Живая лава
рассказ
Не было у Эвы ни троицы духовных отцов, ни библиотеки. Зато обладала она чем-то необычаным: пропастью, засасывающей как трясина.
Она всосала Эмиля целиком и безо всякого труда. Ей невдомёк, а он уже не существовал вне Эвы.
Это не значит, что у Эмиля не осталось прежних взглядов на свою частную жизнь. Неразлучнное его альтер эго всегда присутствовало на втором плане, невозмутимо запечатлевая всё. Надо признать, что раз и навсегда научился Эмиль многому ценой немалой.
Блуждал он по взбалмошным закоулкам её мозга, уже не пытаясь переубедить её логикой, будучи всецело в Эве.
Прогулка в чужом мозгу, да в каком! В угрюмом, полном неожиданных озарений. Множество оттенков темноты с прожилками маленьких молний.
Времена, когда лежится на самом дне. Не важно, на каком. Со всех сторон света сбредаются дурноты и гребут, гребут до самого дна. Вот и оно, одно на всех. И кажется, что никогда с него не выбраться.
Ненароком оброненное слово– и вспыхивает свет, слишком яркий и оттого недолгий.
Кроме него– лабиринтики вроде:
— Эмиль! Послушайся меня! Впредь не плачь, иначе рассержусь.
— Мне ты не простишь слёзы?
— Раз за разом прощать трудно. Не плачь, и всё.
— Не могу не плакать.
— Я толковала тебе сто крат... Чтобы мне нравиться, ты должен быть помужественней. Я того хочу. Точка.
— Рядом с тобой я сразу расплываюсь. Не могу быть иным. По крайней мере, теперь не могу. С восьми лет я не плакал.
— Раз так, я перестану замечать твои слёзы. Внушу себе, что ты такой, каким хочу видеть тебя.
— И я постараюсь, но стоит ли? Ты же будешь знать, что я притворяюсь.
— Это я буду притвоворяться, что не замечаю твоего притворства. Будет не важно, знаю я или нет. Так, внешне...
Ноздри её трепетали. Он молчал.
— Мне так нравится, когда губы твои дрожат перед плачем.
Или (с возмущением):
— Почему ты не позволял мне пойти с тем мальчиком на пляж? Я так расстроилась, что было мне с ним неприятно.
— А если было бы приятно?
— Тогда я была бы довольна, что пошла.
— Ты же настояла.
— Всё равно, тебе надо было запретить.
— Всё равно ты бы поступила по-своему.
— Ну поступила бы. Но ты должен был выстоять на своём.
Таковой была его последняя попытка взять логикой.
Она была сама женственность: её пиком и пропастью одновременно. Бездонной. В ней (в Эве и в пропасти) готовилось нечто или пребывала полная пустота. То и другое– с неслыханной интенсивностью. Сложностью и необычностью уклад её жизни вчетверо превосходил его.
Слагала она своё бытие так же, как создаются картины, романы, балеты, но до извращения совершенно бессознательным чутьём. Эва выпускала наружу своё будущее, сжатое пружиной внутри. Сама жизнь Эвы понемногу становилась артефактом.
Гениальность зарождается на стыке глубинного палеопсихического пласта с новейшим наносом объективизирующего, выражающего– подобно искре пары электрических проводов. Эвины провода тянулись параллелями. Эва была необычной в себе, и только: гением жизни и нисколько не творчества.
Слагала она своё бытие так же, как создаются картины, романы, балеты, но до извращения совершенно бессознательным чутьём. Эва выпускала наружу своё будущее, сжатое пружиной внутри. Сама жизнь Эвы понемногу становилась артефактом.
Гениальность зарождается на стыке глубинного палеопсихического пласта с новейшим наносом объективизирующего, выражающего– подобно искре пары электрических проводов. Эвины провода тянулись параллелями. Эва была необычной в себе, и только: гением жизни и нисколько не творчества.
