ничего не страшно. Что я должна решить? Моя судьба всегда рядом с тобой быть. Все! Дальше решай сам…».
               
                А что же мне тут было решать? Ночью Юлька: «Саш, проснись! Саш!»- «Что, милая моя?»-«Скорую вызывай, папочка уж скоро будешь!». Вообще-то я мужик спокойный при любых обстоятельствах, только не пойму, как руки сдержать – трясутся будто током шарахнули и так все время пока Юльке помогал собираться. Все было готово заранее, но все ж…В роддоме сказали, что нечего тут маячить, жена, сказали, просила передать чтоб ехал домой. Приехал домой, сна ни в одном глазу. Колотит меня так, что даже в кресле минуту посидеть не могу. Вот уж не думал, что могу так волноваться, только сейчас в полной мере понял как дорога мне Юля, как люблю ее и как уже люблю еще не родившееся…Я вдруг остановился. А может уже родившееся?! Дитя мое! Сел в кресло, время три  часа ночи, звоню Вадиму, он вдруг, я даже не успел ничего сказать, кричит в трубку: «Еду, жди!». Сижу, растерянный, жду не понимая что делать и надо ли что-то делать. Где-то через час нескончаемая трель дверного звонка, открываю. Врывается Вадим: «Ну, Сашка, поздравляю!». Еще что-то кричит, трясет меня, обнимая. И вдруг , остановившись: «Ты чего? Не знаешь что ли?»-«А чего я должен знать, вот Юлю отвез в роддом, тебе позвонил, сижу вот , жду…». Вадим расхохотался. Этот пройдоха, оказывается, уже подъезжая к нашему дому, позвонил в роддом, а ему оттуда: «Поздравляем! Девочка у Вас, здоровенькая, все хорошо, вес три двести. Мама тоже себя чувствует хорошо. Роды прошли быстро и без осложнений». Это все мне и выпалил Вадим радуясь так, будто у него дочка родилась. Я ошалело: «А ты как узнал? Я ж ничего тебе еще не сказал, а ты сразу- еду!»- «Сань, ты в каком мире живешь? Мне Светка еще позавчера сказала что Юля со дня на день родит. А ты что, ни сном ни духом? И звонишь мне ночью, что тогда думать?». Вадим развел руками, сел в кресло и вдруг: «А праздновать-то будем?». И тут я понял, что сейчас очень низко упаду в глазах Вадьки: «Брат, а у меня ничего нет…». Вадим усмехнулся и молча, он еще не разделся, сунул руки в карманы пальто и жестом фокусника брякнул на стол две бутылки виски: «У тебя, папаша, закусить –то найдется?!». 
               
                Утром, правда не совсем утром, но в первой половине дня, как и говорила когда-то Юля, наше с Вадькой такси подкатило к роддому. Узнали, наконец, где окна Юлиной палаты и наши дикие крики добились все-таки того, чтобы в окне появилось счастливое лицо Юли. Я , обормот, так меня Вадим обозвал, в спешке, волнении не передал Юльке телефон, теперь это, просто в классике Вадима, было сделано. И, наконец, счастливый голос Юли в трубке: «Папочка, милый, поздравляю! С дочкой тебя, Сашенька!». Не помню уж что отвечал я, глупый от счастья и виски…Вадим , перехвативший телефон, передает, что Юля благодарна за то, что выполнил ее просьбу. «Какую?»- спрашиваю. Вадька смеется: «Чтобы пьяными под окна когда ребенок родится!». Теперь уж и меня, как Вадьку когда-то, на обеспечение к Ваде, в семью его. Во вопрос-то, Юля , как Света когда-то, результаты УЗИ в секрете держала, но ее загадочная улыбка позволяла думать- парень родится! А тут девчонка! Держим совет – Я, Света, Вадим, думаем как назвать дочку. Света говорит, что с Юлей этот вопрос раньше не обсуждался. Сошлись на том, что решать как назвать дочь будет Юлька. Но посоветовать-то можем! Светка смеется: «Что, пьяницы, головы не варят? Совсем  фантазии нет?». Вадька, вот умница, Светке: «Женушка, включи-ка сауну, головы совсем тупые, не варят ничего». Света улыбнулась и  ушла готовить сауну и уже оттуда услышали ее смех с мягкой такой подковыркой : «Слабачки!». «Ладно-ладно…»- ворчал Вадим-« Мы еще посмотрим…».
               
                Из роддома мое семейство выписали через неделю, дочка и Юля чувствовали себя хорошо, а поэтому не было смысла там отлеживаться. Сложно описать чувство, что испытал я когда взял на руки дочку, осторожно поцеловал в щечку и вдохнул чудный, непередаваемый запах маленького родного человечка…Прошло уж несколько лет и только одно могу сказать: я это чувство запомнил навсегда. Ну, а пока прошло лишь пару дней как моя семья оказалась вся в сборе. День назад были восторги Светы и Вадима, наша общая радость. И вновь пришло понимание того, что мы одна семья. Какое удивительное теплое чувство! Со смехом рассказали Юле как выбирали имя для дочки, она улыбнулась: «Я давно выбрала и для сына, если он родится, и для дочки. Главное оно подходит и сыну и дочке». Совсем нас заинтриговала сделав долгую паузу. Я смотрел на нее неотрывно, ждал. Юля, увидев как смотрю: «Саш, все просто: ты- Саша, мой папа- Саша, твой папа- Саша. Так вот быть нашей дочери Александрой, а будущему сыну- Александром!». В воздухе повисла тишина, а затем , сначала медленно, раздались аплодисменты Вадима, а потом и мои со Светой, все громче и громче. Света: «Ну и семейка образовалась! Братцы, как здорово, что мы вместе, это счастье какое-то!».
               
                Конечно- здорово! Особенно если вспомнить, что  дня через три нам с Вадимом ответ Москве давать… Прогуливаемся с Вадей по набережной Невы. Остановились, Вадим облокотился на парапет, смотрит молча вдаль. Я тоже помалкиваю, понимая, что думы-то у нас одни и решать все, о чем думы эти, нам вместе. Взгляд у него какой-то тоскливый, будто прощается с Невой, этим грандиозным видом, что открылся перед нами. Вдруг ловлю себя на том , что чувствую то же самое. Вадим взглянул на меня: «На первое время, пока не обживемся в Сибири, жены с детьми будут жить у нас. Квартира у нас просторней, да и ближе все- магазины там, короче весь соцкультбыт. Да и Нева рядом, гулять с детьми воздух посвежее»-« Ну, что, Вадя, я так понимаю- едем!»-«А куда ж мы, Саня, денемся, воспитаны так…Как ни крути, а мы с тобой страшно не современны, деньги деньгами, а нам дело важно. Очень важно, Саш, знать, что нужен ты людям, стране! Что, высокопарно говорю?»- «Да нет… Ты просто правду говоришь». Вадим  приобнял меня за плечо, замерли так, смотрим вдаль и молчим, вроде уже с Питером прощаемся, а может просто так легче утвердиться окончательно в принятом решении. «Вадь, очень неуютно себя чувствую, жена только родила, а я в бега, не по себе как-то…»- «Не переживай, пока мы ответ дадим, пока в Москве это все окончательно решат, пока массу дел нужно будет решить, уж точно месяц- два здесь поживем. Ну, я может несколько раз в Москву смотаюсь, а ты еще здесь побудешь. Брат, не переживай, прорвемся! Кстати, мои пацаны подросли уж, а Светка для Юли тебя уж точно заменит»-«Как это?»- Вадим рассмеялся-«В смысле няньки». И опять смеется, аж согнулся от смеха. «Дурак ты, Вадька! Только бы поржать!»- «А чего, грустить что ли?». И вот сейчас, именно сейчас, со смехом Вадима ко мне пришло понимание, что Вадим решил все окончательно. Его смех пришел к нему как освобождение от сомнений, мыслей нелегких. Смех просто выдал его, показал, что нет дороги назад и дышится вдруг легко и весело!
               
                Вадим как бы между прочим: «Я недавно по телефону с Никитичем разговаривал…»-«Это как? По какому телефону?»-«Да я ему подарил когда он уезжал, теперь понемногу денег на телефон подкидываю, созваниваемся время от времени»-« Ну Вадька ты и тихушник! Чего от меня-то скрывал?»-« Так ты начнешь нам свои порядки устанавливать: вовремя платежи, докладывай тебе всегда как дела, о чем говорили…А может у нас свои секреты?»-«Ладно, не дури мне голову! Раз заговорил о звонках этих, значит есть о чем и нам теперь поговорить»-«Во-во! Я ж говорил, что теперь постоянный доклад потребуется!». Я молчу. «Ладно, докладываю. Я Никитичу между делом рассказал о наших планах, а он вдруг загорелся. Говорит, что с нами поедет. А довод знаешь какой выдвигает?»-«Какой?»-«Говорит семья мы одна, а потому вместе держаться нужно. А еще, говорит, где вашим детям быть летом как не в деревне сибирской, а уж тут он все устроит лучшим образом…»-«И что ты ответил?»-«Сказал, что все будем очень даже рады. А что, не так?»-« Да так, успокойся. Только старику нужно было сказать что не так все быстро, он же сейчас начнет суетиться с переездом, рановато пока. А вообще все нормально, жить будет у нас»-«А чего это у вас ? У нас тоже будет неплохо»-«Вадим, ты вроде с детства в лоб не получал? Сейчас получишь! Жить у нас. Точка!»-«Да ладно, если уж друга бить собрался, забирай тогда деда…». Вадим вдруг засмеялся: «А вообще –то жизнь покажет, вдруг деду больше у нас понравится». Я молчал, понимая, что Вадим уже шутит, забавляясь над моей реакцией.
               
                И полетело время, просто стрелой! Вадима очень мало вижу теперь, редкие встречи в Управлении и море звонков. Вадим по телефону просит чтобы сделал то, другое, третье, запросил различные бумаги, добился разъяснений по проекту…В Управлении встречаемся буквально на бегу, Вадька рвется на части. Я, когда есть необходимость, мотаюсь вместо Вадима в министерство. Москва для нас с Вадькой стала почти родным кабинетом. Редко можем присесть рядом дома за стол, но и там, за столом, разговоры, планы только об одном…Жены терпят. Вадим осунулся, но глаза горят. Иногда жалею, что втянул его в это дело, но ни ему, ни женам не говорю об этом. Теперь  понимаю, что без Вадьки я бы не потянул такое дело, только его бешеная энергия позволила раскатить этот экспресс на огромную скорость, да его масштаб мысли, понимания проблем. Одно только количество техники которую нужно было , хотя бы начать, поставлять на первое время, люди, которых нужно обеспечить жильем, финансы, которые даже при утвержденном проекте нужно выбивать. Вадим не забыл о детских садах ближе к новому жилью, поликлинике, хотя бы на первое время. Здесь и бани, здесь даже не клуб, а небольшой кинотеатр, маленький дворец спорта. Я слышал как Вадим в министерстве в одном из кабинетов срываясь на крик: « А мне плевать что вам нужно в первую очередь! В первую очередь нужно одновременное строительство детских садов и поликлиник, клуба наконец! А нет, так и не будет золота у страны в проектные сроки. И вы, только вы, будете виновны в этом!».
               
