Тебе, кто слышит голос хора немого,
кто склонился над алтарями Рима
в деревенском душном костёле убогом,
адресую это письмо, как побратиму.
Волосы твои уже поседели
и спадают на шею, всю в морщинах и шрамах.
А фанатика взор, словно высверлен в теле
миром зла и обид, затаившемся в храмах.
Часто вижу во сне губ изгиб невесёлый.
Ты меня научил, что лишь смерть без обмана.
Что ж, я твой ученик, не боюсь правды голой.
Оба мы нахватались мирского дурмана.
Тьмы громада, как небо полночное сада,
женщин взгляды, пожатия бледной зарёю.
Это пепел, взлетающий над городами,
горький ангельский пепел их лживого роя.
Сладость тел, породнившихся с ядом стихии,
притворившихся птицей и рыбой и зверем,
не давала вздохнуть, словно путы тугие,
и её ты в костёле распятием мерил.
Умолкает земля, когда правый ступает,
только грешный наш век щедр не больно на святость,
и грядущий потоп прежний сбой наверстает.
Ноя где нам найти? – не взыщи за предвзятость.
Так легко осуждать. Но терзает потеря.
Я молюсь, ни себе, ни молитве не веря.
Каждый ветра порыв мне рисует лицо.
Ты летишь надо мной одинокий, бездомный,
словно крылья, сутана, как небо, огромный,
твоя падает тень на грехи подлецов.
Ощущаю я тело своё колыбелью
для сил, окружающих сердце метелью,
для плача, в котором весь воздух, весь мир,
все грехи и вся святость, мечты и потери
и ангелы Божии, люди и звери,
и ветхим Адамом затеянный пир.
Я слышу прибой незнакомого моря.
«Ничто» ему имя, а может быть «Горе».
И в нём утонула и жизнь и земля.
Но кто триумфатор? Отпразднуй победу!
Пусть архангел трубит, назидания для.