Сборник стихотворений 46

Марат Капашев Поэт
В доме Отца моего сияют месяц и звезды,
В доме Отца моего блещут, как лалы, снега,
Тут говорят стихами, а также прозой.
Но все же больше склоняясь к идее стиха.

В доме Отца моего потчуют хлебом, квасом.
В доме Отца моего бьют за поклоном поклон
Так получилось: живет здесь белая раса.
И зимняя ночь длинна как последний сон.

Но все равно и к этому привыкают.
Душе и глазу такой безбрежный простор.
И люди верны друг другу как Герда Каю,
Хотя откровенья излишек Создатель стер.

Но все равно живут здесь добрые люди,
Хотя дерутся порою и пьют постоянно вино.
И сердце твое не будет знать никогда остуды
Если в ромашковый луг, в березовый лес влюблено.


Хорошо быть красивым и умным,
А счастливым еще хорошей.
Пирогами давиться с изюмом
И с улыбкой сидеть до ушей.

Чтобы рядом сидела Наташа,
Чуть подальше сидела Жаннет,
Софья, Ольга, Тамара, Параша -
Те, кого в поминании нет.

Чтобы пели им многая лета,
Танцевали гопак, краковяк.
Чтоб смеялся всю ночь до рассвета
Обожравшийся счастьем дурак.


Хризантемы везде, хризантемы
Чести, славе вселенский урон.
У микадо - хоть это не в тему -
Был всегда  хризантемовый трон.

Ах, восточная к роскоши тяга,
Как прививка к родному «авось».
И платочек, роняющий Яго,
И Отелло железная злость.


Не потворствуй душевному мраку,
Лишней крохи себе не бери.
Ты - не волк, ты – не рысь, не - собака,
У которой все черно внутри.

Раздавай, раздавай, собирая
Все, что есть и ни есть, раздари.
В двух шажочках всего лишь от рая,
Где сияют богов алтари.

Пища людей и пища богов
Многоразличны.
Вата из сахара, вата снегов
Аутентичны.

Мясо есть мясо и соль это соль
Горького вкуса
И закипает в кастрюльке фасоль -
Бусинки, бусы.

Все же есть общее: им насыщать
Пищею чрево.
Чем же богов, людишек прельщать
Отроки, где вы?

Ну-ка накройте живо столы,
Ставьте посуду.
Живо, аэды, богу хвалы.
Зримому чуду.

Все в этом мире есть чудеса
Пир и попойка.
Многоразличны птиц голоса
И неустойка.

Где жаворо;нок, где соловей?
Голос кукушки.
Ну-ка, веселье унылое взвей!
Ну же, старушка!

Так насыщают боги людей.
Люди-всесильных.
В мире материи, ткани идей
Зело обильны.

Все перемешано: зеркало, звук,
Отсвет и пляска.
Но шебаршенье в голосе, стук -
То невувязка.

Ну-ка гармонию живо наладь.
Пляску мне живо.
Пляшет убийца, пляшет и тать -
Вера в наивы.

Крутится, крутится всё колесо
Искренней верой.
Красный сияет, синий еще,
Желтый и серый.

Так, обнимая колени богов
Искренне чадо.
Все же чужих не платим долгов.
Надо ль-не надо ль.

Этим лишь жизнь для нас хороша
Тем, что довольно.
И для царевича, и для мыша
В затхлом подполье.

Все же кончаю эту я речь -
Лишнего много.
Надо бы автора плетью посечь.
Надо б, ей богу.


Какая-то пьянь навалилась
В автобусе мне на плечо.
И длилось мгновение, длилось
И длилось, и длилось еще.

Пылали закатные окна,
Хоть капал назойливый дождь.
И сердце печалью намокло
И била холодная дрожь.

Катарсисом это не пахло
А пахло банальной тоской.
И горькой улыбкою чахлой
Лицо озарилось такой.