                Однажды решили устроить выходной, нужно все ж с семьями побыть, совсем закрутились с делами нашими. Собрались у Вадима, присели за стол.  Князья Вадькины спят у себя в комнате, наша Александра тихонько сопит в две дырочки в другой комнате. Тишина, просто удивительная тишина! И покой о котором мы с Вадимом уже забыли. Сидим на кухне, мы, мужики, немного выпиваем под салатики разные, жены больше за нами ухаживают, да шепотом рассказывают о детях, как поживают они все вместе пока папы с ума сходят на работе своей бешеной. Вадим: «Какая ж она бешеная?». Жены чуть ли не хором : «Да вы на себя гляньте! Это вам не Клондайк где место застолбить нужно быстро. У вас же проект, а вы рвете жилы будто конец света впереди!». Это еще коротко, а их отповедь длилась  на самом деле минут пять. Вадим посмотрел на меня и вдруг улыбнулся: «Ты хоть местечко застолбил?». Я, чувствуя, что тоже не могу удержаться от улыбки: «Неа!». И неожиданно вместе с женами расхохотались, но смеяться громко нельзя, дети спят, а от этого вдруг стали просто корчиться от смеха неудержимого. И вновь пришло ощущение что мы одна семья и так тепло стало на душе. Почему-то запомнился этот день и мы с братом даже через месяцы и как потом оказалось, даже через годы вспоминали денек этот. Вспоминали когда изредка вдруг оказывались рядом в редкий денек в каком-нибудь местечке на просторах Сибири и жалели, что нет рядом семьи нашей большой, а мы мечемся на просторах Сибирских на службе государевой и не замечаем как дети без нас растут.
               
                Звонит Юля: «Что ж вы деду не сообщили встретите или нет?»-«Юль, так ему ж сказали что время придет, вызовем его!»-«Сань, получается вызвали…Пусть едет, мне не так одиноко иногда будет, да и помощь от него немалая, думаю мне потому и позвонил»-«Юль, вы уж с ним решите как быть и мне подскажи, я все организую, а пока чуток в Питере поживите»-«Ладно, муженек мой…Как вы там, мужички, на руднике вашем? Не пора ль домой на денек – два? Да и нас когда заберете?»-« Скоро уж…Как там Санька моя?»-«Папку ждет!»-«Подросла хоть?»-«Уж больно быстро хочешь. Хотя, мы ж ее взвешиваем и рост проверяем, приедешь, думаю порадуешься»-«Эх, Юлька, как же я скучаю! Кстати для твоей лаборатории уже фундамент заложили. Там, как я понимаю, в ней серьезные службы заинтересованы. Ладно, Юлька, некогда мне, люди пришли, пока!».
               
                Всего несколько дней прошло, звонок: «Здравствуй, сын мой!». Я обмер. «Отец мой, не ожидал, где ты, как живешь? Обошел, объездил всю Россию нашу?»-«Да я уж вернулся. Тут в наших кругах слух прошел что патриарх раздумывает кого игуменом поставить в Князе- Владимирский монастырь, этот монастырь в девяностых годах государство вернуло нам, дел там еще много, невпроворот. Вот я и напросился. Монастырь-то в Иркутске»-«Ну, теперь я все понял! Вот прогресс! Я так понимаю мобильники-то у всех и, думаю, с Никитичем частенько созваниваетесь. Так?»-«Так, сынок. Не скрою, не только обитель воскресшую хочу поддержать, но и под конец жизни…». Савелий помолчал: «Хочу сынок рядом с вами. Десятки лет не было у меня родных, семьи, а вот обрел, наконец. Как ты думаешь?»-«А тут и думать нечего. Приезжай! Патриарх-то дал добро?»-«Благословил…» «А как же монашество твое? Я хоть и мало чего понимаю, но и семьи у тебя быть не может»-«А кто тебе сказал, что не могу я молиться о близких мне по духу, не переживать о них, не заботиться…Кто сказал, что добро я не могу творить ради близких по духу? И вообще- для людей? Кто сказал, что монах не должен любить людей? Монах и живет-то во имя людей, замаливая их грехи , наставляя на путь истинный, примером он, монах-то, для всех в самоотречении во имя Господа нашего! А господь- то о ком печется? О нас, грешных!». Вот это короткий разговорчик, занят я был, а поэтому – между делом. А на самом деле- проповедь!  Хоть и короткая- на миг, но в душу… И эта проповедь у меня уж несколько дней в голове: «Монах и живет-то-во имя людей…». Ладно- монахи… А мы? Мы, обычные люди, можем ли так? Не во имя себя, как часто это бывает. Можем ли во имя других?. Сердце свое отдавая…Господи, дай мне силы!!!      
               
                Выше по течению Витима, не очень далеко от окраины Бодайбо два небольших двухэтажных коттеджа…Перед ними небольшая лужайка, деревца молодые. Красиво, удобно…Вышли из машины. Вадим: «Это нам аванс. Просто так такие блага не даются. Понимаешь что от нас ждут?»-«Так это просто. Горы золота!»-«Ну и что теперь? Многие вопросы решаются когда как лбом об стенку и не раз…»-«Так нас потому и направили, тебя - начальником большим, меня- замом»-«Не понял…»-«Так оба твердолобые, сколько не бьемся- лбы не расшибем!»-«Это уж точно, лбы стали как броня!»-«Вадь, мы что , не знали? Золото здесь добывают десятки лет и все в Москве это знают. Прорыва от нас ждут! Нашим новым, даже странно сказать – новым рудником, который просто новая площадка на старом месте, жизнь нужно вдохнуть новую. Мы ж с тобой знали, что золотодобыча давно здесь, все изучили и понятно было- старое не уничтожают, а просто развить хотят новое не уничтожая старое, новый рудник возможен только на новых технологиях, потому раньше никому и в голову не могло прийти что тут еще тонны немалые золота». Вадим усмехнулся, стоит руки в карманы плаща, голову опустил, думает. Смотрю как стоя на месте катает ногой камешек, очнулся вдруг: «Сань, а ведь не сломаемся! С нашими лбами все прошибем! Так?»-«Увы, дружок. Наше предназначенье здесь- бодаться! Кстати, хорошо подходит- Бодайбо»- «Сань, мы с тобой как близнецы, я ж один в один сейчас так же подумал!».
               
                Прошли в коттежди, оба здания один в один, но в них все есть, обустроено так, будто в Питере, квартире современной, но только еще много дополнительных разных прелестей. Тут и баня у каждого на заднем дворе и отопление шикарное индивидуальное и много-много всего, вплоть до гаража встроенного и огромных окон на втором этаже во всю стену с тройными стеклами с видом на Витим. «Вадим, надо теперь зарплату экономить, семьи -то перевезти при наших теперешних доходах не проблема, а вот сразу красиво со вкусом такие дома обустроить…Мебель-то  новую не здесь наверное нужно покупать, оправдывать нужно такие условия»-«Не бойся, Саня, я тебе специально не говорил, теперь скажу – нам подъемные начислили хорошие, на мебель хватит». Вадим ходит заглядывая во все закоулки, все рукой щупает, проверяет…Остановился передо мной: «Чего замер? Эй, изваяние! Чего застыл-то?»-«Застыл чего? А ты понимаешь как мы вляпались? Нас кто нанял- государство! А мы теперь перед ним в вечном долгу. Ему не скажешь- надоело, увольняюсь!»-«А ты смотать за кордон решил?»- смеется. «Издеваешься?»-«А чо тогда переживать, я лично всегда пахал на износ…Какая тогда разница? Да и ты, с тех пор как вновь встретились, вижу, сладко не живешь. Тогда нам нужно просто одного добиться…»-«Чего?».      
                Вадим засмеялся, обнял меня: «Нам, Саня, нужно обойтись…»- и опять расхохотался, смеется, просто не может остановиться. Я, почти раздраженно: «Без чего?»- «Без инфаркта, Саня!». И хохочет. Я тоже, но меня что-то вдруг насторожило в смехе безудержном Вадима, взял его за плечи, развернул его к себе: «Давай, колись, как сердечко твое? Опять? Тебя уже на юг точно не пустят?»-«Да что ты вдруг вцепился!»- Вадим снял мои руки с плеч, отошел к окну: «Все нормально у меня!». Вадь, уж не  обессудь, если в ближайшее время врачам не покажешься, я увольняюсь! И никакое государство меня не остановит! А в Москве скажу чтоб на тебя не надеялись потому что руководитель такого проекта должен работать, а не на больничной койке валяться»-«Ты сдурел что ли, что городишь?»-«А вот то и горожу! Работать ты можешь, но только сердце твое врачи серьезные поддерживать должны. Тебе на днях в Москву, там и пройдешь обследование, а я, кому надо, позвоню. Ты там под контролем будешь». Вадим вспыхнул было, видел я…Знаю как не любит когда ему условия ставят, но он вдруг подошел ко мне, обнял за плечи, в глаза глядя: «Саша, прости, я все сделаю как ты хочешь…»-«За что прости-то?»-«За то…Забыл я о том, что мы с тобой еще долго-долго должны жить ради наших семей и нас ». Уж на что я кремень, но чтобы не видел Вадька моих слез, вдруг покатившихся, прижал его к себе и замер, он тоже затих и не помню как долго стояли   мы, стесняясь слез своих…Одно знаю, уж в который раз,  за спиной моей- Вадька, за семьей моей- его семья, а в ответ и моя семья… Вот и замкнулся круг. Круг счастья!

                Наконец переезжаем. Часть мебели, на первые месяцы, берем из Питера. Все это грузится в один большой контейнер. Сначала из моей квартиры, затем из квартиры Вадима. Жены с детьми у хороших знакомых ждут когда мы их заберем- самолет вечером, а потому мы, да и жены, думаю, как на иголках. Успеть бы. Вадим мечется из квартиры в квартиру скурпулезно отмечая что нужно грузить, а что оставить. Я у него брошен у железнодорожников. Думали оформить все можно в один миг, ан нет…И опять думка- успеть бы! Вадим: «Сань! Золото он, а не человек, без него пропали бы»-«Ты о ком?»-«Так о деде же! Всей погрузкой он руководит, все видит, все знает, а главное  даже мне. Мне! Все присоветует, да еще одернет, не суетись мол. Сань, без него просто не успели бы или черт те что приехало бы в Бодайбо». Уф, я даже пот со лба рукой. Все! Контейнер погружен, документы оформлены, можно ехать. Куда там ехать! Лететь! Пока по Питеру за семьями, а затем уж в аэропорт. И опять – успеть бы!

                В самолете я вдруг, не специально, но вдруг, оказался в соседстве рядом с Вадимом и дедом. Вот хитрецы! Семьи позади, дети спят , жены о чем-то тихо воркуют. Я зажат между дедом и Вадькой. Они, чуть склонившись вперед, переглядываются. Вадим, как фокусник, выставил на своей большой ладони три пластмассовые рюмочки, дед извлек из ручной клади бутылку виски, как понимаю купленную в аэропорту. Вадим: «Ну, мужики, летим!». Я не удержался: «Мудро ты, не поспоришь!». Никитич посмеиваясь, разливая втихаря : «Это вы, ребята, точно подметили- летим!». Смотрю на него: «А ты, дед, с каких пор записался в пьяницы?»-« Так, сынок, как с вами, бестолковыми, связался…Вот и кляну себя, все спиться боюсь!». Вадим чуть виски не пролил, трясется весь от смеха, подмигнул, глядя на меня: «Саха, мы чо его с собой взяли? Он чо, так и будет нам на совесть капать?»-«Вадь, может выкинем его отсюда без парашюта, как думаешь, долетит?»-« До чего ?»-«Так…До Бодайбо!». Дед молчит, усмехаясь тихо. Смотрим, ждем…Он : «Так и долечу, но без виски вашей. Что скажете: лететь или еще наливать?»-«Наливай!»- дружно.

