Замечая на лепестках молчанье росы,
И касаясь сердечно времен невозвратных,
Обретая секундою прежней мановение красоты:
Образ тонкий, лучистый восстанет как прах.
Не хороним ушедших от нас, лишь забвенье,
Будто скрытый вуалью времен, опустевший музей.
И вот роза в стакане хмельном — настроенье.
И за стенами чуешь бродящих от скуки людей.
От стены, до стены, по углам взором шаря.
Находя для печали очередной мотив.
И на утро зеркально надежду проспавшая харя.
Унитаза журчащий облегчительный слив.
За порогом мелькают то весны, то зимы.
Подошел к остановке, бренча, очередной трамвай.
И слова безрассудны, и пути неделимы.
В подворотнях хрипя изнывает напутственный лай.
На просвет вся ладонь: в растопыренных пальцах.
К небу взор ненароком — кладбище рваного облака.
Сумрак дня, тяжесть дум, неспокойствие на руках,
То в карман, то в кулак, то огладкой затылка.
Для чего же любовь, почему так темно,
Если чувство искрило — воспламеняя...
И вот дверь. Вечер весь. И желанье одно,
Чтобы встретить тебя, взором лишь провожая.
Докучая во снах, и тревожа собой,
Вопрошать для чего ты измерила сердце рутиной.
Но проснешься: со стен неприязненный вой;
Уж стихает, но время скребется... скотиной?
Прямо лапками, когти ломая об пыл,
Задержавшись на миг, да и снова беснуясь.
Для тебя я зачем-то минутою был.
Средь подъезда, направо от лифта, целуясь.
И сказала «прости», и вдобавок «прощай».
Удивленно воззрившись на лик мой бесцветный.
А я только искал доморощенный рай:
Вот чтоб прямо вот здесь, вздохом честный.
Отчего эти сны, — что со мною не так? —
Что вгоняют бессрочно в снулую скуку.
Неужели на жизнь да останусь простак,
Что не держит у сердца родимую руку.
Что не встанет с рассветом, любуясь женой,
Не внесет в спальню с кухни поднос.
Лишь из сердца сочится докучливый гной.
И свербит на межбровье вопрос.
Палец ткнут между глаз, заостряясь на лоб,
Будто хочет сверлить пустоту в промежутке.
Да, бывает, с похмелья бросает в озноб.
И как жить в перманентной отчаянной шутке?
Вся судьба как капкан, на медведя поди,
Я на сцене что шут, самобытным кривляньем.
Зал притих, очи жрут — ты на них погляди:
Расскажи как бывал для любви изваяньем.
Не умея сказать, не умеючи взять
Руку нежно ее, простирая до сердца.
Не желая бессмысленно чувством страдать,
Пальцем жмешь в лоб злосчастный лица.
Ты не сходишь с ума, не становишься тлом,
А всего лишь, наверно, себя постигаешь.
Оставаясь на век самобытным ослом.
Над любовью непознанной смехом рыдаешь.