И думал: все брошу, уеду
Куда–нибудь я в Сыктывкар
Забыть, никогда бы не ведать
Про этот закатный пожар.

Про эти минуты печали
Что старят тебя на века,
Что лодка грустит у причала
И в небе плывут облака.

И верить, что все повторится.
И дождь, и езда в никуда.
Все снится, и дождь этот снится
И черная эта беда.


Что нам сияло? Мгла предвечная.
Усталых вопли рожениц.
Что ожидает? Небо вечное.
Без слез, без радости, без лиц.

И расплывается туманное.
В слезинках дождика стекло.
И сердце человека странное
Вдруг екнет: снова отлегло.

И снова даль лежит немеряна.
Как в раннем детстве не до сна.
И это опытом проверено:
Всегда так действует весна.


Золотые парашюты
Их имеют только пшюты.
Ну а я совсем не пшют -
Мне не нужен парашют.


Отдай земле зерно и воду рекам.
И небо птицам ласточкам отдай.
Путь из варяг? – куда? - конечно, в греки
Не вел через Рязань или Валдай.

Но все равно шумели перекаты,
И била в борт холодная вода.
А кто там бог-Христос или Астарта -
Значенья не имело никогда.

Но все равно родимая землица
- на хлеб бы мазать этот чернозем -
Всем русичам без исключенья снится
И щедрым поливается дождем.

Или зимою заметаем снегом
Весь этот богом данный им простор,
Одна лишь мысль о коем просто нега,
Как женщине дитяти дорог вздор.


Не понять никогда, как убить человека -
Все равно, что убить голубую звезду
Не лакать никогда это звездное млеко
И на счастье свое не накинуть узду.

И гулять и гулять по цветущим аллеям,
Целовать облака и цветы целовать.
Ни о чем не грустить, никого не жалея,
Помнить все, а потом обо всем забывать.


Холодны твои, господи, длани
И объятья твои холодны.
Я печалью навеки изранен
И не верю приходу весны.

Даже в солнце теряю я веру,
В голубые заветные сны.
Пусть мои так ничтожны потери,
Но зачем они все ж, объясни?


Неразумные жалкие твари
Мы идем, но куда и зачем?
В пятнах крови, густой киновари,
Попирая свой жалкий Эдем.

И глядим в пустоту, и в сиянье
Навсегда обманувшего дня
Может, все же простит за страданье
Милосердный тебя и меня.

И опять все поставим на карту.
- Пресловутое манит зеро -
Без печали, без слов, без азарта
С фатоватой улыбкой Пьеро.


Когда сиянье озаряет
Мою несчастную страну,
Она о прошлом забывает
Хотя идет еще ко дну.

Что есть? Картофель и ракеты
Растим хлеба среди ракет
Ах да: прекрасные поэты
Я сам немножечко поэт.


Какая мука: вера в счастье
И ожидание беды
Когда идут «свиньей» напасти
И заметаются следы

Тех радостей - увы! - немногих -
Душа которыми горда.
Дорога мечт твоя дорога,
Дорога плача и стыда.


Не жаль того, что мы умрем
И станем горсткой праха, пыли
А жаль, что больше не споем
А жаль, что толком и не жили.


Звенит струна, поет гитара.
Мелодий сладких льется мёд.
Наивный ход, к тому же старый
Но как он за сердце берёт!


Я брошен судьбе на творило,
Гончарный влечет меня круг.
А счастье совсем не светило.
Пустая надежда «а вдруг»

Уже на плаву-то не держит
Тону, дорогие, тону…
Как нужен в душе твоей стержень:
Мне б песню, хотя бы одну.


Земля дрожит, и почва пучится,
Летят в провалы города.
У бога что-нибудь получится,
У человека-никогда.

Напрасны все его усилия
- Увы! - Бездарно пропадут.
А мы потом гадаем: «Были ли?
И что когда-то было тут?»