                Рейс не прямой. Летим в Иркутск, а там уж как погода, как ,говорит Вадим, карта ляжет. Там не только погода, там  и авиаперевозчики шалят…Ничего себе! Мы знали, что встретить нас должны. А тут вдруг поздравляют с приездом, люди, смотрю, ответственные и приглашают в вертолет.  Смотрю на Вадьку, он вдруг нос к верху и косит на меня взглядом- видишь, мол, какие мы…Я помалкиваю помогая женам мелкую поклажу грузить, детей, что просто во весь голос негодуют от того, что нарушили их покой. Вдруг кто-то из встречающих: « А как, господа, по рюмочке коньяку ароматного?!». Вадим, вдруг железным голосом: «Спасибо, что встретили!»- и с иронией-«Господа! Но приезд отметим позже, когда уж я дела приму, в курс дела войду, а вот тогда с кем придется эти щи , я думаю очень кислые, хлебать…Вот тогда, не господа, друзья, мы и рюмку подымем!». Я вдруг увидел многие кислые физиономии, но поразило другое- на некоторых лицах была радость! Так, думаю, мы уже не одни здесь…Но коль сразу, нам, приезжим , видна обстановочка, не просто все…Вадя, когда уж садились в вертолет, попросил не провожать, мол лететь то всего ничего. Минут тридцать и потом пару сотен метров от коттеджей вертолетная площадка. Я к Вадьке: «Ты что-то понимаешь?»-«Это , Саня, копейки…От нас, Саш, ждут, я не шучу, миллиарды…Проект мне, пока в деталях, но, наконец, чтоб была ясность, выдали…Типа – успокойся и работай. Саш, ты как-то сказал что мы вляпались. Сань! Ответственно говорю- вляпались!!!». 
               
                Жены обследуют территорию. Решили, что рано пока жить отдельно, обустроиться нужно. Первым делом понять где и как дети наши жить будут. Юлька со Светкой пол часика побегали в одном и другом коттедже и заявляют: именно здесь, именно на этом втором этаже . Точка! А почему здесь? А какая разница, везде хорошо! Логика!!!
                Вадим ходит везде, проверяет- не дует ли где, удивляется, что везде отопление работает, баню уж затопил…Как его обозвать чтоб не обидно было? При случае скажу – педант!. Вадим: «Нормально. Вы завтра обживайтесь, а я здесь по делам быстренько смотаюсь»- «Вадим! Раз и навсегда! Не корчи из себя между нами большого начальника…то, что  касается нас двоих, решаем вместе. Это касается всего! Особенно работы. Понимаю, что дел невпроворот, но мы только что с семьями приехали. От того, что ты сбежишь на день ничего не изменится там, на руднике, а вот дома, если это наш дом, постепенно может начать меняться. Я уже пережил одиночество, ты хочешь попробовать?»-«Сань, ты вроде переборщил»-«Ну-ну! Ты как жил раньше, так и думаешь, что весь мир вокруг тебя вертится? Он уже крутится давно сам по себе…Он, Вадь, вокруг детей твоих, как заводной уже, а ты все хочешь как раньше- сам по себе…Не промахнись! И на будущее: тебе, конечно, принимать ответственные решения там, на работе…Ты только не забывай, что я всегда твоя опора и каких-то личных интересов у меня нет. А  потому во благо, тебе же, советуйся, я может и не всегда прав буду, но только тебя защищая!»- « Саш, прости! Саня, прости! Я всегда помню и знаю- вместе мы!»-« Вадь, знаю я все, но только помни- мы еще и одна семья!».
                Дед выбрал себе небольшую комнатку в другом коттедже. Ворчит: « Вы мне зачем по ночам-то, хоть спокойно посплю, а днем всегда и девчонкам нашим помогу, да и с детками понянчусь. Они, Вадькины-то, меня уж лучше мамки слушаются». Дед помолчал чуток и хмыкнул: «А уж батю своего не в грош не ставят!». Вадим: «Дедка, ты чего городишь-то? Ты, деда, на начальника большого попер?». Никитич усмехнулся: « Ты там, у себя на работе начальник, а здесь я старшой!». Вадька смеется: «Хотел деда шутя приструнить, а он меня, как коня, под уздцы!». Никитич: «А ты и впрямь иногда как жеребчик необъезженный!
      Вадим, остепениться не прошу, видно по жизни ты такой…». И замолчал. Длинная пауза, я не вмешиваюсь. «Деда, чего замолчал-то?»- «А то замолчал, Вадим  Михайлович, что поберечься Вам нужно, не вижу я что ли как за сердце временами хватаетесь?»-«Никитич, а что ж ты вдруг со мной на «Вы»?»-«А я ,Вадька, и буду с тобой до тех пор на «Вы», пока ты за ум не возьмешься. Работать –то ты умница, а вот как себя для детей, жены сберечь- дурак!». Вот это да! Такую отповедь Вадиму даже я не мог, какой же умница наш старик…Разговор этот происходил на небольшой кухоньке, это когда для себя, а когда гости- большая еще кухня, аж с барной стойкой. Под конец разговора пришла Света и замерла на пороге…Выслушала какой Вадим дурак, подошла к деду и уткнулась лицом ему в плечо то ли плача, то ли молча благодаря…Вадька вдруг вскочил, метнулся из угла в угол, подошел и обнял их молча…Я, тихо как дух, испарился, очень уж не хотелось им мешать- тепло от них необыкновенное…Так пусть и насладятся этим теплом- Вадя со Светой, а особенно дед, одинокий по жизни, а потому и это все ему в радость…
               
                «Савелий, а скажи ты мне что есть монашество? Можно ли тебе, монаху, даже с дальними родственниками общаться?»-«По разному, сын мой, правда в пределах веры нашей, спорит братия. Ведь три обета всего для монаха- нестяжание ( ничего нет МОЕГО ), послушание- старшего слушайся, целомудрие… Много даже у нас споров. А вот как же не общаться? В общении любовь к людям, познание их.  А Христос что сказал? Вдумайся: « А кто мне и сестра и брат, тот кто служит во славу Божью». Вот ты как-то спросил для чего монаху третье имя дается. А вот опять вдумайся. Монах…Это ж третье рождение после крещения, а первое- рождение. Человек заново рождается, а потому и имя новое. Монашество, сынок, это искусство любви…». Я замер, ожидания продолжения, а он молчал. И тогда я : «Что ж это за любовь такая?»-« А, ты все об этом…Монашество, сынок, это искусство любви к Богу и ближнему…Многие у вас, в миру, думают, что в монахи люди от безысходности…А ты опять вдумайся. Я много видел и вижу счастливых у нас людей.  И вот тебе еще скажу: монашество, это счастье, но и крест. Видишь ли… Все рядом. И как примирить это?».
               

