Роберт Льюис Стивенсон
Оправдание праздности
(с английского)
Босуэлл: Мы томимся от безделья.
Джонсон: Это потому, сэр, что остальные заняты, а нам нужно общество, но если бы бездельничали все, то никто не томился бы, поскольку все развлекали бы друг друга.
1. В настоящее время, когда каждый под страхом наказания и давлением ложной благопристойности просто обязан освоить доходную профессию и трудиться, изображая рвение, слышится и противоположное мнение. Отдающие гусарством и бравадой голоса, тех, кто довольствуется тем, что имеет, и в то же время любить созерцать и развлекаться. Это невероятно! Оказывается, так называемая праздность, которая состоит не в том, чтобы не делать ничего, а в том, чтобы предаваться самым разнообразным занятиям, не признаваемым догматами господствующего класса, имеет такое же право заявить о себе, как и активная деятельность. Считается, что наличие людей, которые отказываются от большой гонки с шестипенсовиком[1] , оскорбляет и разочаровывает тех, кто принимает в ней участие. Хорошие парни (как видим, их очень много) собирает волю в кулак, голосуют за «шестипенсовик» и, если вспомнить меткий американизм, пашут за него. И когда такой человек полностью выкладывается на беговой дорожке, легко понять его возмущение при виде расслабленных людей, расположившихся на обочине с платком от солнца на голове и стаканом содовой под рукой.
2. Александр Македонский очень тонко почувствовал превосходство Диогена. А когда буйные варвары захватили Рим и, ворвавшись в здание Сената, увидели молчаливых священников, которые совершенно равнодушно взирали на них, куда девалась вся радость победителей? Очень горько – работать и взбираться на труднодосягаемые вершины, а когда успех пришёл, обнаружить, что человечество равнодушно к вашим достижениям. Поэтому физики осуждают лириков, финансисты проявляют лишь толику снисхождения к тем, кто не разбирается в биржевых операциях, литераторы презирают неграмотных, а люди всех профессий объединяются, чтобы унижать тех, кто таковыми не обладает.
Но это не самое главное затруднение. Вас не посадят в тюрьму за выступления против промышленной революции, но могут отвернуться, если ваша речь напоминает деревенскую. Самая большая проблема с большинством дел заключается в том, что выполнять их надо хорошо, поэтому, будьте любезны, запомните мои объяснения. Несмотря на обилие разумных аргументов в пользу усердия, кое-что можно высказать и против него. Именно это я и намерен сделать сейчас. Излагать какой-то один довод, вовсе не означает быть глухим к остальным. Ведь если человек написал книгу о поездке в Черногорию, нельзя говорить, что он никогда не бывал в Ричмонде.
3. Вне всяких сомнений, в молодости нужно бездельничать. Ибо, если, скажем, лорд Маколей сумел добиться школьных успехов исключительно благодаря живому уму, то большинству мальчишек медали достаются огромным трудом. Когда же порох в пороховницах иссякает, мир начинает рушиться. И это верно в течение всего времени, пока юноша учится или терпеливо позволяет себя учить. Весьма недалёкий пожилой джентльмен обратился к Джонсону, когда тот был в Оксфорде, со словами: «Молодой человек, усердно изучайте свои книги и пополняйте багаж знаний, поскольку рано или поздно придёт пора, когда поймёшь – корпеть над книгами это всего лишь утомительная работа». Пожилой джентльмен, видимо не догадывался, что к тому времени как мы начинаем носить очки и не можем ходить без палки, очень многие дела становятся утомительными, а не только чтение книг. А некоторые становятся попросту невозможными. Книги по-своему хороши, но они всего лишь качественный суррогат жизни. Представляется бессмысленным сидеть, как леди Шалотт[2] , уставившись в волшебное зеркало и отвернувшись от мирской суеты и мишуры. А если человек читает очень усердно, то, как следует из знаменитого афоризма, у него остаётся слишком мало времени на размышления.
4. Если вы оглянетесь на собственное образование, то я уверен, сожаление вызовут не яркие и поучительные экскурсии, а скорее томительные часы на границе сна и бодрствования, проведённые в классной комнате. Что касается меня, то в своё время я посещал немало лекций. Я до сих пор помню, что вращение волчка – это случай кинетической устойчивости. Я до сих пор помню, что эмфитевзис [3] – вовсе не заболевание, а стиллицидиум [4] – не преступление. Но, несмотря на то, что я неохотно расстаюсь с подобными обрывками научных знаний, я не пытаюсь поставить их в один ряд с другими, которые получил на улице, когда прогуливал занятия.
