ГЛАВА 3
Ведьма:
Теперь, дружок, садись,
поведай от основ,
Как ты чужую жизнь
отнять бывал готов!
Мелузина Эскурдадо
пьеса-фантасмагория
«Лесные братья»
Признаться честно, я испугался.
Бывал я в разных переделках. Не единожды дрался на дуэлях. Ранил и получал раны сам. Двух противников убил. Один чуть не убил меня — шпага лишь чудом ушла в сторону, наткнувшись на ребро. То есть, вид крови меня не смущает. Видал я и рабочих, извлечённых из-под завала. Видел, что осталось от несчастного, который упал в ковш с расплавленным железом.
Но внезапно появившаяся на пороге моего дома мёртвая рука... К этому нельзя быть готовым, потому что невозможно предположить. Как ужасный финал детской рассказки: «Отдай мою руку!» Если произнести, как следует, с выражением и с чувством, то можно напугать до икоты. Отнимаются ноги, а из горла вырывается крик, даже если знаешь заранее — всё это выдумка и игра.
А здесь всё было серьёзно. Какие уж там игры...
Увидев окровавленную руку, я вскрикнул, отпрыгнул назад, зацепился за лоскутный коврик, упал на стену, ударившись локтем. Но шпагу не выронил! Хоть и в левой руке, а клинок смотрел в сторону двери.
Кажется. падая, я наступил на Теодора. Или пнул его, сам того не желая. С горестными криками кот умчался вверх по лестнице. Сейчас забьётся под кровать и будет обижаться на весь мир, пока не проголодается ещё сильнее.
Не отводя взгляда от руки, я поднялся. Набрал в грудь побольше воздуха, шагнул вперёд и ударил в дверь ногой. Она распахнулась, в прихожую ворвался морозный воздух.
Сыпал лёгкий снег. В доме напротив из под закрытых ставней пробивался жёлтый свет, полосами ложась на сугробы.
На крыльце лежал мёртвый человек.
На моём крыльце.
Мёртвый человек.
Просто замечательное начало новой жизни в культурной столице.
Теперь возникает вопрос — что делать с трупом? Как в Вальяверде вызвать стражу? Как там она называется у них? Вигилы, констебли или милиция? Что ни город, то свой норов...
И кстати, кто это несчастный покойник?
Я наклонился над трупом.
Нет, не может быть!
До боли знакомое доброе лицо! Ни бороды, ни усов. Чуть одутловатые щёки и раздвоенный подбородок. Густые, сросшиеся на переносице брови.
Ансельм де Турье!
Мой единственный, преданный друг...
Человек, который никогда не отказывал в помощи, никогда ни в чём не упрекнул. Старший товарищ, поддержавший меня в начале поэтического пути, всегда готовый посоветовать и подсказать.
Прекрасный поэт, чьи стихи отличались тонкостью и лиризмом, лёгкой грустью и безмерной любовью к жизни. Ансельм обладал ещё одним замечательным талантом, кроме поэтического дара. Он прекрасно играл на лютне и каждое второе стихотворение превращалось в песню. Вот ту мне было его не переплюнуть! Какие залы собирал он! Какой восторг вызывал у публики! Поклонницы вились вокруг Ансельмом, как пчёлы на цветущем лугу, что порождало немалую зависть у прочей сочиняющей братии. У кого белую, а у кого-то и чёрную. Но убивать из-за этого?
Ансельм лежал на боку, вытянув руку к моей двери. Да, ту самую, которую я увидел и испугался. Снег под ним весь пропитался кровью, подтаял, но уже успел схватиться ледяной корочкой. Короткий дублет на меху расстёгнут. Рубашка тоже в крови.
А где же рана?
А вот... И не одна. Плечо, бедро, живот... И наконец, смертельная — точно в горло.
Ножны Ансельма пусты.