                Приезжала комиссия из Москвы, все нервы вымотали, но в результате все хорошо, только вот одно- председатель комиссии глядя на Вадьку и меня в приказном порядке: « Отправить в отпуск на две недели. Они нам живые нужны, я их совсем недавно в Москве видел другими. Поправятся, тогда дальше смотреть будем… А то ни рудника обновленного ни руководства не будет». К нам вдруг обернулся : «Рудник без Вас пару недель, как считаете- выживет?». Мы переглянулись. Вадим: « Разве в этом дело? Работать нужно быстро и в срок! Так всегда стараемся!»-«Вот и хорошо…А вот чтобы ребята, не настаиваю правда, вам совсем не думать отдохнуть как…». Председатель, теперь уж совсем родной человек- годами опекающий нас, Виталий Евсеевич. «А вот тогда…  Алтай, ребята, Монголия, Китай, даже Урал- рядом все! Помогу отдохнуть где хотите- заслужили…». Виталий Евсеевич помолчал: « «А хотите, так Алтай, у меня там, в глуши самой, в предгорьях –родня, много родных. А самое главное дети ваши и жены обихожены будут под присмотром всегда, а деток через две недельки не узнаете- румянец, как и у наших – во всю щеку. Женам  расскажите, что на Алтае летом комаров не бывает, гнуса всякого просто нет- сказка там». «Вадим: «Видишь Сашка, мы, как кровососущие, здесь не нужны!»-« А жены?»-«В качестве кровососущих здесь тоже не приветствуются. Люди их просто не знают, а мы то знаем!». Посмеялись.  Виталий Евсеевич: «Да и я уж много лет в отпуске не был, начальство, как я вас, гонит отдохнуть , даже забыл что такое- отпуск, может, если решите, тогда вместе по горам поползаем, охота классная…Да и вообще, ребята, там после цивилизации- сказка! А жены и дети там здоровья наберутся, да и от вас свихнувшихся на работе, отдохнут». Вадим: «Так-то оно так, но нужно еще министру рапорт об отпуске, да еще сразу меня и Саню…Боюсь номер этот не пройдет, по очереди еще может и отпустит, а так…». Вадим махнул рукой. Виталий Евсеевич рассмеялся: «Ты рукой-то не маши, за начальство все решая, начальство уж само все решило. Короче, хлопцы, вам все уже решено и без ваших рапортов. Попроще – то нельзя? Заявлений например. Кстати и по мне решение принято, сказано чтобы пока не отдохну, в Москву ни ногой. Ну и что решим, уж не буду вас хлопцами называть. Что решим, мужики? На Алтай?». Вадим, глядя на меня: «С начальством спорить, себе на одно место приключений ловить. Ты как?»-«А я то что? Вокруг нас одно начальство. Вот домой заявимся сейчас, как рапортовать будем?». Виталий Евсеевич рассмеялся: «Ну, как видно решит ваше домашнее руководство , так и будет. А моя комиссия сегодня самолетом в Москву. Я ж пока в гостинницу, подожду там вашего решения, а затем, в любом случае- Алтай, Родина моя». Вадим на меня глянул и опередив: «А зачем гостинница? У нас места вдоволь, а обслуга на целых сто звезд! Там и решим за рюмкой чая. Вы как, Виталий Евсеевич?»-«Да дома-то уж лучше чем в  комнатушке где я обустроился. Спасибо, я с удовольствием к вам, а еще если чай такой, вот тогда по душам и поговорим, как люди, а не начальство с подчиненными. Я ведь давно хотел с вами, уж не знаю как сказать, дружбу завязать. Уж очень вы меня удивили своим поступком: из Питера- сюда. Мало того, по слухам знаю, что семьи ваши всегда заодно с вами. Редко так…».
                Мы с Вадимом даже не вмешиваемся в процесс воспитания нашей тройни. Так и решили- тройни! Стоило только гостю на пороге оказаться, так Светка с улыбкой будто уж заждались, а Юля быстренько всех детишек в дальнюю комнату… Жены наши  просто умницы, все понимают и мужей перед гостями на руках носят. А я вот подумал: так и без гостей на руках носят! Что ж это такое? Получается повезло нам с Вадькой, так повезло, что даже в мечтах не придумаешь… Виталий Евсеевич: «Ну, прижились вы тут, в гостях или как? Дом теперь где? В Питер может со временем?».  Юля, я даже не ожидал: «А вот Вас же немало по свету помотало? Ну? Дом- то где? Семья Ваша, не один же Вы, как терпит? Как семья? Дом для семьи- где у нее дом?». Евссевич обалдело молчит, а затем: «Как тебе сказать, с семьей всегда было не так все просто…». Юля, вздохнув: « У нас тоже, не просто…». Помолчала и вдруг почему-то глядя мне в глаза: « Дом, это когда возвращаешься, а не приезжаешь!». И молчат вдруг все…Меня вдруг, как волной: « Юлька! Я то всегда возвращаюсь!». Юля улыбнулась: « Если б не возвращался, так не только дома бы не было, так и нас у тебя не было бы…Ты только помни, наш дом это ты!».
                За ужином Евсеич: « Что такое Алтай людям объяснить невозможно. Как объяснить глоток воздуха, а не вздох, как рассказать какое небо опрокинутое над тобой  до синевы сжатое горами, как передать животворную силу воды стекающей с гор, как передать разницу эту… А  трубный крик марала? Когда просыпается в тебе, хоть ты и не охотник, огонь разгоняющий кровь мужчины, добытчика…Алтай! Это, ребята, Алтай!». Мы давно уже с Евсеевичем на «Ты»- сам попросил. А потому Вадим, улучшив момент: «Евсеич, басни хорошо! Когда едем? А семьи как и где пристроены будут?». Тот рассмеялся: «Ну, хоть по –простому мы, но постеснялся бы, стервец! Вадька, хоть помягче бы со мной, стариком!». Вадим пожал плечами: «У меня уж давно за спиной ружье, лыжи навострены, жена котомку с провизией собрала…». Вадим ухмыльнулся: «Господа, я готов ! Чего ждем?».Евсееич: « Вот неугомонный! Хорошо что и на работе такой ! Так, начинайте детей потихоньку собирать, я так понимаю все остальное уж собрано, через час  вертолет. Ну, ребята,  у вас условия, три минуты от дома и в вертолете!». Вдруг обернулся ко мне: «Саш, ты уж присмотри чтоб ничего не забыли и спокойно погрузились, а то Вадька…». Он помолчал: «Дал же Бог ему в задницу… Потому и прет ему по жизни…». Евсеич вдруг перекрестился: «Прости мя Господи!». Вот так ведут себя наши крутые руководители , чуть что  не мешает бывшее партийно- ленинское учение!
                Приземлились мы в дикой тайге посреди заброшенной деревеньки- Родины Евсееича. К вертолету с трудом, утопая в снегу чуть выше колена, идут люди, командир экипажа, из всего-то двух человек, держит машину в воздухе на уровне метра наверное, . Нужно пару бабулек с собой в город- лечиться пора по- серьезному.
                Ветер всех сдувает, от винта всех сдувает, но…Что делать?  Упрямо бабульки прут навстречу судьбе…А ведь и правда- Судьбе! Пройдет время и в деревне людей только чуток останется, а с этой партии , что на взлет, уж кто-то точно не вернется, полежит бабуля в больничке и больше никогда не вернется…А может и вернется если будет кому ее покой здесь навсегда устроить…
                Выгрузились, наконец! Вертолет через минуту резко взлетел унося ввысь бабок деревенских… Вроде одни остались…Но, вдруг, невдалеке, рявкнули моторы и полетели в вихре снежном к нам несколько снегоходов. А ведь хорошо гостем быть на Алтае, в Сибири огромной, люди там все одинаковые- добрые просто, гость у них- хозяин, для него все…Главное голову на плечах иметь и понимать…
                В огромный пятистенок детей и жен к удивительно добрым хозяевам- бабулю Устинью и деда Архипа сдали под охрану, посмотрели второпях как наше семейство мед с хлебом под чаек уплетает и вновь грузимся, уже на снегоходы. Устинья и Архип, родня Евсеича, рады нам от всей души…И вновь удивляюсь простоте души русской!
                Привезли нас аж на четырех снегоходах в новое место, быстро сгрузили и мужики, уже на двух, умчались назад. В нашем распоряжении два снегохода.
             Сказка! Сказка не снегоходы, сказка в том , что посреди тайги усадьба и здесь все, как и должно быть – огромная изба пятистенок, пристройки хозяйственные, собаки, даже лошадь. Пока мы выгружались, в суете этой я видел, что вышли нас встретить хозяева, мужчина и женщина, не старые, крепкие на вид. Стоят молча, улыбаются.
             Наконец Евсеич, вздохнул полной грудью, я не смог сдержать улыбку- вернулся он на Родину. И только сейчас он развернулся и пошел к хозяевам широко раскинув руки для объятий. Хорошо было смотреть как кружатся они втроем в каком-то танце, целуясь и крича что-то несуразное, но удивительно хорошее. Хозяев звали Тимофей и Екатерина. Тимофей-то младший брат Евсеича. Оказывается они должны подготовить дом для всей нашей семьи и тогда мы всех сюда перевезем. Было бы иначе, но связи не было с Тимофеем, рация отказала, а потому мы здесь пока без жен и детей. Катя сразу сказала что корова у них чудо, а потому дайте сюда детишек, буду творожком , сметанкой, сливками угощать. Удивительные люди в таежных дебрях проживают. А Евсеич, вот мужик! Он знал, что рация у Тимохи (его так брат звал) уже никакая, поэтому привез новую, а мы и не знали. Вот, оказывается, причина
разлуки с семьями. Евсеич смеется, говорит, что теперь пару дней и будем все вместе. Сидим за столом, угощаемся…Грибы соленые, огурчики соленые, помидоры соленые, везде брусника, клюква в капусте квашеной, рыба свежая жареная (откуда?), лосятина холодная, окорок медвежий и чего только нет…Даже хлеб домашний, недавно только испеченый. А напитки крепкие домашнего изготовления на чем только не настояные! Еще есть вкуснятина. Здесь мед- угощение особое, необычный –бортевой, здесь все другое , вкус другой, цвет, аромат…Теперь, говорят, это редкость, уж только если глубоко человек в тайгу…Мы с Вадькой помалкиваем, как ни крути, а каким-то боком, мы теперь будем и за пчел в ответе…Новые наши хозяева улыбчивые , но пару слов и молчат…Бывает иначе, это когда в разговоре душу ненароком затронешь, вот тогда, убедился я, такое расскажут, так за душу тронут, что сил нет сдержаться и плывешь во время этого рассказа то ли в слезах непонятно от чего , то ли от счастья слышать это чудо… Оказывается здесь рядом озеро и мы, еще с вечера, договорились рыбу половить.
             Тимофей смеется, у него сети – пожалуйста! Ну уж нет! Евсеич: «Бурим лунки и на крючочек. У Тимофея все просто: на определенное расстояние сверлятся лунки, это расстояние чуть меньше длинной жерди, вот эту жердь пропускают в лунку в направлении следующей лунки, а ко второму концу жерди привязывается сеть. Вот так, от лунки к лунке можно поставить сеть любой длины подо льдом. А мы, все ж таки, наловили рыбы! Окуни большие, даже очень, плотва, подлещик один. Вернулись с утренней рыбалки, а Тимофей уж возится с лыжами, откуда только на четверых, он смеется : «У братана раньше столько гостей бывало…». Понятненько.
                Вечером, чуть-чуть за рюмкой, только для аппетита. Хотя здесь он и так всегда присутствует, аппетит этот, Тимофей: «Ну, что, братан, карабин твой как девушка ухожен и обласкан, со мной бы так Катька…». Евсеич: «Ишь, ты…Что-то ласково стелишь…Проблема что ли какая?»-«Так Мишка балуется, все хочет до нашей Ночки, коровы, добраться»-«Так…Так, так…Что ж, руководи. Что делать-то будем?»-« А у меня Буран, Вечер просто рвутся в тайгу. Медведь-то рядом, они ж знают. А он все ночку ждет, скотина подлая! Скоро уж заявится. Давай собак в избу и ждать будем, а когда заявится , зараза этот, вот тогда и собак и карабин в дело наше…».
                Все так и вышло. Только дух захватило когда на лай выпущенных собак Тимофей, спокойно так, вышел к овину и раз за разом выстрел, а вслед и Евсееич  и не понять- стрелял-то кто? Оба, думаю так…Окорок медвежий, наверное уже с трех ночи на медленном огне… Больше не будет мишка хозяев тревожить.
                Вечером Тимофей с Екатериной устроили нам праздник – стол шикар- ный с разными деликатесами, а во главе стола блюда с медвежатиной, да не просто, а по-разному приготовленной. Тепло и уютно, печка русская уют этот и тепло отдает…
             Под напитки разные местные, закуску удивительную мягко и неспешно, задушевно как то  тянется зимний вечер…Часто мне вспоминается этот вечер, да и все остальное…Особенно счастливый смех наших семей в глухой тайге, ослепительно белый снег и на этой белизне удивительным фоном зеленые сосны и ели, ярко голубое небо, морозное и чистое и воздух, надышаться которым не можешь…
                Шло время, работа почти круглосуточная без конца, много уже успели, но и впереди просто море работы, однако все случилось иначе…
                Инфаркт Вадима перевернул нашу жизнь, мы вернулись в Петербург оставив наше неоконченное дело…Огромное дело, немыслимой трудности, но так вот вышло.       Вадиму работать в полную силу нельзя, а без меня тяжко всем было бы. Нас поняли и с почетом отпустили на вольные хлеба. С деньгами и орденами и с жуткой обидой на себя же- не успели, не смогли…
                Поначалу тяжко было смотреть на Вадьку- как бился он, не сдаваясь, с судьбой своей. А потом…Смотри-ка ты! Вадька уже гантели тягает. Трусцой стал бегать да еще меня, бедолагу, заставил вдвоем рысью каждое утро. Я было стал отнекиваться, но Вадька: «Смотри, дружок, вот сдохну на бегу и никто не спасет, а ты будешь дрыхнуть на диване. Что, так и бросишь друга одного выкарабкиваться из этой хреновины?»-«Какой хреновины, чего ты болтаешь?»-«Так из этой- инфаркт называется!»- смеется Вадька.      
                Иногда нас навещает Евсеич, привозит разные дары таежные. Надо же, старше нас, а вот, неугомонный, все работает и радуется этой своей жизни и мы за него рады, совсем родной стал Евсеич. А уж когда Никитич его встречает, он давно уже с нами живет, лишь изредка уезжает монастырь проведать…Так вот когда Никитич…