5. Сейчас не время рассказывать великолепном учебном заведении, подарившем миру Бальзака и Диккенса, и которое ежегодно притягивает бесталанных учеников, пытающихся постичь смысл жизни. Достаточно заметить: если юноша не проходит школу на улице, то вовсе не потому, что у него нет способностей к обучению. В конце концов, прогульщик не каждый раз попадает на улицу, потому что при желании может выйти на природу, пробравшись через пригороды и огороды. Он может наломать букет сирени и одну за другой выкуривать трубки, слушая журчание бегущего по камням ручья и щебет птиц в кустах. Там он может погрузиться в мудрые мысли и на многое взглянуть совершенно под иным углом зрения. И если это не учёба, то что же? Давайте представим, как эдакий мистер Светский Умник встречает прогульщика, и какой разговор может у них получиться:
– Итак, юноша, чем это вы здесь занимаетесь?
– Право же, сэр, я упиваюсь лёгкостью.
– А разве сейчас не время для занятий? Разве вам не нужно усердно трудиться над своими книгами, чтобы в конечном итоге обогатиться знаниями?
– Но я и сейчас учусь, с вашего позволения.
– Учится он, нечего сказать! Но чему же, скажите на милость? Это что, математика?
– Да нет, пожалуй...
– Может, физика?
– И не она.
– Что-то из языкознания?
– Скорее всего, не языкознание.
– Может, экономика?
– Нет не экономика тоже.
– А чему же тогда вы учитесь?
– Если задуматься, сэр, поскольку вскорости мне предстоит путешествие, я хотел бы понять, каково было другим людям в дороге, где раскинулись самые ужасные трясины и чащи у обочин, в какой гостинице лучше всего обслуживают путников? А, кроме того, я лежу здесь у ручья, чтобы до глубины души постичь то, что мой учитель называет умиротворением и лёгкостью.
6. После такого ответа мистер Светский Умник разволновался бы и, потрясая тростью с грозным видом, вскричал: «Учится он, нечего сказать! Я бы приказал пороть таких висельников!»
7. И отправился восвояси, поправляя накрахмаленный до хруста воротничок, словно павлин, расправивший хвост.
8. Согласно сложившемуся мнению мистера Светского Умника, факт является не фактом, а ерундой, если он не принадлежит какой-либо из учебных дисциплин. Исследование должно двигаться в признанном направлении, имеющем особое наименование, а иначе вы не постигаете, а бездельничаете, и работного дома [5] на вас нет! Подразумевается, что знание сосредоточено на дне колодца или на дальнем конце телескопа. С возрастом Сент-Бёв [6] стал рассматривать жизненный опыт, как одну толстую книгу, которую приходится изучать все отпущенные нам до ухода годы. Он полагал, что не имеет ни малейшего значения читаете ли вы главу ХХ, где речь идёт о дифференциальном исчислении, или же главу ХХХIХ, в которой слышится оркестр, играющий в саду. И в самом деле, разумный человек, используя собственное зрение и собственный слух, способен получить более глубокое образование, чем другие путём героических бдений над книгами. Конечно, на вершинах формальных и точных наук можно отыскать холодное и сухое знание, зато вокруг вас, если взять на себя труд смотреть по сторонам, вы получите живые и трепетные жизненные факты.
