Не угодно ль тебе молчать,
Будто губы прижгла печать –
Раскалённый железный кругляш.
Не мычать даже – всё, шабаш!
Будто губы в шрам запеклись.
Запечатан звук, и ни в жись
Не исторгнуть его, даже стон
Не прорвётся из глотки вон,
Даже всхлип, даже малый хнык…
Так молчать, будто в норку нырк
Мир огромный, что был судьбой,
Нырк – оставил тебя с собой:
Тем собой, что не жил в тиши,
Не ходил ввечеру в камыши
То ли мавок ловить, то ли спать,
Чтоб волне было вольно таскать
К твоим пяткам мокрый песок;
Тем собой, кому на восток
Недосужно смотреть сквозь дни;
Тем собой, что к себе протяни
Свои руки – рассыплешься в прах;
Тем собой, что плёл на пирах
Песен злых (ни слова не брось),
Песен горсть, как собакам кость;
Тем собой, что не жёг костров
В сентябре, причастившись даров
Спелой осени; тем собой,
Что работать ходил как на бой.
Мир огромен, и – нырк в дыру,
И оставил тебе конуру
Твоей собственной шкуры, и тишь
Восстановлена. Смыт камыш
Не тобой, не тебе река
Полуспящему кучи песка
Нагребает. Не ты, не ты
Мавку сонную тянешь в кусты.
И не ты, не ты, охмелев
От сентябрьского воздуха, видом лев,
В полутьме лакаешь вино
У костра, на земле. Всё равно
Это всё не ты, на тебе печать.
Губы спёклись. Отныне – молчать.