             Их разговоры нужно записывать , столько мудрости, жизнелюбия, опыта житейского. Сердце замирает. Никитич Евсеичу: «А вот , мил дружок, все по жизни случайно…Самое главное и то случайно. Я ж тебе ведал как женушку свою встретил, а как жизнь моя- все случай. Драка моя привокзальная, рыбацкие мои причуды, монастырь на пути, Санька вот встретился…А у него то , глянь- все будто случайно, а может кто , неведомый нам, за руку ведет. Вот и пойми- случай, аль Господь иль Ангел твой за руку…». Помолчали. Евсеич: «Вот расскажу тебе байку, мне одному только человек рассказал под большим секретом, но много лет прошло и не секрет теперь, но ты второй, кто  услышит
байку эту. А может и сказку. Вот слушай. Много лет назад…Хотя, может и
не так много, для кого как. Жил парень, умница парень- сибиряк. В охоте удачлив, в жизни, хоть и молод, успел много и тяжкого схватить и радости- все было. Пришло время даже повоевал в Отчизне свой, ее же и защищая, ордена тому в подтверждение. Так  еще и умница был, в столице в классный ВУЗ поступил, учился…И вот послали их, студентов, однажды в школу. Школа-то в сиб школьников на путь истинный наставить, рассказать как сладок и горек путь познания»-Евсеич усмехнулся-«Лихо я тебе загнул про сладость и горечь?». Посмеялись оба. Евсеич: « Вот идет этот парень по школьному коридору…». Евсеич опять остановился и предложил верить иль не верить, прищурился и сказал чтобы Никитич его не перебивал, а то сказка не получится. «Так вот. Идет он по коридору, а навстречу ему бежит девчушка, лет тринадцать-четырнадцать, юбчонка коротка, блузка мала, гольфики так себе, но на голове два огромных белоснежных банта, а волосы вихрастые все равно не угомонились. И влетела она прямо в его объятия! Случайно конечно». Тут Никитич многозначительно поднял указательный палец, будто погрозив чему то неведомому. Евсеич: «Парень-то и обомлел: синее небо просто брызнуло ему навстречу, так глянула прямо в глаза девчушка. Спросил только в каком классе и когда школу закончит и  еще спросил где бы и как жить хотела после школы. Девчушка только тайгу и любила и только там жить хотела. Однако чуть не заплакала испугавшись, что чужому вдруг раскрыла то, что родители и слышать не хотели. Он вдруг пообе-  щал, что так и будет. Сказал, что когда она школу закончит, он приедет и женится на ней, вот тогда тайга их домом станет. Спросил верит ли она и будет ли  ждать его. На том \и сговорились». Евсеич устало махнул рукой: «Ладно, хватит…Уж больно красивая сказка. Наверное все-таки ты прав- случайно все». Никитич: «Вот видишь, ты хоть и напридумывал красиво, но против жизни, хе-хе, не попрешь»-« Ну тут-то ты зря хихикаешь!». Евсеич вдруг расхохотался громко, неудержимо и стало ясно, что давно он ждал этого сомнительного триумфа Никитича. «А вот  ты и попал! Никакого случая! Девчушка годы ждала, он- годы , бросив все, тайгу для нее обустраивал и никто не знал, что десять минут разговора спланируют всю оставшуюся жизнь. А держал он ее в руках минуту и говорили минуты две-три и вся оставшаяся жизнь не случай, а опрокинутое небо в ее глазах…». Никитич: «Красиво ты все это изложил, но только кажется мне , что немало приврал»-«А вот и нет!»- смеется Евсеич –«Тимофей это с Катей!». Никитич поднял руки вверх: «Ну, подкузьмил ты меня! Но ведь как красиво!». Сидят, рюмочку наливают, байки друг другу заливают.  Вот так и идет жизнь, где как обухом по голове, а где как сказка добрая и красивая…Эх, наверное у всех так.
         Силантий наведывался недавно, удивлялся как время летит. Вадима князья уж давно в школе учатся, да и моя дочурка  с детским садом завязала. Больно серьезная школьница, иногда так любой разговор повернет, будто взрослая уже, только вот росточком не вышла. Пока… Силантий как уехал вслед за нами в Сибирь старый монастырь к новой жизни возрождать, так и остался там. И бьет из него энергия возрождения фонтаном и когда он с нами общается, все оказываемся просто заражены этой энергией. Энтузиазм у него потрясающий. «Отец мой»-спрашиваю-«А не тянет обратно? На старом месте вроде налажено все и не в твоем возрасте новую жизнь начинать…». Он смеется: «Только так, Саша, и надо! Я жизнь новую обрел, будто и нет за плечами прожитого…Все только впереди! Спасибо Господу нашему- направил путь мой, истину приоткрыл, научил как жить долго и ясно. Секрет в том, чтобы все силы свои отдавать на сохранение, а иногда и возрождение истории Родины своей! Секрет в том, что Церковь святая тоже частичка Родины нашей, а значит монастырь возродив, Родине я чуточку помогаю на ноги крепче встать». Савелий помол- чал и : «Тебе, Саша, тоже спасибо!»-«Это за что же?»-« Так ведь Господь твоими устами меня на путь паломничества наставил, да и путь сибирский открыл! Мне, старику, помог ожить и пользу, думаю немалую, Церкви нашей принести». Я смеюсь: «Ты никак меня в свои Ангелы хранители зачислил? Отец мой, не по Сеньке здесь шапка!». Никитич, что тихонько сидя в сторонке слушал нас: «Нечего тут прибедняться! Праведник ты! А через тебя и Господь иногда волю свою изъявить может». Отец Силантий навещает нас редко – раз в год, да и то дня на три. Это когда к начальству своему в Москву едет, тогда и к нам в Петербург завернет. 
      Никитич, не часто, но вспоминает дом , монастырь…Иногда просит поехать, навестить дом свой, а за многие годы, родной совсем…В последнее время все чаще, видно, что тоскует то ли по дому, то ли по монастырю…У нас то ему, вижу, хорошо, даже очень…Так что ж тянет его ? Наверное тепло дома покинутого… Что ж, надо ехать. Вадим сразу завелся: « Я с вами!»-«Ты то куда, у тебя богатыри, да и Света вся в работе. Тогда сам Светке говори что поедешь, меня только не впутывай. Раньше проще бы..., а вот сейчас твои проблемы с сердцем, не хочу перед Светой оправдываться, тут как ни крути, она всегда права будет»-« А ты в голову не бери! Слышь!!?Я уж как-нибудь сам разберусь». Разобрался. Едем. Эти два хулигана забрались на заднее сиденье и, как говорит Никитич, по рюмочке вот эту, цветастую. «Дед!»- говорю-«Ты ж запомни раз и навсегда, цветастая- виски! Это раз! А на два заруби себе на носу: высажу вас, алкоголиков, на полпути и будете потом топать долго-долго. Всем понятно!?». Притихли. Хихикают втихаря, бесы!
       Странно. В дом Никитича вошли и замерли. Не чувствуется что несколько месяцев не было здесь тепла человеческого, жизни самой…Впечатление что хозяин минуту назад во двор вышел… Никитич, вот уж не ожидал, вдруг встал на колени и крестясь попросил у дома прощения за то, что бросил его надолго…    Я засмеялся: «Дед! Да ты язычник!». Дед молча глянул на меня и взгляд этот, как удар прямой, я на всю жизнь запомнил и долго потом винил себя за мою не-     уместную шутку. А дом-то удивительный! На улице поздняя осень, холод и мгла кромешная, а дом будто светится изнутри и теплом своим греет…
      Я то сразу поутру проснулся от запахов удивительных. Знаю , Никитич с вечера в погреб наведался, сало свое знаменитое достал, картошечку…Варенье вишневое, я видел! Монахи ему вишенку эту регулярно поставляли. Умеют же варенье из вишни! Так понимаю, что не только варенье, но и пельмени разные, я то уж попробовал, все умеют…
       Никитич: «Господа, завтрак на столе!». Я услышал как Вадька прыснул со
смеху. Думаю, что полежать хоть пару минут- здорово будет, закрыл глаза и в вдруг полилась мне на лицо тонкая струйка водички холодной, всего себя в ру- ки и открыв глаза увидел довольно хихикающего деда, стерпел и глазами пока- зал - Вадьку полей. Вот здесь –то и был концерт, мы с дедом от души посмея – лись. Но деда водичку холодную я запомнил, при случае тоже подмочу его репутацию.
              Монастырь наш предстал перед нами каким-то обновленным, фрески мастером будто вновь писаны, порядок на дворе, вроде как перед Парадом. Архип, монах: «Вернется ли в обитель отец наш Силантий!» - молчали все, пришлось мне: «Господь дал ему еще испытание- новый монастырь на ноги поставить…». Монах: «Буду Бога молить соизволения в монастырь новый – к отцу Силантию, без него, наставника, не вижу жизни своей». Встретили нас монахи как родных, мы даже не ожидали такой искренней радости. Расспросы как мы живем, что новенького у нас, видимся ли с Силантием, а если видимся, то как часто. Ждут Силантия- то, не верят, что навсегда он в Сибири останется.
      Пожили мы недельку у Никитича, пора уж и домой…На деда смотреть жал- ко- разрывается между желанием дома у себя пожить, так и с нами вернуться, высматривает где что подправить, то здесь, то там молоточком постучит, на улице рядом с домом постоит, повздыхает и, уж как не верти, а в новый дом, с нами вместе…Одно только и примирило его с этим раздвоением души – Евсеич позвонил, зовет в ближайшее время на Алтай, недельки две поохотиться, рыбку половить, воздухом настоящим надышаться, забыть, наконец, на диване уютить- ся!  Никитич: «Так я с Вами! А там недалеко, по Сибирским меркам, и до моих- родня все ж по женушке моей…». Сказал и вдруг поник головой. Как-то не по себе стало, приобнял его : «Не грусти…Мы с тобой тоже туда наведаемся, все хорошо будет»- «А вы чо, в правду что ль собрались?»-«Да вроде пока неясно было, но, глядя на тебя, как ты, дите наше столетнее, загрустил- едем! И в самое ближайшее время!».
    …Никитич, самый легкий из нас, вдруг как молодой, рванул по тонкому льду-
затрепыхал флажок над лункой, значит щучка либо окунек попались. Беда в одном- утром лунки сверлились, снасть рыболовная настраивалась, а днем, не верится даже, солнышко припекло так, что слабенький осенний ледок опасно так под ногами вдруг стал потрескивать…
       Пока деда спасали, а еще и мы с Вадькой оказались в очень неприятном положении…Мы сами, Евсеич и, верю, Господь помог, спаслись, а заодно и  Никитича спасли. Хотя Вадим и выговаривал ему: «Кто тебе шило воткнул?! Побежал, смотрите на него- рыбак! Ума то нет! Герой! Твое дело, дед, рыбу чистить, а не с крючка снимать! Здесь половчей тебя найдутся герои!». Вадим втихаря улыбался, выговаривая Никитичу. Тот помалкивал мало- помалу пере- мещая нашу мокрую одежду в избушке таежной, то над печкой, то чуть подаль-  ше- чтоб не дымилась. Евсеич, посмеиваясь, молча рылся в наших рюкзаках полагая, что на этот случай жены нас снабдили соответствующей одежонкой. Нашел кой –чего. А Никитич ему жестом- мол, у меня все в порядке. Так и вышло. Никитич и Евсеич оказались готовы ко всему, в отличии от нас, оболту- сов… 
       Как же здорово напиться, да простят меня безгрешные люди, не до умопом- рачения, а когда сидя вот в таежной избушке в трениках  теплых, свитере на голое тело и это все, что у тебя есть на данный момент, а напротив тебя такой же мученик и еще рядом удивительные друзья, родные совсем…Как же здорово ощущая их родное тепло, поднимать рюмку, не пьянея уже, но чуть поплыв от этого теплого единения, какого-то мужского (и только мужского!) братства, смахнуть слезу…И понимать, что эту слезу никогда и никто бы не увидел если б боль тебя убивала, если…как бы ни было трудно… Слезы твои только случайно кто-то может увидеть, но только это другие слезы… Счастья слезы…Только их могут  увидеть.
      Как ни старался Никитич, не сумел за короткое время просушить нашу одежду, если б нужда какая, а так…ну посидим дома чуток, зато всласть наговоримся, а у нас не сплетни, у нас желание понять…Много понять хочется, даже вот эту жизнь, которой мы сейчас живем. Рыбу то все ж поймали и уха- чудо какое-то, а Никитич, вдруг обретя какой-то смысл в жизни нашей и пока не чувствуя власти над нами, как шеф-повара, с каким-то запалом: «Вы с Вадей, хоть, считай, и мужики, считай кто ж поспорит, но больно хлестко живете…». Сказал и замолчал свесив голову, выпил –то он глоток, а задумался на стакан… Мы, помалкивая,  его уху , будто с голодухи мнем не стесняясь- хороша больно! Дед: « Мне вот с вами…Да… Никого уж нет у меня, но дал Господь…С вами значит…век дожить. Вот к слову что такое счастье- на пути моем Сашка, а с ним  получается и век дожить…Это как? Не мне вас учить, особо Евсеича, он, считай, ровня мне по годам. Так вот- хлестко живете!». И мне: « Ты то ладно, посмышленей- Праведник, Бог тебя, хочешь не хочешь направит! А вот Вадьку нашего все в узде держать надо, его даже сердце рваное не остановит!». Я со смехом: «Вот здорово Праведником быть! Никитич, откуда ж мудрость эта?»- «А тебе Господь дал ум, какой-никакой…Так и живи! Пользуйся! А нет, так и не Праведник ты- оболдуй какой-то!». Так жестко и больно Никитич никогда не говорил. Мы примолкли. Тишина необычная. Евсеич аккуратно расставил рюмки, налил. Молча свою приподнял, мы тоже. Никитич чуть пригубил: «За здоровье ваше, ребята!». Мы облегченно  вздохнув: «И тебе, дружок!». Дед: «Ладно уж…Ты вот, Вадька, мне выговорил, понимаю я, шутка все, но ведь и правда, чуток, была…А ты, не подумал, с чего это у деда в заднице шило ока - залось? Я ведь легче тебя и заведомо , коли лед слабый, в воде окажусь. А еще знаю , что это у тебя  шило в заднице! Не хотел я чтоб ты первей меня в воде ледяной оказался, с серцем-то больным. Дурак ты. Тебе, даже сейчас водка мозги не поправила». Вот это да! Вот когда мудрость, годами накопленная, простым и ясным языком, без обид, поможет на себя со стороны взглянуть… Больно это, оказывается!
       У нас столик низенький, просто все…Вадим вдруг встал на колени, руку деда руками своими двумя на лоб себе, будто компресс…Ничего не понимаю. А Вадька вдруг: «Прости, я все понимаю, внутри все знал. Только думал так весе- лей будет, коль ничего не случилось.  Оказывается случилось. Теперь оконча- тельно дошло- случилось! Я понял, ты меня спасал! Дед ! Ты меня спасал!».
Редко можно увидеть как мужчины обнимаясь, тайком вытирают слезы...Сча- стья! Слезы.