Значит. Он видел врагов заранее, пытался защититься. К несчастью, мой друг, будучи прекрасным поэтом, оставался даже в зрелом возрасте никаким фехтовальщиком. Несмотря на благородное происхождение, упражняться со шпагой он не любил, предпочитая лютню. А ведь я говорил ему! Сколько раз предупреждал — наступит такой миг. Когда жизнь твою смогут спасти не стихи и песни, а крепкие колени и подвижные запястья. Ансельм смеялся надо мной и отвечал, что, если бы я меньше времени проводил с железками в руках, посвящал его сонетам и одам, то мог бы стать лучшим поэтом Империи за последние двадцать лет. Вот так мы частенько спорили, подкалывали друг друга и перебрасывались шутками, как мастера клинка выпадами и парадами, рипостами и батманами .
Не знаю, спасёт ли когда-либо мою жизнь искусство фехтования, но вот Ансельму пренебрежение им обошлось дорого.
Господи! О чём я думаю над телом убитого друга!
Нужно, конечно, сообщить констеблям, но, прежде всего, не стоит оставлять Ансельма на крыльце. Поднатужившись — он всегда был фунтов на сорок тяжелее меня, — я втащил тело в дом.
Снова выбежал на улицу. Соседи спят. Патруля нигде не видно. Тишина и благостность ночи никак не вязались с происходящим. Полный диссонанс. По изрытому и покрытому пятнами крови снегу я определил, откуда пришёл, а скорее всего, приполз, теряя последние силы, Ансельм. Попытался мысленно восстановить картину.
Итак, Ансельм знал, что я приезжаю вчера поздно вечером, почти ночью. Не мог сдержаться, вышел из дома — а может, после очередного поэтического выступления — и отправился ко мне. Он мог знать, где меня поселят? Безусловно. Уверен, что все, тем или иным образом связанные со двором её светлости Алоизы фон Геммельдорф, знакомы с Теодором Юнкусом. А коль так, то для Ансельма не составило труда узнать у него улицу и дом. Он спешил повидать меня, но где-то неподалеку встретил засаду. Сколько было врагов, сейчас уже не узнаешь, даже если прийти на место стычки. Следопыт из меня никудышный, у меня другие умения. Но, так или иначе, Ансельм де Турье защищался, но не справился с нападавшими или нападавшим. Получил рану в горло, которую убийцы сочли смертельной. Но, истекая кровью, мой друг полз ко мне. И умер на крыльце.
Хотя вряд ли я смог бы его спасти, но всё равно испытал стыд, что спокойно спал, в то время, как Ансельм отдавал душу Господу на холодном снегу. Возможно, он что-то хотел сказать мне. Назвать имя убийцы, например...
Пока я бестолково бегал по запорошенной улице, небосвод начал сереть. Светало, скоро утро. Проснутся соседи, увидят кровавую дорожку и сами вызовут стражу. Пора возвращаться в дом. Ступив на крыльцо, я обратил внимание на одну деталь, которая раньше не привлекала моего внимания из-за царившей темноты. На светло-жёлтой краске, которая покрывала дверь снаружи, виднелись корявые буквы, написанные чем-то тёмным. Чем-то тёмным? Так кровью же!
Осознавая, что жить ему осталось немного, Ансельм пытался что-то мне передать. Что же именно? Может, это имя убийцы? Я упал на колени и, едва ли не носом касаясь двери, поскольку света ещё не хватало, попытался прочитать. К сожалению, ничего вразумительного. Стихотворная строчка. За ней ещё одна, но не дописанная но конца. Последняя литера размазана — видимо жизнь оставила моего несчастного друга. Текст не его. Я прекрасно знаю стихи Ансельма — его манеру сложения, ритмику, игру с образами, интересные неизбитые рифмы. А тут — какое-то убожество. Автора этого двустишия лично я не пустил бы даже на порог зала, где собираются поэты для обмена новинками творчества. Ну, разве что на сольное выступление кого-то, чтобы слушал, проникался, понимал силу художественного слова, учился отличать жалкие потуги от поэзии. Зачем Ансельм это написал? Или меркнущий разум вытащил из глубин памяти услышанный когда-то ужас?
Разочарованный я закрыл двери, вошёл в дом, присел на ступеньку рядом с телом, попытался придать ему обычную для покойников позу. Ну, то есть, сложить руки на груди. Не получилось. Труп застыл на морозе и не поддавался.
