Кусками льна крошащиеся стены,
Напорист свет в прикрытое окно.
И сердце мается надеждой перемены,
А разум шепчет, что ему уж все равно.
Площадный мат, истерики и нервы.
Иду по улице, навстречу холод снов.
В которых ты, и у тебя я первый.
И оба знаем, что у нас теперь любовь.
Ветра по крышам скачут, рвя подметки,
И настигая поверху и вниз.
Весь мир подобием сырой и хлесткой плетки.
И сердце просит пыль кружить на бис.
Пока еще просвет и облака тоскуют,
Сгущая набухающий свой фронт.
Глаза мои безрадостно целуют
Раскрывшийся проплывший мимо зонт.
Века как пули, трассами раздумий,
Так явен мир, что стар, и мудр, сед.
Но шепот неба не ко мне, для мумий
Совета вышнего, ни в жизнь, пожалуй, нет.
Сгорают весны, их засыплет снегом.
Пурга завьюжит, навевая сон.
А взор полнится тем портовым брегом,
Где сердца два забились в унисон.
Как не проходит боль, так не проходит счастье...
Должно быть так, ведь это как закон!
Но где-то в памяти нечаянное «Здрасьте!» —
Споткнется тут же о скупой «Пардон».
Простые встречи среди лиц, моменты взгляда.
Средь миллионов есть твой человек...
И вроде находя, бежишь стремглав — не надо!
Иль мимо провожаешь как на век.
Часы безмолвной тишины средь стен и полок.
И книжки умные на них, рядами глаз.
Зрачки из «О» и прочих недомолвок.
Не научили ничему, в тот самый час.
Когда рука еще держала твою щеку,
И палец гладил, и крошился взгляд.
И губы сжаты, и слова без толку.
Потом закрылась дверь — ворвался ад.
Как сонм бескрылых тварей и с крылами.
Как будто мир мгновенно стал иным.
И я ушел в себя поточно снами.
А ты ушла навек, чтоб быть с другим.
Вот утро, и проснется тут зевота.
И надобно вставать, наметить путь.
Кто выдумал что так легко найти кого-то.
Когда кого-то уж обратно не вернуть.