     Отдыхаем. Далеко в тайгу забрались, если б не техника современная, не ра- ции - кто бы знал где мы, живы? Недавно Михалыч с Сашкой своим на снегохо-  дах, будто ураган, налетели , мимо летят по нашей накатанной, орут « Рации есть?»-«Да!»- в ответ- « Часа через четыре на точке будем, передайте чтоб встречали! Андрея Иваныча мишка задрал! Слышите?.. Эй-эй…Передайте…». Передали… Потом узнали- спасли Андрея Иваныча. Хорошо, что уже не один вертолет на всю тайгу, не знаю сейчас сколько, но в этот раз- вертолет помог…Думаю, что это и сейчас- случай просто, но , врать не буду, они, вертолеты эти, жужжат в небе довольно часто…
      Вот и живем в лесу четыре мужика, сами себя послали в эту ссылку и все как то по разному-  радуемся, счастливые, тайге…Кто бы знал как хорошо здесь! А то и грустим каждый о своем.Уж до чего Вадька привычный метаться по коман- дировкам, но и он, передадут ему по рации привет от семьи, вот и видишь- загрустил что-то паренек. А как же не грустить коль по своей воле сбежал в тай- гу, но детки-то твои- ждут тебя! И , главное, ты то об этом знаешь! А тоска по жене, ненаглядной и любимой? Так какого же черта мы, мужики, бежим в тайгу, любые лишения терпим? Мы сами  не знаем…В уюте и тепле поживешь пару месяцев, а потом…Вот-вот…Все бежим…От чего только? И куда?
    Вот и правда- куда? В нашей, сейчас, спокойной и неспешной жизни, без осо- бых тревог и сомнений, я вдруг вспомнил о своих рассказах, маленьких повес- тях, что остались на многие годы у хорошего доброго писателя, просил он оставить мои творения у него - почитать на досуге. Нашел его. Добрая встреча получилась, жалко только, что сильно он постарел - нет уж сил на творчество. Но меня еще в те дальние годы, прочитал и рад был и ждал меня долго… Вернул мои рукописи с напутствием: «Пиши, много пиши, всегда пиши… Вот тогда толк и будет. Долго ждал тебя, не ведал куда ты пропал… Хотя сейчас меня уж скоро не будет…А ты живи! Рукописи твои пусть множатся…Живи…А теперь прощай, устал я…». Так и попрощались. 
     С каким-то странным чувством я держал в руках большую стопку рукописей, мне вдруг как вино в голову ударило -  это ж жизнь моя! Та еще, молодая… Ли- стаю листок за листочком…И день за днем…А вот и маленькая повесть, даже не знаю читать ли ее для себя, вспоминать…Не удержался, читаю...Вот оно, мое прошлое:
     « Я совсем молодым уехал из своего города. А может из своей юности? Уехал. Далекий город на Волге, я, мальчишка еще, мечты мои, вот и все…». Перечитываю, листая, возвращаясь отрывками, сумбур в мыслях. Ну так и что? Пока пишу это для себя- вспоминая…Еду на поезде из Ленинграда в Горький. Плацкарт. Однако получилось почти купе - я и две пассажирки, молодые девчонки едут летом чуть отдохнуть у родственников. Поселок небольшой в Горьковской области. Таня, она мне сразу понравилась, а ее сестра двоюродная, увы, была просто обычной девчонкой. Мне семнадцать, Ташка ровесница. Ехать долгий вечер и ночь. Сестра ее улеглась спать, напутствовала нас тем, что хочет поскорей увидеть завтра наши опухшие рожи, от недосыпа… Мы с Таней-то говорили взахлеб…О чем? Эх, молодость, вспомнить бы о чем…Помнишь только глаза Ташкины, когда курили мы в полумраке тамбура. Помнишь перестук колес вагонных и магнит, сладкий магнит, что все ближе и ближе придвигал нас друг к другу. И дурманящее головокружение, когда руки твои чуть-чуть, еле касаясь, обнимают, и дрожащие, сразу чуть соленые, губы ищут и получают ответ. И, задохнувшись от первого поцелуя, отшатнешься, еще стесняясь…Эх, годы. 1972год. Закурили, разом вспомнили, что у нас вино есть, выпили и вновь провалились в эту невероятную жажду губ, их усталость и сладость…И просто бешеное сердцебиение, когда твоя рука вдруг коснулась груди девичьей, а она навстречу к тебе со стоном и шепотом невнятным и горячим…И вдруг гудок тепловоза, и поезд тормозит на какой-то станции, и мы…Тормозим, не в силах унять дрожь в руках, сердце, выскакивающее из груди, и дыхание, такое, будто нырнул в пучину, а вот еще не вынырнул секунду назад, но вот – вдох. А она вдруг спрашивает: «Что это было?». И чувствуется, что в голове у нее туман не от глотка вина…Да и у меня …Вдруг ощутил в руках своих Женщину, а потому тоже плывет все вокруг, и жажда. Просто бешеная жажда губ, касания сладкой, невероятно сладкой груди, и нет сил что-то сказать. Чувствую, и она просто плывет, неотрывно смотрит мне в глаза, и руки ее все сильней прижимают меня к себе.
     Оторвался от рукописей. Вспомнил  Танины удивительно сладкие губы, но ведь это не сахарная сладость- другая, грудь точеную, высокую…А глаза, что неотрывно смотрели на меня, когда прощались мы…               
     Договорились, что они пару дней обживутся у родни и я тогда к ним приеду. Приехал. У родственников оказался кирпичный коттедж. Это в те то времена. Места вдоволь, меня, очень добрые люди, кстати , поселили в уютную комнату. Нам была полная воля. Видел я, как Таню они просто обожали, а заодно и меня. Я приехал на два дня, а между этими двумя сказками была ночь. Вечер  удивительный, август. Мы даже купались в Оке. Столько было всего! Шашлыки мы тогда не знали, но печеная картошка в углях и мясо в рубашке из глины- вкуснятина! Очень дружная компания, и все знали, что я завтра уезжаю, а поэто- му прощались по-доброму, адреса оставляя…Я засыпал счастливый, зацелован-ный уже любимой. Ее родственники, замучили мы их, гуляньем своим, разогна- ли всех спать. Засыпаю и вдруг слышу легкий топоток за дверью, чуть скрипнув, дверь открылась, и с тем же скрипом вернулась назад . Тишина. Я скорее почув- ствовал, чем услышал гулкое биенье сердца Тани. Совсем неслышно это привиденье опустилось ко мне и вдруг, распахнув легкую простынь, чем я укрывался, сразу, всем телом горячим, накрыло меня. Сначала губы были в поисках моих, потом шея моя, грудь, ее губы опускались все ниже, и я сходил с ума. Губы  вернулись к моим, и я , все так же сходя с ума, повторил ее путь, все тот же - до талии, до сих пор жалею, что остановился…И, нежно сжимая друг друга в объятиях, мы постепенно, даже не заметив, соединились в одно целое и только тогда, зажимая друг другу рот, чтобы не закричать от этого невероятного наслаждения и счастья, в каком –то глубоком стоне замерли без сил. 
      Не помню сколько времени прошло, Таня вдруг попросила чтобы я встал, она  должна была заменить простынь. Кончились ее семнадцать лет. Ни я, ни она, никто не виноват, что больше мы никогда не  встретились, даже сам себе не хочу объяснять, просто так получилось, и никто не виноват. Только всю жизнь помню Танюшку и забыть не могу…Как-то попытался искать, знал где она в Ленинграде работала. Не нашел.
      Вот держу рукописную повесть в руках, а там всего столько!!! Но получи- лось всего-то на нескольких  страничках пересказать…И что лучше? А таких маленьких повестей, рассказов много у меня- стопка их руку оттягивает. И заду- мался вновь, вспомнив Таню…Вдруг осенило! Так вот почему в первую ночь с Юлей не покидало ощущение, что это все у меня уже было! Две ночи, две первых ночи удивительные, а расстояние между ними – почти два десятка лет…Две женщины, одну забыть не могу, другую люблю без памяти. Но та и другая пришли ко мне сами, видно понимая, что я очень боюсь обидеть их своим желанием, чтобы вот так- сразу, без объяснений. Смелые! И умные…   
     Сколько ж их было в юности мимолетных встреч, глазами просто, влюбленностей мимолетных, любви настоящей- так казалось  мне. Сколько счастья от только тебе понятных и ясных фантазий…А вот только расскажи дев- чонке о которой ты мечтаешь- поймет ли твои фантазии? Ох уж эти фантазии, в мечтах там были только нежность и ласка. Не было грубости и пошлости…И ка- кой же я дурак был что никогда  не рассказывал девчонкам о своих мечтах. Мо- жет в ответ получил бы столько ласки и нежности, что по сей день хватило бы…
     Сложно как то писать о мужской дружбе. Были у меня в жизни всего два насто-ящих друга, один – Вовка, умер уж давно- сердце, другой – Серега, далеко он, живет не в России. Другие – просто приятели, очень хорошие, надежные, но- при- ятели. Друг, он ведь кто? С ним, чуть что , можно молчать часами когда рядом вы, но все ясно, будто говорите вы ухо в ухо и все понятно, пусть даже рядом гром небесный, не дрогнет в вас ничего-  друг рядом. А потому и эмоций особых нет, да и о чем писать? Честность, мужество и всякие другие заморочки что при- сутствуют у мужиков так естественны, что непонятно надо ли писать об этом, вот только в памяти хранить- обязательно! Есть еще один, но это больше чем просто друг, по жизни братом мне стал Вадька! Вадим мой …Самый надежный из всех мужиков во всем мире! Брат!
     С женщинами другое. Здесь, наоборот, выплескиваешь наружу все чувства, всю боль, если она есть, радость, счастье наконец! Им это очень нужно, да и тебе, когда рядом она- милая, тоже. И если тебе в ответ- все наружу тоже, вот тогда вы просто купаетесь в счастье , любви и нежности…Ласка просто переполняет душу. А как иначе?