— Ансельм, Ансельм... — пробормотал я. — Как же ты так...
Первой попавшейся под руку кухонной тряпкой я оттёр кровь с доброго лица, искажённого предсмертной мукой. Нет прощения тем, кто убивает поэтов. Талантливых, щедрых душой, открытых. Пусть это будет кто угодно — заезжий мастер фехтования, местные брави ... Да будь это хоть сам Йохан Ванукович бан Пшичины или местный кардинал Ферондо ди Тракатто! Мне всё равно. Найду и отомщу. И когда убийца Ансельма отправится в Преисподнюю, я скажу: «Квентин де Грие, ты исполнил своё жизненное предназначение! Теперь можешь до самой смерти сидеть, сложа руки, никто тебе слова не скажет!» А когда я что-то решаю, я иду до конца, невзирая на трудности и опасность.
Вот только как найти убийцу? Я — человек в этом городе новый. Никого не знаю, кроме мастера Юнкуса, даже дорогу в лабиринте улиц сам не найду. Похоже, поставил я себе задачу, подобную той, что упоминается в старинных сказках: «Пересчитай все звёзды на небе, все капли в море, все шерстинки на шкуре коня...» Как это сделать?
Думай, Квентин, думай. Неразрешимых загадок не бывает. Нужно только очень тщательно всё обмозговать, найти правильный подход. Из каждого запутанного узла торчит ниточка, потянув за которую можно его распустить. А не найдётся такой «хвостик», можно поступить как император Публий Спурий Тит — прадедушка Юлиуса Луция Гая. Тот взял да разрубил сложный узел мечом. И через два года стал императором, а до того был простым пожизненным консулом.
Думай, Квентин, думай...
В дверь несколько раз сильно постучали. Кулаком или прикладом мушкета.
Не успел я открыть рот, чтобы ответить, как открылась дверь и ворвались сразу несколько человек. Лица суровые, напряжённо-настороженные. В руках дубинки и широкие тесаки — стражники, набранные из горожан, отдают предпочтение им, а не благородному оружию дворян. В прихожей сразу стало тесно.
— Держи руки на виду! — яростно бросил мне старший — коренастый с седыми висками и лиловыми нижними веками.
Второй вцепился в мою шпагу, как коршун в куропатку. Видимо, боялся, что я начну их убивать. Что за глупость... Во-первых, я и сам хотел вызвать констеблей, а во-вторых, пытаться в тесном пространстве нападать на кого-то с длинным клинком равносильно самоубийству.
— Может, пройдёмте на кухню? — спросил я.
Ну, просто для того, чтобы не стоять молча, не надеясь на разумный ответ, но седоватый, на удивление, кивнул.
Теодор, увидев столько чужих одновременно, выгнул спину и заорал. Я видел, что мой питомец готов перейти в атаку. Его численное превосходство противника никогда не пугало.
— Вот это зверь! — восторженно, но с изрядной долей испуга, пробормотал один из стражников — безусый, курносый, раскрасневшийся с мороза.
— Цыц! — прикрикнул на него старший, но и он смотрел с удивлением.
— Я кота запру... — нерешительно предложил я.
— Это ещё зачем?
— Так покусает!
— Я ему покусаю! — седоватый взвесил на ладони дубинку.
— Послушайте, — попытался воззвать я к разуму констеблей... или как они здесь называются? — Кот злой, чтобы избежать неприятностей...
— Молчать! — прервал меня седоватый. — сел за стол. Руки держать на виду!
Вспыхнувшую на миг ярость я подавил усилием воли. Да, передо мной чернь, возомнившая о себе невесть что. Но и я — один в незнакомом городе. Слишком долго объяснять, что я потомственный дворянин. Поэт, явился по приглашению герцогини... да и услышат ли? Сила сейчас на их стороне, хотя правда — на моей.
Лучше подчиниться.
Я присел, положил ладони на столешницу, позволив себе всё же заметить:
— Прошу вас соблюдать привила приличия. Не в хлеву!
— Ты кто такой? — ничуть не смутился старший дозора. — Откуда здесь взялся, в пустом доме?