В то время, когда иные забивают свою память кучей терминов, половину из которых они забудут ещё до конца недели, наш бездельник постигает какое-то по-настоящему полезное искусство: игру на скрипке, умение выбрать хорошую сигару или же навыки лёгкого и непринуждённого общения с самыми разными людьми. Многие из тех, кто «усердно изучает свои книги» и знает всё в той или иной области общепризнанной науки, покидают кабинет с архаичным и дикарским поведением. Они проявляют узость, глупость и расстройство ума в самых светлых и добрых областях жизни. Хотя многие сколачивают солидные состояния, оставаясь до последнего недоразвитыми и жалкими глупцами. В то же время бездельник, который начал свой путь одновременно, являет, смею заметить, совершенно иную картину. У него хватило времени, чтобы озаботиться о своём теле и своей душе, он много времени проводил на свежем воздухе, который является наиболее целебным из всех средств для телесного и умственного здоровья, и если он никогда и не раскрывал толстую книгу на мудрёных страницах, то нырял в неё и изучал изнутри. Любой студент отдаст древнееврейскую грамматику, а бизнесмен не пожалеет нескольких полукрон, чтобы получить долю знаний бездельника о жизни в целом и об искусстве жить. Но у бездельника есть и другое, более важное, приобретение. Я имею в виду мудрость. Кто не раз наблюдал детскую радость людей, занимающихся любимым делом, тот будет снисходительно и иронично относиться к собственным заботам. Он не войдёт в круг догматиков. Он будет прохладно и слегка наплевательски относиться к разным людям и разным мнениям. Он не откроет никаких сверхважных истин, но и не погрязнет в чудовищной лжи. Путь его – просёлочная дорога, не слишком нахоженная, зато ровная и удобная, она зовётся – Самая Простая Дорога, зато ведёт в Чертоги Здравого Смысла. Оттуда он будет наслаждаться приятными, хотя и не слишком изысканными видами. В то время как остальные видят просто Восток и Запад, Чёрта и Зарю, он будет радостно предвкушать утренние мгновения подлунного мира и сонм теней, которые разбегутся пред великим дневным светом Вечности. Тени и порождения их, назойливые врачи и всепланетные войны отодвигаются в абсолютную тишину и пустоту, а вместо этого из окон Чертогов Здравого Смысла человек может увидеть утопающий в зелени мирный ландшафт, гостиные, озарённые светом каминов, добрых людей, которые смеются, выпивают, любят друг друга, как это было до Потопа или французской революции, и старого пастуха, рассказывающего сказки под кустом боярышника.
9. Крайняя загруженность, будь то в школе или колледже, в церкви или на бирже, является симптомом недостаточности жизнелюбия, а способность к праздности подразумевает наличие вселенской любознательности и личной самодостаточности. Мы видим своего рода живых мертвецов – живые, но задёрганные люди, которые не могут существовать иначе, как выполняя рутинные дела. Отправьте этих парней в деревню или посадите на корабль, и вы увидите, как они тоскуют по своим кабинетам и письменным столам. У них отсутствует любознательность, они не поддаются случайным порывам, не получают удовольствие в развитии своих способностей ради процесса развития, они не сдвинутся с места, пока нужда не огреет палкой и не заставит идти. С такими бесполезно разговаривать – они не поддаются праздности, природа недостаточно щедра к ним. Они впадают в какое-то подобие комы, если только не участвуют в яростной гонке за прибылью, меля в мельнице золотой песок. Когда им не требуется посещать контору, когда они не испытывают голод или жажду, окружающий мир становится пустым для них. Если им приходится час прождать прибытия поезда, они впадают в идиотический транс с открытыми глазами. Наблюдая их, можно предположить, будто людям не на что смотреть и не с кем разговаривать; можно вообразить, что они парализованы или без сознания. Хотя, вполне вероятно, они по-своему трудолюбивы и обладают достаточной зоркостью, чтобы обнаружить изъян в работе или же предугадать скачок рынка ценных бумаг. Они учились и в школе, и в колледже, но всё это время не спускали глаз с медали за успех; они ходили по свету и общались с умными людьми, но всё это время думали лишь о своих собственных делах. Они уменьшили и сузили свою жизнь, заполнив её исключительно работой и не допуская туда никаких развлечений, словно человеческая душа ограничена в размерах. И вот теперь, в сорокалетнем возрасте, в их внезапно освободившемся разуме ни одна мысль не цепляется за другую, пока длится ожидание поезда. Пока они были в коротких штанишках, могли вкарабкаться на ящики, в двадцать – заглядывались бы на девушек, но сейчас трубка выкурена, табакерка опустела и наш мистер сидит на скамейке с прямой спиной и пустыми глазами. Это не тот успех в жизни, который способен меня увлечь.
10. От своих суетных привычек страдает не только сам мужчина, но и его жена с детьми, друзья и родственники, даже соседи по железнодорожному вокзалу или омнибусу. Преданное служение тому, что он называет делом всей своей жизни, поддерживается лишь пренебрежением множеством других дел. И ведь нельзя быть полностью уверенным, что выбранная им стезя важнее прочих. При беспристрастном рассмотрении выясняется, что множество самых добрых, мудрых и добродетельных ролей в театре жизни исполняются совершенно бескорыстно, и для всего мира могут выглядеть, как самая обычная праздность. Ибо в театре этом есть не только вышагивающие джентльмены, поющие горничные и усердные скрипачи из оркестра, но и зрители, хлопающие в ладоши. А ведь они тоже играют свою роль и их вклад в общий результат не менее ценен.