Мы на развалинах Помпеи,
Мы Трою ищем где бог весть.
А нам бы помнить по идее,
Что мы в гостях, лишь гости здесь.


Накрылся медным тазом репортаж,
О чем-то не о том поют сирены.
Поэт не перешел на эпатаж.
Остался навсегда внутри системы.

Поет о партии, о Сулико,
Поет березки и хлеба ржаные,
Что море сине, небо глубоко,
Уже созрели хлопья овсяные.

Мы говорим ему: да будет так.
Так много их, глаголящих младенцев.
Но бог, его не выдержав  атак,
Уже на ринг швыряет полотенце.


В неведомых просторах Костаная
Пасется нестреноженный Пегас.
Я ничего о лошади не знаю, -
Не знает также лошадь и про нас.

Но я его однажды оседлаю,
Когда грядет тому урочный час.
Так поскачу, что пыль столбом взлетая,
Закроет между прочим и Парнас.

И я скажу ему: «Скачи лошадка.
Скачи везде, скачи куда хотишь»
Пусть нам придется иногда не сладко
Но разве знаешь ты, куда летишь?

Мы побываем в Африке, в Китае,
Возможно, побываем на Луне.
И влага Ипокрены пресвятая
Омочит очи и тебе, и мне.


А если бог и есть, то не еврейский
Не мусульманский он, не христианский
Но не могу же навести я резкость.
И не могу писать, не веря, стансы.

Я сильно сомневаюсь в этом боге,
Но точно знаю: он - не рукотворный.
Не знаю я куда ведет дорога,
Но я иду - а делать что? - покорно.


Не мешкай с делами, не мешкай.
Ведь осень уже на дворе.
Мы все - разменные пешки
В чьей-то Большой Игре.

Картины малюй и стихами
Заставь небосвод голубой.
В расчетах бессмертного хама
Исход возможен любой.

Тобой пожертвуют ради
Каких-то корыстных идей.
А то, что уже в тетради,
Останется все ж для людей.


Попытка частушки

Ой ты, Ирка Хакамада,
Мне твоей любви не надо.
 Вспомню я любовь былую,
А с тобой не забалую.


Едва ли жалею о ком-то,
Едва ли жалею о чем.
Сражаюсь до самого гонга
И мужество здесь не при чем.

Мы - люди такого закала,
Нас мяла такая пурга,
Что счастья и горя нам мало,
И слава нам не дорога.


Вот были великие – сдулись
И Ницше, и Кант, И Гомер
А нам не отлита и пуля,
Великим мужам не в пример.

Я знаю, что это до срока
Но рад я тому, что живой.
Стрекочет в кустах белобока
Свод неба налит синевой.


Стихи - продукт побочный жизни,
Любви, отчаянья продукт,
А полное собранье – тризна,
Последний памяти редут.

На нем стоят, как пехотинцы,
Элегии, чтоб пасть в бою
Средь каламбуров, как в детинце,
В каком-то призрачном раю.

Поэмы грозны, как отряды
И в рукопашную идут
Какая им нужна награда? -
Они ее совсем не ждут.

И знают: смертны и поэмы
И оды, в общем, все стихи,
Но это все совсем не в тему
К увещеваниям глухи.

Идут вперед, средь канонады
Средь перекрестного огня
И понимают все: так надо
И ясно это для меня.

Но в некий час тоски высокой,
Опять хватаюсь за перо,
Мальвины воин синеокой,
Гонимый чернью злой Пьеро.

И это так. Всегда так будет.
Во все, что будут времена.
И всех нас кружит ветер буден,
Как страсти яркой знамена.


Как не вспомнить про зи;му,
Средь июльской жары,
Представляя столь зримо,
Золотые шары

Ароматной средь хвои
И еще канитель
На ветвях, среди воя -
Разыгралась метель.

Нос не сунешь наружу,
Вот зима так зима!
Так представив все, друже,
Чуть не сходишь с ума.

