Когда-то это было целое спелое яблоко: бликующая на солнце румяная кожица скрывала сочность яблочного тела, сухая палочка плодоножки упрямо утверждала о готовности плода к съедению последнего человеческой особью, положившей это самое яблоко на тарелку рядом со столовым ножом, и даже небольшая, закупоренная кем-то изнутри дырочка сбоку намекала всему окружающему миру, что выращен плод был в экологически чистых условиях.
Но когда это было?..
В тот день, начавшийся ярким смелым солнечным утром, всё представлялось нарядным и весёлым: новенькая пёстрая скатерть старалась всячески подыграть лежащему на чистой тарелке спелому яблоку, лёгкий летний ветерок, просунувши свой любопытный нос в распахнутую форточку, игриво трепал смешную занавеску с узорчатой каймой, ветка яблони с интересом заглядывала в окно, словно спрашивая у лежавшего на тарелке яблока: "Ну, как ты там?"
Теперь же по оконному стеклу то и дело норовил постучать нудный дождь из назойливой тучи, занавеска нижним левым углом то и дело выписывыла какие-то немыслимые нервные "па", неподвижный нож будто затаился, отсвечивая вокруг своим стальным оскалом.
Теперь же стороннее любопытное око могло наблюдать лишь огрызок, небрежно брошенный на тарелку недрогнувшей рукой того, кто так и не удосужился воспользоваться рядом лежащим ножом, так как орудовал, видимо, только собственными зубами.
Теперь же центр плода был выкушен так, что только с одной стороны оставался небольшой островок с дырочкой, из которой испуганно выглядывал маленький рыжеватый червячок. Оторванная плодоножка валялась рядом с тарелкой. Сморщеный кусок повреждённой кожицы, скорее всего выплюнутый едоком, грустно валялся рядом на скатерти.
Короткие толстые пальцы, расположившиеся на столе рядом с тарелкой, отбивали неизвестный окружающим предметам умопомрачительный ритм. Рядом к стулу, на котором расположился владелец ритмических пальцев, была прислонена трость с округлым набалдашником с надписью почему-то по-румынски "Не забудь меня!"
Над всем перечисленным возвышалась покачивающаяся в такт ритму седеющая голова с короткой клиновидной бородкой, давно знакомая нашему читателю, равно как и автору, также узнавшему едока.
Это был... нет, это не был худющий дьячок, знаменитый на всю округу своей огромной супругой Епитрахилью Моисеевной, почитавшей стихи Авеля Перепряхина, это не был и сам Перепряхин, как равно и Бронислав Ивов, Никита Армяков, Вальдемар Просветительский и многие иные известные читателю деятели прекрасного, это не был даже и спикер уездной думы, и ни один из гласных оной, включая самого Яськова.
Это был... да-да, любезный читатель наш, ничего не скроется от твоего проницательного взгляда!
Конечно, это был... сейчас напишу, только отвечу на противно и резко зазвонивший сотовый телефон, будь он трижды неладен. Вечно не даёт сосредоточиться... Так о чём это бишь я?
А, ну да... так вот...
Это был... я всё о том яблочном едоке, которого, наверное, уже и позабыл наш читатель, погружённый в калейдоскоп навалившихся внезапно мыслей и событий...
Возьмём, наконец, быка за вымя соседней коровы, да и произнесём с миром: "Это был Модест Шиншилов!"
Хотя, может, и не произнесём. А чего его произносить, когда и так достоверно известно - кому принадлежит в нашем городе упомянутая тросточка с известной надписью.
Однажды Модест забыл ея как-то у свояченицы, и то на одну ночь, так - верите или нет - до утра глаз не смог сомкнуть!
И вот этот самый Модест Шиншилов, съевший, как вы уже успели понять из вышесказанного, известное яблоко, сидел сейчас у стола с новенькой скатертью и выстукивал какой-то ритм короткими толстыми пальцами, слегка покачивая при этом седеющей головой с клиновидной бородкой.
Но ты, любезный читатель, вряд ли б ныне узнал нашего героя. Дело в том, что облик его лица, так сказать, весьма заметно изменился: нос приплюснуля, а уши сильно оттопырились. Изменения сии произошли от долгого и постоянного ношения маски. А как иначе в эпоху противного коронавируса?..
Подхватить объявленную по телевизору заразу Шиншилов, чтобы не уподобляться неприятному лично ему Борису Джонсону, не хотел - вот и носил маску, не снимая ея даже во время обеда, лишь отодвигая деталь сию несколько вбок. Поэтому-то и пострадал шиншиловский облик лица.
Ну да ладно. Не впервой. Видывали и не такое. Вот однажды, классе в пятом или в шестом, Шиншилов сверзился на полном ходу с велосипеда и проехал довольно убедительно тем самым обликом лица по асфальту, после чего ему на голову приземлился собственный велосипед, отставший от хозяина на полкульбита. Вот это был номер!
С тем случаем нынешние нос и уши и рядом не стояли! Тем более, Шиншилов точно знал: коронавирус - это не дама, активно замещающая главу местной администрации, - его вирусные дни сочтены.
Поэтому герой наш, отбивая пальцами-сосисками ритмы типа фламенко, расслабленно размышлял о насущном, точнее, о съеденном накануне яблоке.
Упомянутый плод почему-то сильно напомнил ему собственную пролетающую жизнь: только недавно, казалось, в детстве цвела она, оформляясь в предназначенную форму и набиралась спелостью, а вот теперь и взглянуть не на что - остался один огрызок, да к тому же и поточенный червяком. Вот уже и плодоножка валяется в стороне...
Сколько осталось у этого огрызка? "Смахнуть его в мусорное ведро, и дело с концом", - вздыхал Шиншилов. - "Так вот и меня однажды смахнут со стола жизни и отнесут туда, где хозяйничать станет червяк-сородич яблочному червячку. А там, глядишь, и ничего от меня, Шиншилова, не останется. Так, несколько никого не интересующих строк да вот, разве что тросточка с красноречивой надписью..."