11. Вне всяких сомнений, мы очень зависим от услуг адвоката или биржевого маклера; от машиниста и кондуктора, которые обеспечивают быстрое передвижение из города в город; от полицейских, патрулирующих улицы ради нашей безопасности, но разве в ваших сердцах не найдётся хотя бы унции благодарности другим добрым людям, когда они встречаются на нашем пути или составляют компанию за обедом? Полковник Ньюком помог своему другу остаться без денег, а у Фреда Бейхема была отвратительная привычка одалживать сорочки, но всё же они видятся людьми более достойными, нежели мистер Барнс [7] . И хотя Фальстаф был пьяницей и вруном, я полагаю, что могу назвать одного-двух унылых Варраванов, отсутствие которых мир пережил бы легче. Хэзлитт [8] пишет, что чувствовал себя скорее обязанным Норткоту, который никогда не оказывал ему ничего, что можно было бы назвать услугой, чем обширному кругу своих напыщенных друзей, поскольку хороший собеседник – наилучший подарок судьбы. Я знаю людей, который испытывают благодарность только в том случае, если услуга им оказана через преодоление трудностей и боль. Но это, пожалуй, крайний случай. Некто может прислать вам шесть листов почтовой бумаги, исписанной изумительной ерундой, и вы проведёте полчаса с удовольствием, а может, даже и с пользой, над его писаниной, так почему же есть мнение, что писать надо кровью своего сердца, как в договоре с Сатаной? Или вы считаете, что корреспондент, постоянно попрекающий вас, был бы интереснее? Развлечения полезнее, чем обязанности, а поскольку не напрягают непременной благодарностью, дважды благословенны. За поцелуй плата – два поцелуя, за шутку – десяток острот, но там, где есть элемент жертвенности, благодарность сопряжена с болью, поэтому благотворители стыдятся её.
12. Весьма прискорбно, но нет такой работы – быть счастливым. Будучи счастливыми, мы рассеиваем, сами того не замечая, неосознанное благо, а когда это становится явным, то удивляемся больше всех остальных. На днях босоногий оборвыш бежал по улице за мраморным шариком с таким радостным лицом, что приводил в доброе расположение духа всех встречных. Один из них, отринувший более чем удручающие размышления, остановил малыша и дал ему мелкую монетку со словами: «Вот видишь, как бывает, когда ты выглядишь довольным!» С этого момента мальчик выглядел и довольным, и озадаченным. Со своей стороны мне бы хотелось оправдать подобное поощрение улыбающихся, а не ревущих детей. Мне не хочется платить за слёзы нигде, кроме театральных подмостков. И я готов иметь дело исключительно с радостью. Счастливых мужчин или женщин найти гораздо проще, нежели пятифунтовую банкноту. Он или она излучают благорасположение, а их появление в комнате подобно ещё одной зажжённой свече. Нас не должно волновать, сумеют ли они доказать сорок седьмое положение[9]. Они делают нечто большее, они наглядно демонстрируют великую теорему о всепобеждающей жизни. Следовательно, если человек, не будучи праздным, не может испытать счастья, он должен быть праздным. Это революционная заповедь, но из-за риска умереть от голода или угодить в работный дом злоупотреблять ею нелегко, хотя на практике она является одной из самых неоспоримых истин в системе моральных ценностей. Только взгляните, будьте так добры, на одного из трудолюбивых людей. Он сеет суетливость и пожинает несварение желудка; он вкладывает невероятную деятельность в процесс, а взамен получает изрядную долю нервных расстройств. Либо он полностью отстраняется от любого общества и живёт затворником в мансарде с домашними туфлями и свинцовой чернильницей, либо появляется перед людьми кратковременно, с издёрганными нервами, чтобы выплеснуть накопившийся гнев, а потом вернуться к работе. Мне безразлично, насколько усердно и успешно он работает, но этот господин – жуткая заноза в жизни многих людей. Если бы он покинул мир, они стали бы гораздо счастливее. Им легче обойтись без его услуг в Министерстве Волокиты [10] , чем терпеть его капризы. Он отравляет жизнь у самых её истоков. Уж лучше быть разорённым до нитки племянником, козлом отпущения, чем круглосуточно одержимым кошмарами сварливым дядюшкой.