— Я — Квентин де Грие из Сальгареды. Дворянин. Инженер имперских мануфактур в отставке. Поэт. Дом принадлежит мне со вчерашнего вечера.
— Бумаги имеются? — чуть пониже тоном осведомился констебль.
— Если вы умеете читать, то принесу.
— Ещё чего! Где лежат?
— Наверху в саквояже.
— Карло!
— Я! — вытянулся румяный.
— Принеси!
— Должен заметить, вы нарушаете закон. Я — дворянин, — твёрдо произнёс я.
Кстати, Теодор куда-то подевался. Кроме дьявольской крикливости мой кот обладал природным чутьём на ожидающие его тумаки. Разумеется, считал долгом их избегать по мере возможности и прилагал для этого все усилия.
— А если дворянин, так людей в подворотне резать можно?
— Какая подворотня? Кого я резал?
— Это же надо! У него на крыльце был покойник! Бегал по улице со шпагой наголо! И он ни при чём! — седоватый искренне восхитился.
Я бегал со шпагой? Ну, да... Бегал. А кто же мог меня видеть? Очевидно соседи. Милые, наверное, люди. Главное, добропорядочные и законопослушные. Не поленились в такую рань вызвать констеблей.
О! Вот и они! Легки на помине! За спинами суровых констеблей, призванных охранять покой на улицах Вальяверде, стояли двое сознательных горожан. По всей видимсоти, муж и жена. Возрастом за пятьдесят. А то и старше. Похожие друг на друга, как это бывает с людьми, прожившими вместе долгую жизнь. Круглолицые, плотные, невысокие. Она в чепце, он в берете. Зажиточные мещане или выходцы из богатого ремесленного цеха — беднота на нашей улице не поселится. Если бы какой-нибудь скульптор задумал поставить монумент, символизирующий любопытство, то лучших натурщиков ему бы не удалось найти от западного моря до восточного и от северных плоскогорий до далёких южных болот. Почувствовав мой взгляд из олицетворения любопытства они превратились в олицетворение растерянности и испуга и скрылись за широкими спинами. Как мне показалось, просто присели и на полусогнутых отправились восвояси.
Карло шагнул к лестнице, ведущей наверх.
Я вздохнул. Мерзкое чувство, когда понимаешь, что любое вмешательство только ухудшит твоё и без того зыбкое положение.
— Отставить! — хриплый голос резанул по ушам, как ржавая пила.
Констебли застыли и вытянулись в струнку не хуже личной гвардии императора на ежегодной церемонии выхода к народу. Грудь колесом, плечи развёрнуты, глаза выпучены и устремлены в никуда. Бесцеремонно раздвинув их, вошёл невзрачный человек маленького роста, из-за сильной сутулости казавшийся вообще карликом. Тёмная куртка с меховым воротником. Бархатный берет. На боку шпага. Лицо ничем не примечательное — остроконечная бородка, кустистые брови. Ну, вот, разве что белёсый шрам на щеке.
— Вам заняться нечем? — прохрипел он, бесцеремонно разглядывая констеблей.
— Никак нет! — рявкнул седоватый.
— Тогда останешься ты, Пьетро, и Карло. Остальные — вон! Делом заниматься!
Он произнёс последнюю фразу негромко, но я не успел досчитать до двух, как на моей кухне осталось трое, включая меня. Ну, и, конечно, Теодор.
Невзрачный склонил голову к плочу, разглядывая моего кота.
— Рошарская порода. Красавец!
— Благодарю вас, милостивый государь, — вежливо ответил я, всё ещё не понимаю — кто это и откуда у него такая власть.
— Сэккет ди Панго, — поклонился он, будто прочитав мои мысли. — Здешний префект. С кем имею честь?
— Квентин де Грие из Сальгареды, — повторил я. — Инженер имперских мануфактур в отставке. Поэт.
— Поэт? — Сэккет ди Панго пододвинул табурет и уселся напротив меня. — Поэтов в Вальяверде хоть пруд пруди. Их бы чуть поменьше...
— Вы не любите поэзию? — удивился я.