     Вера. Мне никогда не нравилось это имя. Да, не нравилось…Она в десятом классе, я в девятом. Боже! Здесь нельзя было обойтись без Бога когда эти огром- ные глаза вдруг остановились на тебе…Эх, школьная переменка, летишь в буфет и вдруг натыкаешься на непробиваемую стену. Резко остановился, стою…А на меня смотрят огромные, удивительно голубые глаза. Она облокотилась на подоконник в школьном коридоре и стоит молча, а глаз не отводит. И я- не отвожу. Всплывает как в сказке- я ж ее и раньше видел в школе…И сразу – как же НЕ УВИДЕЛ? Я, наконец, победил «столбняк» и: «Как тебя зовут?»-«А я думала ты знаешь. Я вот знаю как тебя…». Я, растерянно: «Не скажешь?»-улыбнулась: «Вера». Уже в зрелые годы я, наконец,  понял, что был очень симпатичный мальчишка, в этом мне  повезло что только в зрелые годы, а то натворил бы дел, с моим –то характером. А вот когда Вера…Я себя стеснялся, не знаю почему. Откуда только наглость взялась: «Хочешь, после школы я тебя провожу домой?». И, опомнившись, уже без надежды: «Можно?». Она смотрела на меня и молча улыбалась. «Вера, так можно проводить?»- как же тяжко мне было и стыдно почему- то, я уже хотел резко развернуться и уйти. «Игорь, я же сказала «Да»»-« Ты просто молчала!». Она вдруг рассмеялась в полный голос так зажигательно, что я тоже улыбнулся, но напрягся уж очень сильно. «Я,Саша, тобой любовалась!». Наверное уж очень я покраснел, я то чувствовал как вдруг загорелись огнем уши и щеки. А она смеялась так заразительно, что и я вдруг от всей души. Мимо проходила завуч и: «А у вас, молодые люди, уроков что ли нет? Кругом занятия, а вы шумите. А ну- ка марш по классам!». Мы просто не услышали звонок зовущий на уроки, мы ничего не слышали. Сейчас могу сказать, уже понимая: мы ничего не слышали кроме биения своих сердец. Мы сбежали из школы. Наши портфели на следующий день пришлось забирать из учительской с  напутствием  чтобы родители явились в школу. Основной кабинет моего класса и класс Веры были рядом, вот тогда, тогда каждую свободную минуту на перемене мы вдруг оказывались рядом. Изредка, исподтишка, стоя рядом, касались рук и замирало сердце…Полгорода нужно было пройти  чтобы подружку мою милую проводить домой. Как- то ее одноклассник захотел вдруг что-то поделить между нами, я хоть и был на год младше, но просто молча остановил его, вряд ли кто из ровесников Веры мог совладать со мной. А Вера даже на миг сама себе не позволила оказаться в стороне- между нами встала. Умница, конечно, но я бы и сам справился, видел по его глазам…А вообще-то парень этот молодец, нельзя просто так отдавать кому-то свою мечту. Провожались мы обычно долго, Верин дом был рядом с парком, удивительным парком! Как же мы любили эти аллеи ! Липы стройными рядами, клены, редкие березки…Как же здесь не погулять этим двум, этим , с которыми уже все ясно – влюбились по  уши!
      Перемена. Стоим у окошка в коридоре на нашем этаже, мимо бегает младшая шпана. От них шум и гомон. Мимо идут наши учителя, аж целая компания, остановились напротив, молча смотрят, мы тоже –смотрим! И вдруг моя классная руководитель: «Ребята! Какая же вы пара! Удивительная!». Они вдруг засмеялись и пошли дальше. А я : «Это ты- красавица!»-«Сашенька, милый, это ты-красавчик!». И смеемся оба в голос. Вера очень красивая, а уж ее коса в руку тол-щиной, глаза…А фигурка точеная! Господи, за что же ты мне дал это счастье!? Даже не это… Мысли наши, души- родное все стало, мы уже не мыслили жизни друг без друга. Стихи наши- очень хорошие у нее и мои- все для нее, мечты…
     Эти нежные, чуть касаясь от ласки, поцелуи, эти робкие руки, что обнимали друг друга в тиши аллей парка – а где еще? Встречи только на улице и в школе…Так много лет прошло. Понимал ли в те годы кто либо меня, мою душу как Вера? Нет. Пришло время ей сдавать экзамены за десятый класс и поступать в институт. Я же, эксперимент вдруг правительство придумало- уехал в школьный стройотряд, на все лето. Когда вернулся, город вдруг для меня опустел, что я только не делал в поисках моей ненаглядной, моей любимой, жизни моей…Если уж дальше о Вере…Она с первого захода не поступила в свою мечту- медицинский институт, а поэтому вычеркнула все из своей жизни, даже меня, год просидела за учебниками не отрываясь ни на что – сумасшедшая! Но ведь поступила!  В это лето , она уже жила в общаге ленинградского первого медицинского, я оказался, перед отъездом  уже на свою учебу, в Ленинграде. Мы встретились. Я должен был остановиться на ночь у знакомых. Как же она уговаривала остаться, вроде можно было втихаря там, в общаге…Я не смог…Когда мы стали целоваться, поцелуи ее оказались вдруг не теми- неумелыми, они теперь все умели…Милая, родная, но другая…И поэтому- не смог! Вера моя. Я уехал. Мы потерялись. Однажды, я поместил в интернете стихотворение о Вере  и прочитал  отзыв на него: «Саша, здравствуй, это я… Я много читаю твои стихи и прозу , ты удивителен, просто талант. Мне ты тоже очень много отзывов писал, очень хороших. Только я там под другой фамилией. Теперь у меня такая. Милый. Можно тебя так называть? Милый, читая тебя, всегда вижу того юношу, милый, какая я дура, что променяла тебя на мечту, пусть хорошую, но мечту…Как же я не догадалась тебя сделать мечтой. Читаю тебя и вижу-родные мы навек! Много лет мы , читая друг друга, переписывались в интернете, часто восхищаясь и нежно, даже на расстоянии, обожая наше прошлое, да и настоящее тоже…Однажды мне  понравилось ее новое стихотворение и я написал очень добрые слова… В ответ со странички Веры (у Веры ноутбук был на работе)  подруга: «Саша, мы, подруги Веры, знаем  как дорог ты был для нее, а потому отвечаем сейчас…Саша! За нее! Нет больше  Веры…Инсульт…
     Мне, как-нибудь , кто-то подскажет как жить теряя  навсегда…Мне …Может кто-то научит как жить теряя огромную часть самого себя? Это же я пропадаю, это же я умираю… Вот и живу…теряя потихоньку в этой жизни то друга, то любимую…Тяжко все это…Верочка моя, мы вместе уж никому не расскажем ничего, если ты не против, я один…И то чуточку людям о нас. Помнишь, там , в парке, был зимний холод, у меня вдруг руки замерзли и  не знал как согреть их.  Чуть согрел, улыбнулся и вдруг ты скинула свои рукавички на землю, руки твои оказались рядом с моими и ты,  не знаю даже сейчас как, мои руки согрела у себя на груди. Я тогда вдруг ощутил в ладонях твои упругие, просто невероятно жесткие соски и в этот мороз на улице ты сама позволила мне их поцеловать…Как же мне передать тебе, когда уж нет тебя, как слезы сдерживая из последних сил, сохранить эти слезы только для нас, как докричаться до тебя, когда ты так далеко, так страшно далеко…Вот пишу, а рядом твои огромные глаза смотрят, улыбаясь…Вот пишу и запах твоих удивительных волос, ах какая коса…Вот пишу, а тебя уже нет несколько месяцев, а я не могу себя остановить- слезы по щекам и душит меня страшная тоска. Верка моя, как же мы умудрились пару раз в жизни потерять друг друга. Всего пару раз! Но навсегда!!!Ох, как не любил я твое имя поначалу…И как же любил тебя! Знаешь, я ведь все помню- до капельки, я даже помню как ты , однажды, впопыхах,  когда мы  в театр пришли, чем-то вдруг провела по шее и засмеялась: «Тебе тоже?». Я, не понимая, кивнул и получил легкий, еле уловимый запах розы…Этот запах  меня преследует долгие месяцы, стоит только вспомнить о тебе…Но ведь помню каждый день с тех пор как ты покинула эту землю… Вот так, каждый штрих мгновений помню…И горько мне…
    Держу в руках эту огромную стопку бумаги, а получается всю жизнь свою…И какая-то неуверенность, даже страх вдруг появился: надо ли мне вспоминать, а что не помню- перечитывать? Вот Таню вспомнил и легкое тепло на душе, но все же какой-то неуютный осадок от воспоминаний. Потерялись ведь, дурачки, навсегда! Верочку вспомнил, а вот здесь просто не остановить слезы…Льются и льются по щекам. Хорошо еще, что никто не видит. Хорошо еще когда слезы облегчение приносят…А вот когда тоска безудержная, когда одна боль и никакие слезы не могут ее смыть…Вот как тогда?! Как суметь простить себя за то , что встретившись вдруг в интернете, не встретился уже наяву. Знаю, все равно уже поздно было через многие годы что-то поправить, но просто рядом побыть, хоть на минуту вернуть нашу юность …Кто ж мне мешал? 
      И в те годы, теряя Веру, еще когда она была совсем юная, всегда жила в моей душе еще с совсем ранней юности, одноклассница. Она была как сказка, не волшебная сказка, просто навсегда недоступная сказка…Она в уголках души была и когда Таня, и когда Вера, и сейчас, Юля когда…Всегда жила и живет в моем сердце спрятанная даже от самого себя- Лена, Аленушка…Несколько лет, всего лишь несколько лет с тех пор  когда в юности  вдруг отчаянно застучало  сердце, стоило лишь мне , как обычно, приблизиться к Лене, появилась у меня тайна…Даже сам себе не мог объяснить почему одноклассница, которая не раз и не день была рядом, вмиг отчего-то,  стала мне дорога…Так дорога, что долгие годы, почти всю  жизнь хранил я любовь эту святую- юноши, любовь, которая только для меня и была, никому неизвестная и неведомая даже для Аленушки. И была эта любовь странной какой-то. Пряталась она глубоко когда вдруг рядом со мной женщина появлялась и вдруг всплывала из небытия когда мне было одиноко…Но все ж, стоило только вспомнить, рядом были ее удивительные глаза, взгляд , всегда ироничный, но все ж всегда добрый, запах ее волос когда она склонилась надо мной объясняя времена в английском…И когда я шутя: «Ну все, научила, перемена кончается и «времена» тоже, а я еще не покурил!». Тогда Ленка меня мягко теребила по голове: «Лентяй ты, Сашка!». А я за это «лентяй» и руки ее, что касались меня, готов был на эшафот! С раннего утра солнце светит в окна нашего класса, чуть наискосок…Аленушка впереди меня сидит и волосы ее горят золотом. Не удержался, чуть коснулся их, она обернулась, а я растерялся и не знал что сказать. Вот такие ее глаза , искрятся которые смешинкой и вроде понимают тебя и она, молча приподняв брови: «Ты чего?», а ты все также, растерянный, смотришь и почему-то любуешься...Всю жизнь помню как она однажды вдруг обернулась круто и громким шепотом: «Красивые?»-«Да!». Тоже также шепотом громким ответил и смутился, увидев как смотрит на нас пристально учительница. А класс тихонько захихикал. Бывало тихо и спокойно текла школьная жизнь, Аленушка каждое утро была рядом, постепенно привыкал к этой размеренности и только все время любовался ее косой, Лена ведь на уроках сидела прямо передо мной. Но иногда…Звенел звонок, входил в класс учитель, а Лены не было. Учителя часто не могли понять почему меня не было на уроках. Сидел мальчишка за школьным столом и не понять было – то ли спит, то ли при- дуривается специально не слыша учителя… Понимал я – заболела. Аленушка, в эти годы, может Бог тебе поможет услышать меня, того: «Хочешь, я все сделаю, чтобы тебе было легче!». Не слышала и не знала. Мальчишка! Глупый мальчишка! Вместо того , чтобы кричать о своей любви на весь мир, молчал всю жизнь, лишь в стихах, будто не о себе , рассказывая всему миру… Миру –то рас-сказал, но несколько десятилетий прошло до того момента, когда узнала она- не все, оказывается, в ее жизни шло прямой дорогой, была и рядом дорожка, совсем неведомая ей и, может быть, удивительная…
