Она лежала как комок
бессмысленного мха причин.
Весь мир попал вдруг под замок:
мир белок, женщин и мужчин.
Она казалась неживой,
ведь неживой она была,
попала в пулю головой
и жизнь ей сделалась мала.
А этот подлый браконьер,
мальчишка с духовым ружьём,
природе показал пример
с намёком: и тебя пришьём.
А я как раз слал резюме,
чтоб на работу угодить.
Но я ни в чём ни бэ ни мэ,
пора с дороги уходить.
Ведь на дороге шкурки ком,
последыш баловства детей,
средь ясного безнебья гром,
в небытие пяток путей.
Вот заживём, коль превозмочь
наладимся любую смерть.
Но серый ком, инстинктов дочь,
как безнадёжности конверт.
Он восклицает на вопрос
и вопрошает ель в окне.
Он ведь родился, белкой рос
и оказался весь вовне.
Он прыгал, бегал и мычал,
как всех глухонемых закон.
Он жизнь убожеством встречал
и вот она ушла как сон.
Косноязычен немотой
и глух к стенаниям земли,
сей серый ком попрал пятой
секунд бегущих корабли.
Он ветер глухотой качал
и ветер задувал в глаза.
Немая белка, ты причал,
а мы живые паруса.
А мы гниём заместо всех,
кто отдаёт себя земле.
Война и мир и серый мех
кончают равные во зле.
Угроза вытекших глазниц
дорогу мерит пустотой.
Аэропорт, гнездо синиц,
лежит заржавленной верстой.
Мы из него не улетим,
мы – волоски убитых шкур
и мы друг друга шевелим,
когда весной поёт амур.
У мёртвой шкурки дыбом шерсть,
мы тянемся в простор небес
и миллиардов наших шесть,
но лишь один из нас воскрес.