Флобер сказал: — L’homme est rien, l’оеuvre est tout. (Человек– ничто, дело– всё). Флобер в безвыходном его существовании. Сколько несчастных жизней великих творцов!
Ещё цитата: у женщины «положительная концепция счастья» (Монтерлан). Женщина стремится к светлому счастью, и порой счастлива. Если нет, почти всегда знает, что её осчастливит. Имея шанс личного счастья, кто бы занимался искусством и наукой? Особенно с женщиной. Пожалуй, немногие.
Женщины не придают особого значения тому, что впитывает их мозг. Оно не влияет на суть их жизни, ни на важные решения. В «Жизни» Вольтера одна дама говорит Моруа: «Ты облегчил мне понимание тех вещей, которые я никогда не пойму, что никогда не прощу тебе».
Существует пропасть между тем, что женщина знает о жизни и самой её жизнью. Женщины познают мир по преимуществу через мужчин. Поэтому без друзей-мужчин женщина невозможно ограничена. И поэтому мужчина, придающий фрагменты мира женским чувствам, творит добро.
Эва состояла из тёмной вулканической массы витальной мощи, текучей жизни и прелести, фонтанирующей идеями– безымянными, поскольку её техника объективации не могла и не желала равняться на прочие, с привитой им логикой.
Единственным средством её выражения оставалось тело.
Эва была уязвима сном.
Разве сон не воздушен, легок? Разве сон не флёр личности сновидца? И да и нет. Сон есть также древний способ мышления– мышления символами, образами, агглютинациями...
Итак, подобно большинству женщин, Эва была уязвима сном.
Она не могла оторваться от биологической подложки. Месячные– вечное memento vivere. Немногие женщины становятся учёными и великими творцами. Нет у них ни организационной хватки, ни навыков организованной резни. Женщины живут естественно и быть может лучше мужчин. В танце им следует оставаться собой– играющими и танцующими в своей жизни. (Поэтому среди танцоров столь много гомосексуалистов). Одним словом, женщины живут, делая немногое за рамками своей жизни.
Женщины часто придают иное значение глаголу жить: «он живёт с ней», «она не живёт со своим мужем». Спать для них значит жить. А для мужчин жизнь есть искусство, где большинство из них выживает.
Итак, Эва жила в полусне. Не существовало чётких границ между её сновидениями и действительностью, которой грозили напористые грёзы. Эва знала, что за ними– безумие: их стычки с окружающим миром ранили сновидицу.
У детей есть мир для взрослых, где они делают вид, что не говорят с червями, не боятся музыки, луны, трубочиста и страшных историй, где они верят в то, что должны быть послушны, вежливы, умыты... Маленькие симулянты. И второй мир для себя– реалистически-чернокнижный, щетинящийся прорастающими проблемами, полный загадок, призрачный и философский.
У женщин также два мира– для себя и для мужчин. Второй, жестокий и «логичный», выставлен напоказ и на аукцион. Первый неведом мужчинам, которым женщины редко исповедуются как своим подругам. Lasciate ogni speranza voi ch’entrate (Оставь надежду, всяк входящий).
Шекспир: «Мы из той материи, что наши сны».
Где бы мы, восходящие, ни взрыли свою психику, вгрызаясь в древность её, нисходя серпантином, мы неизменно опустимся к пузырящейся и переливающейся полусонной лаве. Незыблемый мир действительности тут обретает лёгкость сна. Тут как далёкой древности думается, что воля и чувство способны изменять ход событий и саму материю. Тут бессильны законы физики. Вещи, из которых мы силимся изгнать Бога, тут не безразличны. И тут не существуют взаимно враждебные слова «я» и «действительность». Остаётся лишь: «Я есть действительность».
Эмиль:
— Твои туфли отвратительны.
Окинув взглядом свою обувь, Эва совершенно серьёзно:
— Они вот похорошеют на твоих глазах.
Наконец мы есть.
Лео Липский
перевод с польского Терджимана Кырымлы