      У нас все было как-то рядом. Скрывал я все . что испытывал, даже лучшему другу- никогда! И никто и никогда из друзей о Лене со мной не говорил, но иног-да я чувствовал, особенно на школьных вечерах, что все знают и верят…Чему вот только верят? Домыслам своим? Или…мечтам моим? Как хорошо нам было рядом, я чувствовал это в танце, но это все…У меня много чего было по отношению к тебе. Даже стыд. Кстати такого страшного стыда я в жизни больше не испытывал. Хотя…Кто-то может и скажет- дурачек! У Лены был день рождения и она вдруг сделала всем подарок: «Пришла и уроки уронила…». Так и хочется сказать: «И проиграла до утра». Она села за пианино и играла! Мой вос-торг. Она остановила эту сказку, почему-то обернулась ко мне: «Что еще сыграть?»-«Лунную сонату»-«Так я только что играла ее!». Все засмеялись, а мне было стыдно, мне было стыдно не только за себя, за нее- неужели не видела, как я рад, неужели не понимала-  знаю что играет, я хотел повторения, я хотел не только видеть эти удивительные руки, что порхали передо мной, то как бабочка, то лучик света, блеснув, я хотел повторения души когда она , душа, счастливая, витает в облаках. Все смеялись над «невеждой». Судьба меня остановила, храня , когда вдруг был готов взвиться в крике: «А вы?! Вы! Сейчас смеетесь, вы, хоть знаете кто это чудо создал?  Вы, хоть на миг, смогли ли, если можете, повторить?!». Ни до, ни после, никогда в жизни я не испытывал такого стыда. Будто соврал в чем-то святом… 
      С Юлькой , уж не помню что нашло на нас, сидим дома у барной стойки, вино удивительное –Испания, потягиваем. Сухое красное, мое любимое…Откуда только в виноградном вине послевкусие смородины черной, уловимое еле-еле, но это так прекрасно! Все, что я пишу о жизни своей и нашей с Юлькой, она, когда есть время, читает…Говорит, что нравится, считает, что это уже готовая повесть но, упаси Боже, не мемуары. «Сань, это же не просто описание того, что было. Ты, что было, в такую вязь из слов, настроения, чувств укутал, что это просто повесть о ком-то, очень даже на тебя похожем, но это не мемуары. Сашка! А ты чо, старик что ли!?». Обнялись и смеемся от души. «Юль, вот ты говоришь- повесть…Так кто и когда ж прочтет эту повесть? По нынешним временам, чувствую, никогда она свет не увидит. Если раньше кому-то из издателей она бы понравилась и вот- в печать, а сейчас еще и деньги правят... Так вот, Юленька моя!»-«Сань, тебе же такой писатель сказал- пиши! Пиши и пиши! Значит есть что-то стоящее в том, что пишешь. Знаешь, я у тебя уже много прочитала всего, ты это все вплети в повесть нашу нескончаемую и получится такая классная книга!»-«Юль, ну ты даешь, надо же чтоб все было органично, одно из другого…»-«А ты плюнь на это, к черту всю органику, главное чтобы интересно было! Ты все на мне проверяй, Сань, поверь, у тебя очень хорошая книга получится»-«Это для тебя- хорошая, а людей-то много и надо чтобы для всех…»-«Дурак ты, Саня! Для всех…Ты хоть подумал что ляпнул?». Передразнила: «Для всех…». Она помолчала и: «Помнишь, как Ефремов писал? Помнишь «Лезвие бритвы»? У него же как из лоскутов повесть. А тебе, слабо?»-«Так это же Ефремов! Ты подумала хоть с кем сравнила?»-«Подумала! Ты не хуже». Юля помолчала, улыбнулась: «Не хуже то ладно…Главное что ты – лучше! Ну ка налей мне еще , давай выпьем за тебя! Да и за нас всех, за дочку тоже! Что сидишь- то как статуя? Саня, выпить хочу!». Я и правда сидел как истукан, Так откровенно и много по поводу моей писанины Юля никогда не говорила.  Выпили, обнялись, сидим молча, а на душе так хорошо… «Юль, понимаешь, у меня же во многих рассказах повторяется моя жизнь, а рассказы-то о разных людях…»-«Даже не задумывайся, сделай так , будто каждый рассказ как маленькая повесть о ком-то»-«Точно лоскутное одеяло будет»-«А кто тебе сказал, что это некрасиво?». И  вдруг мое сознание  поплыло, признаваясь Юльке: «Знаешь, когда глаз твоих тепло вдруг согреет меня, когда веселые лучики побегут от твоих глаз к кончикам ресничек, вот тогда мне хочется до дрожи, до сумасшествия, прижаться губами к твоим губам, щекам,  мне хочется чувствовать твой вкус, мне хочется губами ощущать бархат твоей кожи, вдруг коснувшись твоих губ ощутить их неожиданную дрожь и еле уловимую соль, и когда, (я чувствую!) крылья моего носа просто распахнулись от непередаваемого , просто животного  ощущения Женщины- закричать от счастья! Когда, хоть и редко, поднимаю тебя на руки, а ты, крепко обняв меня за шею, смеешься счастливо и звонко и просишь отпустить, жалея меня, когда вновь задохнусь от запаха твоих удивительных волос, тогда, вот тогда, я готов умереть мгновенно, так, чтобы никогда не потерять этого невероятного счастья и ничего другого не хотеть и не знать…И только одно меня удерживает на этой земле- хочу чтобы ты была счастлива как можно дольше и не ведала горя на этой земле, не страдала  ни наяву ни во сне! Боже, помоги мне!   И не знаю, помогает ли…Душу свою, все, что могу, а это так мало- тебе, даже когда мне самому тяжко- тебе! Когда смотрю как склонила ты голову на мое плечо, как покой  и нежная улыбка тронули легкой свежестью твое личико- сердце мое замирает…Ты засыпаешь доверчиво, не трогает лицо твое тревога и только я- сама тревога, сгорая в нежности и любви, все боюсь за тебя, даже когда совсем недалеко отлучаешься ты- боюсь и не за себя, свою любовь, я просто боюсь за тебя, не хочу, даже легкой боли и тревоги  которые бы тронули  твой мир, милая, я так люблю тебя! Когда я был маленьким…Когда я был юным…Когда взрослым… А сейчас, вот сейчас- какой? И в эти разные, в эти разные годы я всегда мечтал…О чем? Да о счастье, Боже     мой! А ты? А какое оно- счастье? Я вот сейчас целовал твои руки, каждый пальчик- по очереди и чувствовал- счастлив! Оказывается так мало нужно- руки целовать…Или только мне хватает для счастья касаться губами твоих удивительных рук? А запах твоих волос когда окуну лицо в роскошную рыжую копну – разве может он сравниться с чем-нибудь другим?..А бывает запах счастья? По мне так бывает, иначе почему я просто задыхаюсь от счастья когда вдруг спрячу лицо у тебя на груди и вдыхаю не воздух- жизнь саму! А глаза твои- милые, разве может какой-то другой свет быть теплее чем свет глаз твоих, разве может быть что-то добрее глаз твоих, разве не рвет мою душу счастье когда смотрю в твои любимые глаза? А расставание с тобой, даже на несколько дней, разве может быть что-то больней, значит когда ты рядом- счастье? А легкий твой поцелуй чуть-чуть с запахом шоколада- неужели просто так? Милая, это счастье и самое главное, что рядом оно и можно вновь ощутить твои нежные губы…». Я , задохнувшись, выдохнул, наконец, совсем не ожидая от себя этого признания. И Юля, обалдев вдруг от услышанного: «Сашка…Ты это что? В меня вдруг заново влюбился?»-«Да я всегда тебя любил и люблю!»-« Сашенька мой, ты даже не знаешь, что сделал. Я всегда знала и чувствовала, что любишь, но сейчас…Знаешь, я другая стала…Мы привыкли молча, семья долгое время, любить и знать, что любима и любим. И вдруг…Саня, я витаю в облаках, я такая счастливая от того, что ты есть у меня! Такой вот…». 
      Вот так и сидим. Дочь тихо мирно спит в своей комнате, поздно уже, а нам все нипочем, смотрим влюбленными глазами и молчим потягивая потихоньку вино удивительное…Звонок в дверь. Ну так поздно наверное Вадькино семей-ство или он один- поболтать, рюмку выпить, он ведь неугомонный. Иду открывать. «Что-то, сын мой, мало мы общаться стали. Забыл ты, старика». Я обалденно смотрю на отца Силантия. Наконец пришел в себя, а он смеется: «Сашка, сынок, домой никогда сразу не пригласишь. Что смотришь? Я тебе выставка что ли?»-«Отец мой, прости, заходи, ты же знаешь – мой дом всегда твой, мы всегда рады тебе». «Юля!!!»- закричал, забыл даже, что мог дочку разбудить-«Юлька, смотри какие гости у нас!».  Юлька кинулась к Силантию, обняла крепко. Силантий осмотрелся: «А где ж Никитич обретается сейчас? У тебя иль у Вадьки? Иль к себе удрал?». « Удерешь тут»- Никитич выйдя из своей комнаты, чуть согнувшись и потирая спину: «Отче, благослови…»-опустился на колено, целуя руку Силантия, тот , улыбаясь и крестя деда: «Вставай уж, дружок!»- помог ему встать- «Смотрю прижился ты у Саши»-«Ага! Приживешься тут! То с Сашенькой посиди, а то и спать уложи, а то с этими –буянами Вадькинами тоже посиди, а то и переночуй, а эти все и Сашеньку подкинут. Не смотри, что школьники уж давно, считай скоро взрослые будут детки. Детки! Ишь, малыши… Прижился! Это они прижились, на деда троицу всю скинут, а сами куда-то на природу денька на три. Вишь как прижился!». Но видно было, что Никитич как раз этим –то и доволен.Нужен он нам, любим ,а это главное! Силантий: «Дети мои, понимаю все, заботы разные домашние, работа , ох уж этот круг всего, здесь не только о себе забудешь… Я, дети мои, понять не могу, вернее понять бы мог коль вы о себе, но когда о детях своих…». Молчим, не понимая. Силантий возмущенно: «Что ж детей не покрестите до сих пор? Отдайте их под защиту Отца нашего и тогда, что бы ни случилось, значит так суждено. А без Христа  значит все подряд суждено. Это как?». Не оправдываясь, да и Силантий больше не «клеймил позором», нак-рываем на стол, нужно же гостя накормить, а он и сам, мол поста сейчас нет-так и перекусим может. Силантий из своего сундучка походного вдруг достал вяленую рыбу. « Ну ка, пробуйте такую, с Востока Дальнего, вы , думаю, не ели никогда!». Прав, старик! Что-то похожее на Байкале- пробовал, но такого- нет! Так там же все по быстрому- гостей встретить…Здесь- для себя, время потому что было правильно готовить, не торопясь…Звонок в дверь. Юля смеется: «Это уж точно участковый- раскричались мы на ночь!». Иду открывать. А я и не сомневался!  Вадька  со Светкой, улыбчивые такие стоят молча, в глазах мольба: пустите в дом-то … «Вот вам фиг! У нас все дома!». Закрываю дверь перед ними намеренно оставив чуть приоткрытой. «Хозяин!»- Вадим чуть больше приоткрыв дверь-«Хозяин, пусти в дом путников. Христа ради накорми, помрем ведь с голоду!». Силантий: «Пусти уж, наконец…Вадька там жену заморозит – холодно на улице, да и у вас в подъезде не баня!». Спрашиваю: «А где пацанье твое?»-«Где и твоя, пацанка!  Все спят, а что за ними присматривать? Им уж в армию!». Вадька хитро улыбнулся: «Ты уж свою малышку, Сашку, побереги. У нее своя, по годам, случись чего – армия!». И ржет, негодяй довольный- подкузьмил! «Вадь, она ж тебе, за годы эти, считай родная стала, как и мне твои пацаны, что ж ты так шутишь?»-«Саня, прости!». Сказал и сбежал под защиту наших жен, что-то там щебечет, на меня показывая…  «Ну, Вадька, погоди!».