Средь горячего зноя -
Мягок даже асфальт,
И считаешь виною
Даже девичий альт.

Даже стрёкот сорочий
И возню воробьев
Молишь господа: «Отче,
- Горяча даже кровь -

Ниспошли исцеленье -
Надоела жара»
И придет избавленье
Хоть чуть-чуть до утра.


Жизнь прошла, ее чуть-чуть осталось
И печаль моя нехороша,
То ли к звездам, то ли к Богу жалость,
То ль готова вылететь душа.

Не ропщу, на Бога не надеюсь,
На вторую молодость уже,
А хотя должна бы, по идее,
Причитаться вянущей душе.


Пусть все это смешно и наивно,
Пусть смешно и наивно до слез,
Но горят беспечально, бездымно
Поминальные свечи берез.

Осень, осень - пора золотая,
Расставания с летом пора.
И стекает с деревьев литая,
Листьев желтая грязь, кожура.


Все верят в бога, даже лесбияны,
И смысл какой-то ищут между строк,
Но лесбияны - слишком обезьяны.
У них какой-то однополый бог.


Почему  умирающий месяц
Прячет свет свой средь туч, среди снов?
Почему загорается сердце
От великих несказанных слов?

Одиночество - плата за гордость
Понимаю и, молча плачу.
Нет зато ни обид, ни укоров
Жгу устало печали свечу.

И сижу до глубокой я ночи
За стихом, за бутылкой вина.
Никому в этом мире не прочит
Счастья свет ни один, ни одна.


Одиссею мерещится вечно Итака.
Виноцветное море, шумят паруса
Акт последний последнего в мире спектакля
И на нем обрываются все чудеса.

Но родимого дома наконец-то достигнет
Многомудрый, изведавший все Одиссей.
Все как точки над «и», как в немецком артикле
И как белка, кружащаяся в колесе.

Это время ему, женихи все убиты,
Зло наказано, к сердцу прижат Телемак.
Только бог усмехнется, кружась по орбите,
Улыбнется в усы: «Ну какой же дурак!»


Попреки, усмешки, плевки,
Издевочки, взгляды косые -
Как вы на плохое ловки,
А мы перед вами босые,

Без кожи совсем, без одежд,
Наивные взрослые дети.
А вы нас родились допрежь,
Бесстыдные наглые йети.

Но мы не завидуем вам,
Тугим кошелькам и машинам.
Ведь ходим мы по облакам,
И рады всему беспричинно.

А смерть не щадит богачей
И подлых, не знавших нирвану
И нет им от рая ключей,
Как нет им сказаний, дастанов.

Ведь беден всегда Дон Кихот.
И верен своей Дульсинее.
Спокоен на этот я счет,
Хотя и смешон, по идее.


Я не в призах, сойду с дорожки скоро,
С дистанции сойду - я не в призах.
И зритель плачет: ах, какое горе,
Какое горе приключилось, ах!

Он ставил на меня, на фаворита,
Желал пополнить тугриков запас.
А я что? Еле волоку копыта,
Всем видом говорю: сегодня пас.

Он не простит мне это пораженье.
Освищет, станет навсегда врагом.
По бабкам даст при случае поленом,
Ударит в пах тяжелым сапогом.

Я- лошадь, бессловесная скотина.
Ничем ему ответить не могу.
Но я прошу: поставьте хоть полтину
За вас умру я завтра на бегу.

И будет день, и, значит, будет пища,
Покатится по небу солнца мяч.
Таких как вы-везде большие тыщи,
Таких как я - не сыщете хоть плачь.

Я это знаю, завтра будет битва,
Хотя, быть может, я - не фаворит.
Но чья-то будет за меня молитва,
Со мною кто-то завтра победит.

Ведь я рысак, я не могу иначе -
Хоть сердце разорвется на бегу
Прошу вас: пожелайте мне удачи,
И я вам завтра точно помогу.


