Есть в солнечных краях одно чудо — дивом зовётся. Чудо это — целый народ, божественный, но земной. Любят дивы селиться рядом с людьми, и до того они бывают незаметны, что... да-да, только диву даёшься.
Так вот, где див поселится, таким свойством и станет обладать: у леса, так Лешему дальним родственником станет, в полях — среди бабочек затеряется, но есть поблизости озеро, и в нём живет особенный див.
В тех краях никогда не водилось русалок, и волей-неволей пришлось облюбовавшему водоём диву самому себе облик выдумывать.
Издалека поглянешь, ничего особого не увидишь. То ли где-то чешуя в камышах мелькает — серебристая, искрящая, то ли сом под водой проплывает — это див за всем происходящим смотрит. Уж чего-чего, а любопытства в нём на длинную-длинную жизнь, поэтому нередко над водой увидишь, как качается среди камышей под музыку ветра огромный стройный тритон. Как почует взгляд, обернется, сердце замирает — диво, как хорош!
Глаза у дивов чёрные, чернее ночного неба, но только тем они все и схожи.
У Озёрника, как прозвали его местные жители, говорят, по краю радужки настоящая радуга бегает. Я и сама это видела: див, на радость всем, общительный.
Рядом с дивьим озером всегда хорошо, словно душа там отдыхает. Блестит умиротворенно серебристая чешуя Озёрника да длинные, веерообразные ушки чутко поворачиваются на звук камыша. Любит див ветреные песни, а еще любит, чтобы ему на свирели играли.
Почти всегда на берегу его встречают гости. Приходят к нему и с гостинцем, и с просьбой, и просто так, по старой странной дружбе повидаться.
Порой бьёт он хвостом по воде неистово, будто гонит всех прочь, тысячи брызг вверх поднимает, а на следующий день засуха приходит, только вокруг озера трава в три раза пышнее и зеленее. Раз за разом подмечали люди, что див творит, и учились предугадывать погоду.
В грозу не сыскать Озёрника ни у берега, ни в глубине. До первого грома сидит див в камышах да на небо, не отрываясь, смотрит. Смолистые волосы треплет ветер, и будто не дождь, а шторм вокруг озера собирается, и стоит сверкнуть первой зарнице, прячется див под воду. Говорят, глубоко под озером пролегают лабиринты ходов. Там тысячи пещер и еще больше тупиков, и только сам властелин стихии может там проплыть и найти дорогу обратно. Но глядя на озерного дива, никак не скажешь, что стихия ему подвластна. Скорее уж он — любимое дитя озера, чем божество, почтившее лоно земли, покрытое водой. Наверно, оттого и говорят про дивов, что они волшебный народ. Никто иной не умеет так просто отдавать себя природе и продолжать быть собой, даже если ты — всего лишь калейдоскоп представлений о себе самом.
Но больше всего дивы любят звёзды, особенно солнце. Прятаться на свету кажется им забавным, а по ночам, считая звезды, дивы запоминают сказки, которыми потом делятся с теми, кто умеет их слушать.
Помните, какие особенные у Озёрника ушки? Див может запомнить с их помощью великое множество самых разных звуков, но вот рассказать о них, божество может только во сне. Сила сказанного у дива в пальцах, только тогда в нём пробуждается истинный голос, когда звёздным ходом заняты его мысли. Див — изумительно легкомысленное существо, едва ли в его памяти останется хоть строчка из того, о чем он с вами беседовал минуту назад, но стоит дать ему в руки что-либо для плетения, как по желанию дива даже из самых коротеньких ниточек-слов соберется настоящий мир.
Озёрник не был исключением, но слова свои плёл очень осторожно. Бывало заговорит с гостем да так простыми речами заболтает, что поворачивал искатель мифов восвояси, убежденный, что ему уже досталось сокровище дива, а тот знай себе, уже забыл о том, что рассказывал. Растаяли слова, как утренний туман, и не более. И всё же любил див подарки: за свои речи-сны брал он сновидения от тех, кто с теплотой в душе засыпал на окраине его владений.
Не раз бывало, уснешь у того озера, а див вылезет на берег, и, перебирая волосы пополам с водорослями, начнет сказку рассказывать. Голос гортанный, звуки мягкие, точно перина облака, что поутру над его озером в туман обращается, но эта сказка никуда не исчезала. Она выбирала себе человека и шла дальше: по земле, по суше, по воде и добиралась до звёзд.
Посмотрит через сотню лет Озёрник на небо, улыбнётся чему-то в своей странной памяти, и будет плести косы под песни ветра, рассказывая новую сказку на старый лад. И снова станет чьей-то душе тепло.
Дивий народ — оттого и дивный, что тепло они не отдают и не берут, а просто выбирают в нём быть.