МОЙ ВЫБОР
Впечатления детства так врезаются в память, что спустя десятилетия вновь возвращают нас мысленно в то далёкое время и рука сама тянется к ручке и чистому листу бумаги, чтобы отразить всплывшие в памяти эпизоды в строках воспоминаний.
Родился я в 1946 году в небольшом селе Комаревцево на Белгородчине. До районного центра 30 километров пути по грунтовой дороге, а до города Старого Оскола - двадцать. До райцентра тогда добирались по железной дороге или на попутном транспорте. А чтобы попасть в город Старый Оскол , сельские жители пользовались услугами старооскольской автостанции, руководство которой высылало в Орлик грузовые такси. В логах после дождей эти такси часто буксовали и пассажиры что есть мочи выталкивали автомашины из грязи…
Я хорошо помню наше полуголодное, босоногое детство. Все леса и перелески, овраги и холмы вокруг села были изрыты окопами, которые во время войны рыли наши матери, помогая бойцам делать полевые укрепления. В список тружеников тыла, переданный в сельский совет, моя мама включила всех трудоспособных женщин села той военной поры, которые принимали участие в возведении полосы обороны из окопов и траншей, а также пахали в войну колхозную землю на коровах . Родители рассказывали, что немцы прорвали фронт и наше село полгода, с июля 1942 года и до 29 января 1943 года было под оккупацией немцев и мадьяр. После освобождения от оккупантов села возле Орликовского леса базировался аэродром подскока, откуда наши лётчики совершали боевые вылеты на Огненную дугу.Окопы и земляные укрытия для техники можно отыскать в лесу и в наши дни. А в Гремячем лесу, в полутора километрах от села, где наши войска попали в окружение в июле 1942 года, земля была буквально «нашпигована» оружием и боеприпасами и это таило в себе серьёзную опасность даже после разминирования этой территории. Родители запрещали нам ходить туда, но деревенские сорванцы, которые были постарше нас, находили там и бросали в костёр патроны, выплавляли тол из неразорвавшихся снарядов и мин, что могло закончиться трагически и такие случаи тогда были. Сам я к гранатам и запалам никогда не прикасался, а вот патроны от мадьярских винтовок разряжал и извлечённый порох отдавал соседу- охотнику, за это он разрешал мне сделать выстрел из ружья холостым патроном, что приводило меня в восторг.
В школе же все наши учителя были фронтовиками, многие имели ранения, и уж они на уроках всегда объясняли нам меры безопасности и категорически запрещали брать в руки неразорвавшиеся боеприпасы, а потому никто из моих сверстников от этого не пострадал.
В моей семье дед по отцу и родной дядя-офицер погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Отец, капитан Красной Армии, воевал на Халхин-Голе, прошёл всю войну от начала в июне 1941 года и до окончания в мае 1945 года, за что был награждён многими боевыми орденами и медалями, а старший брат стал офицером, когда мне было 13 лет, поэтому я с детства мечтал служить в армии.
Когда подрос, то надо было помогать родителям, что в селе считалось делом привычным. С 15 лет я начал работать в колхозе: подвозил на поля воду женщинам, работал прицепщиком, помощником заведующего зернового тока, запускал бензиновые движки ЗИД для веялок, рисовал плакаты, играл в клубе на баяне.
Как и все юноши призывного возраста, я в 1964 году прошёл в районном военном комиссариате военно-врачебную комиссию и в числе других призывников был отобран кандидатом для поступления в военное радиотехническое училище. Оставалось только подождать окончания школы. Орликовскую среднюю школу я окончил с золотой медалью в июне 1965 года, и твёрдо решил поступить в Московский государственный университет, но соответствующего бланка аттестата о среднем образовании в районном отделе народного образования в наличии не оказалось. Не было у меня и паспорта, впрочем, как и у всех колхозников. В те годы в сёлах ни у кого паспортов не было и молодые ребята с большим желанием уходили на службу в армию, зная, что после увольнения с военной службы они сразу могли получить заветный паспорт и выбрать профессию.
7 июля 1965 года я, наконец, получил аттестат о среднем образовании и пошёл с ним к председателю нашего колхоза, чтобы объяснить ему возникшую проблему. Председатель колхоза Федорищев меня знал, поскольку я являлся членом колхоза с 1962 года. Внимательно выслушав меня, председатель тут же предложил мне поехать с ним в военкомат и обо всём рассказать военному комиссару, на что я с радостью согласился. На колхозной грузовой машине мы в тот же день поехали в райвоенкомат. В кабинете военного комиссара сидел убелённый сединами подполковник- фронтовик. Уточнив цель прибытия,он сразу дал команду одному из своих подчинённых принести моё личное дело призывника. Полистав личное дело, военный комиссар сказал:
-Мы отобрали тебя в военное училище.
- Товарищ подполковник, я хочу поступить в МГУ.
-Это огромное здание на Ленинских горах?
- Да.
- А поступишь?
- Постараюсь, а если не поступлю, вернусь домой и осенью призовёте на службу в армию, в МГУ экзамены с 1 августа.
И тут в разговор вступил председатель колхоза Федорищев:
- Парень мечтает поступить в МГУ и, судя по тому, как он отлично учился в школе, поступит. После этого военный комиссар приказал выписать мне для районного отдела милиции справку и, получив её, я пулей помчался в паспортный стол милиции, где мне через день выдали заветный паспорт в сером переплёте.
10 июля 1965 года, с чемоданом книг, имея в кармане всего 50 рублей, я сел в поезд "Дебальцево- Москва" на железнодорожной станции Старый Оскол и отправился в Москву. Впереди были вступительные экзамены и учёба на юридическом факультете в Московском государственном университете имени М.В.Ломоносова
Путевку в жизнь мне дали в родной школе и в нашем колхозе имени А.М.Горького…
Забавней не было мотива
Свистеть, засунув пальцы в рот.
Была ли в жизни перспектива
У несмышлёнышей-сирот?
В деревне маленькая хатка,
До школы – три версты пути.
Одежда старая, в заплатках,
И не терпелось подрасти.
Истопят к ночи в хате печку,
Горит зажжённая свеча.
Сосёт ягнёнок мать-овечку,
Желудком тощеньким урча.
Всю ночь овчиной грели спину,
Скулил под дверью пёс Дружок,
И пол, покрытый жёлтой глиной,
Слегка припудривал снежок.
Сказать бы – хуже не бывает:
То нищета, то недород,
То председатель зло срывает,
Он знал, как брать нас в оборот.
Зимою – сани, летом – дроги,
И все напасти в гости к нам.
Не поморозить только б ноги –
Мечталось сельским пацанам.
Но мы топтали свои стёжки,
Сказать уместно в двух строках.
И в праздник Вербное серёжки
Сжимали бережно в руках.
Зачем всё это вспоминаю?
Пора давно про то забыть.
Да потому, что твёрдо знаю,
Умели сами хлеб добыть.
Страна для нас открыла двери,
А до Москвы – рукой подать.
Я, как и все, в удачу верил,
В себя и божью благодать...