Боюсь, что однажды не встану.
Я думал стареть и стареть
А кто-то вдруг скажет устами
Девицы: «Приехали, смерть»

Манатки свои собирая,
Свое вспоминая житье,
Не рвусь я в окрестности рая,
Отдайте мне только мое.

Чтоб папа встречали и мама,
Чтоб бабка готовила чай.
Я верю в ту встречу упрямо
И сбудется вдруг невзначай.


Сказал Шекспир и повторил БГ:
Гертруда, мол, не пей вина, Гертруда.
Смерть и соблазн, сползая по дуге,
Наполнят с горкой черево сосуда.

А что Гертруда? Все уже поняв,
Она алкает смерти, не иначе
И зная Гамлета, его горячий нрав,
Ему желает искренне удачи.


Заводи поскорей заводной апельсин
Сквозь тепло батарей, холодок балясин.
Ты почувствуй весь этот придуманный мир
И спусти в пустоту, точно воду в сортир.
И подставь мельтешению снега плечо
И как в детской игре: чуть теплей - горячо.
Шаг за шагом на ощупь иди и иди,
Распираемый счастьем, растущим в груди.
Пей текилу, токай, самогон, гренадин,
Заводи поскорей заводной апельсин.
Карусельной лошадки почувствуй галоп,
Пей глотками удачу и радость взахлеб
А потом успокойся и спокойно уйди,
Не считая, что сзади и что впереди.
Забулдыгой средь самых крутых забулдыг,
Понимая: всего ты на свете достиг,
И махая картонным, но ярким мечом,
Понимая, что боги совсем не при чем.
Все ты сам, все ты сам, но печаль велика,
Потому что разлилась без края река.
В самый дальний простор, отдаленный улус
Предсказать все иное совсем не берусь.
Закругляю на этом свой вычурный стих,
А писал его бард, а писал его мних.
В год две тысячи-веришь ли? - сорок второй
Я порою гоню, но сказитель порой
И уводит в простор поднебесный стезя.
Даже если я вру, мне иначе нельзя.
Тлеет, тлеет строка - мой бикфордовый шнур,
Все ж прости дурака, а теперь перекур.


Я знаю плагиатора. Живет
В красивом доме на соседней улице.
Хоть с голоса чужого он поет,
Вполне воспитан, никогда не хмурится.

И полон обаянья, доброты,
Сверкает золотыми он зубами,
О, если б меньше глупой суеты,
И говорил своими он словами!

Я знаю: слава каждого влечет,
Хотя - увы! - немногим улыбается.
И если верит он в такой почет,
О, как он безнадежно ошибается.

Ведь не скрипит зубами над строкой,
Не вскакивает темными ночами.
И чем ему не нравится покой,
Заслуженный вполне - но между нами -

Его я не считаю подлецом,
А просто человек страдает бзиком.
Он все же семьянин, в конце концов
И чей-то друг с изъяном невеликим.


Был вечер скуден. На прощанье
На нас обрушился дождем.
Но был доволен я им втайне,
Шепча: «Немного подождем»

Все переменится. Изнанка
Видна прекрасных перемен
Но вот вам хокку или танка
Пардон, то русский стих, но вен

Не будем резать и стреляться,
Довольны мы житьем-бытьем.
Взамен взаправдашних реляций,
Где все кончается битьем.

Всего лишь сага (не Форсайтов)
Форсайты вовсе не при чем.
Но это быль и так и знайте:
Я знаю точно, что по чем.

И этим знанием увенчан,
Пишу я новую главу.
О слабости мужчин и женщин
Стервозности. И наяву.

Я покажу тот ад, в котором
Почти любой из нас живет.
Я все же прима, а не втора
Те, кто не верит, значит, врет.

Увы, придуманный мной термин
Бог весть куда меня влечет
Но к звездам, к звездам, через тернии,
А не совсем наоборот.