— Поэзию люблю. Поэтов — не очень. Поймите меня правильно, господин де Грие. Пьют, шумят, распутничают, устраивают потасовки. Иногда... — Он подался вперёд, будто собираясь сообщить страшную тайну. — Иногда даже со смертельным исходом.
— Значит, это не первый случай7
— Что именно?
— Убийства поэта.
— Убийство поэта?
— Ну, да. Если вы заметили, у меня в прихожей лежит мертвец.
— Его трудно не заметить. Даже ваши соседи заметили.
— Да, милейшие люди. Кстати, как они вызвали констеблей?
— А вам не показали?
— Что именно?
— Систему оповещения.
— Нет... — Я, в самом деле, не понимал, к чему он клонит. — Видимо вчера поздно приехал...
— Там в прихожей на стене есть колёсико с рукояткой.
— И?
— От каждого дома в префектуру протянута стальная проволока. Очень хорошая. Её делают...
— Я знаю, где её делают. И как делают, тоже.
— О! Я забыл, что вы из Сальгареды. — Ди Панго отвлёкся на мгновение. — Карло, принести саквояж господина де Грие. И упаси тебя Господь попытаться его открыть. Пьетро!
— Да!
— Пойди опроси соседей. Ди Бернабо уже не надо. Других соседей.
— Слушаюсь!
Седоватый едва ли не бегом кинулся исполнять приказ.
— Тяжело с ними, — вздохнул ди Панго. — Никакого понятия о дисциплине. Так вот, об оповещении. Если крутить колёсико, оно дёргает за проволоку. Там же рядом есть табличка с указанием — сколько раз в каком случае крутить. Пожар — один раз медленно, а потом два раза быстро. Драка — три раза быстро. Ну, и так далее. Это я придумал.
— Замечательная идея! — искренне восхитился я.
Он скромно потупился.
— Так что мы говорили насчёт поэтов?
— Убит мой давний друг — Ансельм де Турье. Мимо его тела вы изволили пройти, когда входили в мой дом. А вы, префект, вместо того, чтобы ловить убийцу, беседуете со мной.
— Вы, господин де Грие, — взгляд Сэккета ди Панго стал колючим, — говорили, что инженер в отставке.
— Да.
— И поэт.
— Не возражаю.
— Ну, вот я же не учу вас собирать паровые машины или писать сонеты, верно?
Я кивнул. Смысл оспаривать очевидное?
— Вот и не учите меня расследовать убийства.
Вернулся Карло с моим саквояжем, поставил его на стол. Я достал бумаги, подтверждающие мою личность — верительная грамота из магистрата Сальгареды, несколько рекомендательных писем от известных меценатов, в том числе герцога Франческо де Шарми, третьего консула Империи, и барона Отто фон Вогт, владельца крупнейших железолитейных мануфактур. Передал документы префекту. Тот внимательно прочитал. Вернул.
— У меня нет сомнений в том, что вы и есть господин Квентин де Грие. Личность покойного мы обязательно уточним...
— А поиски убийцы?
— Ну, у меня есть одна версия. Изложить?
— Сделайте милость.
— Поэт и отставной инженер Квентин де Грие приезжает в Вальяверде в поисках давнего врага. Господина Ансельма де Турье. Они договариваются о встрече в нескольких кварталах от дома, который снял господин де Грие. Во время разговора возникает ссора. Возможно, старые обиды. Возможно, на пустом месте, как это часто бывает у поэтов. Ссора перерастает в поединок. Господин де Грие убивает, вернее. Смертельно ранит господина де Турье. Возвращается домой и безмятежно укладывается спать...
— Позвольте! — вмешался я.
— О, простите... Не безмятежно. Терзаемый угрызениями совести господин де Грие укладывается спать. Но раненный господин де Турье из последних сил ползёт к дому своего убийцы. Умирает на пороге, не рассчитав силы. Господин де Грие пытается спрятать труп, втащив его в дом. Возможно, он хотел расчленить тело и скормить его своему коту рошарской породы.
— Попрошу!