13. И что же, во имя Всевышнего, всё это значит? Почему они портят свои и чужие жизни? Вопросы того, что человек обязан публиковать в год три или тридцать три статьи, что он должен закончить или не закончить величайшую картину-аллегорию, мало интересуют окружающий мир. Ряды живущих полны. Пусть тысяча падёт, всегда найдутся те, кто поднимет знамя. Когда Жанне д'Арк сказали, мол, хорошо бы ей сидеть дома и посвятить себя женской работе, она ответила, что всегда будет кому прясть и стирать. Это относится даже к вашим особым талантам! Если уж природа, как сказано, «жизней вовсе не щадит» [11], то почему мы должны нянчиться с собой, воображая, что наша жизнь имеет какое-то исключительное значение? Предположим, что однажды тёмной ночью в заповеднике сэра Томаса стукнули по голове Вильяма Шекспира. Стал бы мир лучше или хуже? Нет, кувшин по-прежнему ходил бы по воду, коса – на покос, а ученик – к своим книгам. И никто никогда не узнал бы об потере. Если хорошенько поразмыслить, существует не так уж и много рукописей, сохранившихся до наших дней, да и цена им – фунт табака для бедняка. Это отрезвляющая мысль для одного из самых невероятных заблуждений нашей гордыни. И даже табачник, пораскинув мозгами, не найдёт в этой фразе особого повода для личного тщеславия. Ведь, несмотря на то, что, бесспорно, табак – отличное успокоительное средство, человеческие качества, необходимые для торговли этим продуктом, не так уж редки и вовсе не на вес золота. Увы и ах! Воспринимайте мои слова, как хотите, но ни один человек не является незаменимым. Просто у Атласа кошмар несколько затянулся! И всё же мы видим бизнесменов, которые трудятся, чтобы увеличить своё состояние, а потом бегают в суд по делам о банкротстве; писак, которые непрерывно строчат какую-то ерунду, пока их склочность не становится наказанием для окружающих, как если бы фараон приказал бы сделать булавку вместо пирамиды; и замечательных молодых людей, которые работают до упада, а их потом увозят в катафалке с красивым белым плюмажем. Не возникает ли у вас мысль, что какой-то великий распорядитель шепнул им на ушко об особом предназначении? И якобы тёплый шарик, на котором разыгрывают все наши фарсы, это пуп Вселенной? Только не было этого. Цели, ради которых они отдают свою единственную молодость, могут быть призрачны и даже опасны; слава и богатство, которых они жаждут, могут и не прийти или прийти слишком поздно, и сами они, как и окружающий мир, столь ничтожны, что разум замирает при одной лишь мысли об этом.
[1] Согласно английскому суеверию, шестипенсовая монета может приносить владельцу удачу.
[2] Леди Шалотт – героиня одноимённой баллады английского поэта Альфреда Теннисона.
[3] Эмфитевзис (лат. emphyteusis, от др.-греч. ;;;;;;;;;; – прививка, насаждение) – вещное наследуемое отчуждаемое право владения и пользования чужой землёй с обязанностью вносить арендную плату в пользу собственника и не ухудшать имения.
[4] Стиллицидиум – капание, капающая жидкость (лат.).
[5] Работный дом – в Англии того времени учреждения, направленные на изоляцию и принуждение к труду нуждающихся, мелких преступников и нищих.
[6] Шарль Огюсте;н де Сент-Бёв (1804 – 1869) – французский литературовед и литературный критик, заметная фигура литературного романтизма. Публиковал также поэзию и прозу.
[7] Персонажи книги Уильяма Теккерея «Ньюкомы: Жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром».
[8] Уильям Хэзлитт (1778 – 1830) – один из классиков английской эссеистики. Работал над книгой диалогов со своим старым другом, художником Норткотом.
[9] Сорок седьмая теорема Пифагора, ошибочно приписываемая Евклиду. Формулируется в настоящее время: «Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов его катетов».
[10] Министерство Волокиты – вымышленный орган государственного управления из романа Чарльза Диккенса «Крошка Доррит».
[11] Строка из поэмы Альфреда Теннисона «In Memoriam A.H.H.» Перевод Э.Соловковой.