Но путь мой ясен, путь мой светел
И мне по нраву иногда
А то, что говорят - с приветом,
То это вовсе не беда.

Любой из нас теперь с приветом,
В любом из нас играет дурь.
Но парус мой наполнен ветром
И не чурается злых бурь.


Отделенная скобкой от детства
Все идет непутевая жизнь.
Продуванили к черту наследство.
Говорили мы тьме: «Не таись»

Вся надежда на вещие знаки,
Криптограмму горящих небес,
Но нужны ли кому зодиаки,
Сей астрологов вымерших лес.

Круг пытаясь поверить линейкой,
Чертовщину и всякую жуть.
Привораживая: «Не жалей-ка»
-Говорили и верили в суть,

А она за семью за замками,
И семь пар истоптав сапогов.
Золотой и сияющий камень -
Идол всех не платящих долгов.

Так и мы, засидевшись на старте,
Рвем и мечем и пыль до небес.
А когда-то молились Астарте,
Строил храмы надежный отвес.

И кому поверяем мы тайны,
В долг даем и не спросим долгов?
Мы – случайны, все в мире - случайно
Непорочнее белых снегов.

И стихом утоляли мы жажду,
Кровь текла, а не клюквенный сок.
В эти реки не входят ведь дважды
И серебряной пулей в висок.

Убивая себя или черта,
Умирали затем навсегда
Мы совсем не из римской когорты
И не наша сгорала звезда.

В ночь пророчеств, лихих откровений
Где разверсты всегда небеса
Падал лес голубой на колени,
И сгорали от счастья леса.

Так мы жили, и так умирали,
Пряча лишь сокровенную суть
И сияла слезинка в коралле,
Освещая ослепшему путь.


Жизнь за жизнь - это кровников кредо,
Честь за честь - непророков удел.
Мне мила дорогая беседа
В час, когда тишина не у дел.

Соберутся Сократ, Аристотель,
Ксенофонт, Геродот и Платон.
И в беседы тягучие соты
Золотой человечества сон

Потечет: я же пушкинской мухой,
На столе притаившись сижу.
Пьют вино, благородные руки
С мандаринов дерут кожуру.

И потом, по аллеям гуляя,
Величавы Сократ и Платон.
И в луче, цокотухой, вихляя,
Сохраняя какой-то пеон

Той беседы, лечу я Гвидоном
Над морскою лазурной волной,
То ли памятью прошлой ведомый,
То ли тем, что не было со мной.


Пишу дрянные стишки я
И сам над ними смеюсь
Язык доведет до Киева
И се вызывает грусть.

Так далеко не хочу я,
Устроит вполне Костанай.
Все со смертью флиртуют
Шепчут: не забывай.

Попробуй забудь: немало
В землю легло храбрецов
Но нежность зачем в опале
И счастье, в конце концов.

Я все принимаю на веру,
А также и эту гнусь.
Кричу через все потери:
«Ты верь, я к тебе вернусь».

Пусть все повторимо в мире,
И легче всего тела.
Но ты говорила: «Милый!»
И верю я, не лгала.

Зачем все распалось на части,
Растаяло, словно дым
О, боги, где мое счастье
И вера, что я любим.


Светила едва ли расскажут
О нашей грядущей судьбе
Быть может, елеем помажут
Всесильные боги тебе

Макушку: и ты, осиянный
Своей сумасшедшей звездой,
Вдруг станешь царем несказанным
И сдерживать будешь уздой.

Железной народы, из тысяч
Ты будешь один вознесен
Но смертного так, чтоб возвысить
Ведь сказка, нелепый ведь сон.


Все проще, все проще гораздо,
Впрягайся ты в буден ярмо.
И если в преданьях расскажут
То будет не счастье само.

А что-то в насмешливом тоне,
Иронии злой звукоряд
Надеюсь, теперь хоть ты понял,
Что значишь? - ведь должен понять.