— Извините, если ошибся. Я знаю множество других способов, но поэты не склонны отыскивать наиболее лёгкие и доступные. Замысел господин ле Грие сорвали бдительное соседи, чета ди Бернабо. Как вам такая версия?
— Вынужден заявить, — я надеялся, что голос не слишком дрожит от ярости. — Вынужден заявить, что ваша версия — грязные поклёп! Она не имеет ничего общего с действительностью.
— Может быть... — задумчиво проговорил ди Панго, рассматривая успокоившегося Теодора. — А может, и нет. Я знаю случаи, когда самая неправдоподобная версия оказывалась единственно правильной. Следствие разберётся.
— А следствие будете вести вы?
— Само собой. Я же здешний префект. Другого пока не назначали.
— Полагаю, придётся назначить! — послышался негромкий голос.
В дверях стоял никто иной, как мастер Теодор Юнкус, собственной персоной. Как я мог о нём забыть! За его плечом маячил крепкий малый, вихрастый и круглолицый. На вид — деревенщина деревенщиной. Но глаза плута.
— Мне кажется, господин ди Панго, — поверенный герцогини сразу взял быка за рога, — что я только что стал невольным свидетелем того, как должностное лицо пыталось вымогать взятку у приезжего дворянина. Известного поэта, прибывшего в Вальяверде по личному приглашению герцогини Кранг! — Сейчас его голос звучал совсем не так, как на станции. Откуда только прорезались властность и сила.
Сэккет ди Панго нисколько не смутился.
— Давайте не будем вмешиваться в мои методы работы, мастер Юнкус. Настанет тот день, когда мои знания и умения понадобятся её светлости или лично вам. Хотелось бы к тому времени не растерять добрые отношения.
Тут я не выдержал:
— Мастер Юнкус! Объясните же господину префекту, что я не мог убить Ансельма!
— Подтверждаю, — важно склонил голову человек герцогини. — Господин де Грие и господин де Турье находились в самых дружественных отношениях, что господин де Турье не раз подтверждал в личных беседах с её светлостью. Я немедленно доложу её светлости о трагическом происшествии. Не сомневаюсь, похороны господина де Турье пройдут за наш счёт. Уверен, что её светлость будет весьма благодарна вам, господин ди Панго, за быстрое и профессиональное расследование этого ужасающего преступления. Но смею вас заверить — в настоящее время вы ищете не в том направлении.
— Хорошая ищейка ходит «змейкой», — усмехнулся перфект. Поднялся из-за стола. — Мастер Юнкус, передавайте мой самое искреннее почтение её светлости. Господин де Грие, прошу прощения за причинённые неудобства. Честь имею откланяться.
Он направился к выходу, констебли потянулись следом.
Юнкус торжествующе улыбнулся, но на самом пороге Сэккет ди Панго остановился и сказал, словно оправдываясь в забывчивости.
— Господин де Грие, надеюсь вы не будете возражать, если мы продолжим нашу беседу в любое удобное для вас время. В интересах следствия, само собой. Мне кажется. вам есть чем помочь мне в поисках убийцы.
И тут я вспомнил!
— Господин префект! Одну минуточку! У меня есть для вас одна улика, которая может пригодиться!
— Да? Крайне любопытно. И что это за улика?
— Ансельм перед смертью написал на двери кровью...
— Немедленно показывайте! — Ди Панго, что называется, «сделал стойку», как хороший охотничий пёс.
— Да! Конечно! Пойдёмте!
Мы выбежали на крыльцо. Я наклонился, ожидая увидеть литеры цвета запекшейся крови и... застыл в недоумении. Кто-то — знать бы ещё кто? — набрав в пригоршню снег, стёр надпись. Теперь на светло-жёлтой краске остались лишь неясные разводы.
— И это всё, господин де Грие? — разочарованно произнёс перфект, опустившийся на одно колено рядом со мной. — Не уверен, что такая улика поможет следствию.
Он выпрямился, отряхнул снег с добротных брюк.
— Прощайте. Вернее, до свидания.
Мы с Юнкусом долго смотрели, как он, в сопровождении Пьетро и Карло, уходит по улице, ссутулившись ещё сильнее и спрятав ладони в подмышках.