Горящих ночных зодиаков
К простым человекам покой
А если до славы ты лаком
То слава такая на кой?


Соображаем на троих
Мы все, что на троих не делится
Я не монах, как раньше мних
Сказали б, самому не верится.

В простую эту благодать:
Хлеб и вино в простом сосуде.
А значит, надо нам поддать
Хотите ль вы поддать, паскуды?


Умри – не придумаешь лучше,
Впади в ненаставший рассвет.
Все - случай, и жизнь - это случай,
Написанный кровью сонет.

И где-то уж тают в тумане
Случайные люди, друзья
И этой не выведать тайны,
Понять это вовсе нельзя.

И ты растекаешься каплей
Как капля дождя по стеклу
И неба дрожащего штапель
Весь в лужах уже на полу.

И эта минутная слабость
Как всякая слабость пройдет
И жизни печальна корявость
Сейчас, через миг, через год.


Десять раз родишься -
Десять раз умрешь
Не договоришься,
Бог тем и хорош,

Что от нас далече,
Где-то в облаках.
Расставанья, встречи
Кто-то ж в дураках.

Но не ты похоже,
Так же и не он.
И глаза на роже
Светят, как неон.

Губ пунцовых прорезь -
Амбразуры щель.
Умираем, то есть
Говорим мы  верь:

Вновь на свет родишься,
Будешь малышом.
Будет так раз тыщу
Бегать голышом.

А потом стареешь
Время умирать
Как свечой согреешь
Снеговую гладь?

Как, пройдя по свету
Крох не обронить?
Знати или смерду
Снова в мире быть.

Одинокий, парный -
Всем свой крест нести
Сущий- значит, тварный,
Господи прости!

Тавтологий куча,
Слов различных смесь.
В небесах поющих
Будем снова днесь.

В рукавах сиянье,
Белые цветы
Что-то без названья -
То есть снова ты.


Я жажду реванша, реванша
За жизнь, за ее пустоту,
За то, чтоб вернулось что раньше
За молодость в пышном цвету,

За все невозможное счастье,
Что было и что не сбылось.
За то, что над сердцем не властен -
Узды на него не нашлось.

Пусть будет хотя бы отчасти
Хотя б как фантом иль мираж
Все то невозможное счастье,
Что недошептал карандаш.


Мир меня не понял и не принял,
Изблевал меня как скверну, мир.
Но хранил я в сердце божье имя.
И любви своей хранил кумир.

И шептал разбитыми губами:
«Все приму, за все благодарю»
Пел я небывалыми словами
Мира сумасшедшую зарю.

Видел рост травы, дыханье гадов,
И качанье хрупкого цветка.
И принять сердечко было радо,
Жизни бесконечные века.

И когда бескрайнею пустыней
Стало мое сердце на века
Я молился солнцу в благостыне,
И крестил на небе облака.

Целовал подошвы трав растущих,
И гляделся в зеркала озер.
И свой век, что богом мне отпущен,
Я прожил на радость и позор.

И когда малиновка мне пела,
И когда мне ветер обдувал
Легкое и радостное тело,
Я невзгоды жизни забывал.

И шагал стотысячной тропою,
Слушая пернатых голоса,
Радуясь, что небо голубое
Нам сулит простые чудеса.


Поэт, поэт провинциальный
Горит на лбу моем клеймо.
Смешной, пред музами опальный
Вглядись, вглядись, вглядись в трюмо.

И золотая неудача
Горит, как прокаженных знак.
И не бывает здесь иначе.
Здесь каждый сир, здесь каждый наг.



Душа моя пленница, пленница
Ей в клетке судьбы нелегко
И хочется стихотвореньица,
Но в мире ищи дураков.

Писать ей анапестом, ямбом,
Прилаживать строфу к строфе
Ей хочется слышать упрямо
Как жук копошится в траве,

Как легкое облако мчится
В сиянии легкого дня
Ей только листать бы страницы
В которых нет слов про меня.