По одноимённой повести Валентина Катаева.
По лесу возвращались три солдата,
Разведав данные в тылу врага.
Ночь стычкой с неприятелем чревата,
Возможная опасность велика.
Сержант остановился: звук был странным.
Он лился из окопа за кустом.
Внутрь посветив фонариком карманным,
Они остолбенели все втроём.
В окопчике спал мальчик, стиснув руки.
Он бредил, слышались обрывки слов,
Из горла вылетали хрипло звуки,
Переплетался с ними скрип зубов.
Проснувшись, мальчик сел, взглянул сурово.
Егоров шёпотом сказал: “Свои”.
Он потерял сознание. Два слова
Успел шепнуть им: “наши” и “мои”.
– Егоров, к командиру батареи! –
– Что с ним? Рассказывайте обо всём. –
– Отец погиб, убили мать злодеи,
Сестрёнка с бабкой – с голоду потом.
– Спалили полностью деревню фрицы,
Пошёл с котомкой собирать куски.
Попал в барак, сумел бежать и скрыться,
Хлебнул сполна, сжимает кулаки.
– Три года так судьба носила братца,
Изголодался, отощал совсем. –
– А сколько лет ему? – Сказал, двенадцать.
Смышлёный, очень нравится он всем! –
Сержант почувствовал прилив эмоций,
В улыбке доброй расплылось лицо.
– Как звать его? – Ванюша, Ваня Солнцев. –
– Отправим в тыл, напишем письмецо. –
А в это время Ваня ел картошку
С тушёнкой, луком, перцем, чесноком,
Усердно вытирая хлебом ложку,
Куски проглатывая целиком.
Их было в полевой палатке двое,
Кормивших Ваню Солнцева бойцов.
Два сильных великана, два героя,
Разведчики: Биденко, Горбунов.
В палатку к ним протиснулся Егоров:
– Биденко, отвезёшь мальчишку в тыл!
Так капитан велел: “Без разговоров”. –
От горя Ваня губы закусил.
Глотая слёзы, он сказал: “Не надо.
Я лучше буду чистить котелки,
Носить на кухню воду для отряда”.
В глазах блеснули дерзко огоньки.
Как только выехали из лощины,
Едва отъехав километров пять,
Он сиганул проворно из машины,
Скатившись в мох, в лес бросился бежать.
“Стой, Ваня, стой! Ну, погоди, чертёнок.
Я самый опытный в полку солдат.
Да от меня не спрячется мышонок”. –
Ефрейтор кинулся наперехват.
Но мальчик просочился незаметно,
Ни характерных звуков, ни следов.
Он каждый кустик осмотрел, но тщетно,
Сквозь землю провалиться был готов.
Сел на пенёк: “Эх, покурить охота”.
Он сделал козью ножку, взял кисет.
Как вдруг по веткам зашуршало что-то,
На голову ему упал предмет.
То был родной букварь без переплёта,
Который в торбе прятал пастушок.
Он глянул вверх и вытер лоб от пота,
Увидев на верхушке пятки ног.
Залез на дерево в одну минуту,
Биденко подтянулся на руках.
Мальчишка сладко спал, подобно чуду,
С невинною улыбкой на губах.
“Силён! Ах, хитрый! Ну же и лисица”! –
Солдат его обнял: “Пойдём-ка, брат”.
Беглец открыл глаза, решил вновь смыться,
Но сразу понял, что в тиски зажат.
Ванюша топал впереди сердито:
– Хоть привяжите, всё равно уйду. –
В ответ сказал Биденко деловито:
– Ей-богу, буду я иметь ввиду! –
Он привязал к руке повыше локтя
И закрепил двойным морским узлом.
В дороге женщина подсела – доктор,
Ефрейтор спал тревожным чутким сном.
Он временами дёргал за верёвку:
– Спишь, пастушок? – Я сплю. Что надо вам? –
Водитель снова сделал остановку,
Расселись новенькие по местам.
На этот раз солдат уснул спокойно,
Проснувшись, всё же дёрнул пару раз.
В ответ вскочила доктор беспокойно,
Раздался раздражённый женский бас.
– Кто привязал? Нет наглости предела! –
Биденко весь похолодел внутри,
Зажёг фонарь, в глазах вдруг потемнело.
Мальчишки не было. “Чёрт побери”.
“Остановись”! – он постучал в кабину.
– Пошло оно всё к чёрту! Привыкай! –
Солдат поймал попутную машину,
Поехал тут же на передний край.
А, Ваня, несмотря на всю ухватку,
Не мог найти разведчиков своих.
Разыскивая лес и ту палатку,
Их стал искать в порядках боевых.
“Быть может быть, податься в самом деле
В какой-нибудь ближайший детский дом”?
Как вдруг увидел мальчика в шинели
С закинутым за спину башлыком.
Он сидя чистил шашку небольшую,
Втыкая в землю боевой клинок.
Ванюша подошёл к нему вплотную,
Застыл, как настороженный сурок.
“Чего ты, здесь, стоишь”? – сказал он хмуро.
“В лесу, здесь, полк кавалерийский мой”. –
Мотнул назад чубатой шевелюрой.
– Подумаешь, а ты-то, кто такой? –
– Вот, видишь, на моём погоне лычка?
Ефрейтор, я. К тому же сын полка.
Позавчера была с фашистом стычка,
Намяли ночью мы ему бока.
– У казаков считаюсь, как за сына,
Поскольку я остался сиротой.
Уже в полку – вторая годовщина.
Ну всё, прощай, меня ждёт взвод родной. –
Побрёл. Не покидала мысль Ивана:
“Комбат Енакиев всему виной.
Пойду пожалуюсь на капитана.”
Он ждал, глаз не спускал с избы одной.
Вдруг вышел офицер, надел перчатки:
– Данилов, лошадь! – “Это генерал”. –
Он верил в то, что близок был к отгадке,
И руки вытянув по швам, сказал.
– Вы, дяденька, начальник самый главный?
Над капитанами, вы, командир? –
– Над батареей – точно полноправный.
В дивизии я лучший бомбардир.
– Скажи, а для чего тебе всё это? –
– Тот нужен, кто отдаст приказ ему. –
– Кому же? – Капитану, нет секрета!
Енакиеву, дядя, вот кому. –
– Кому? – Енакиеву. Ух, сердитый!
Командует разведчиками он.
Велел меня доставить в тыл укрытый,
Чтоб был я в детский дом определён. –
– Скажи тогда мне правду, друг любезный,
Каким манером очутился здесь?
– Я убежал. – Вот это интересно! –
Ванюша вдруг залился краской весь.
– Два раза убегал я от Биденко,
Вначале он нашёл и снова – в тыл.
Когда в машине задремал маленько,
Я, обманув, проделку учинил. –
“Мне правда, было страшно неудобно,
Когда обвязывал чужой сапог”. –
Тут командиру рассказал подробно,
Как обхитрить разведчика он смог.
Вдруг офицер таким залился смехом,
Что выступили слёзы на глазах:
– Биденко! Ай, профессор! Вот потеха!
Так проворонить мальчика впотьмах! –
– Тут встретился я с мальчиком военным:
Ефрейтор, сын полка у казаков.
Им показался, стал бойцом отменным.
Я тоже нравлюсь – командир суров.
– Не видел он меня, как жаль! Досадно!
Я тоже показался бы ему. –
– Уверен? – усмехнулся. – Ну, да ладно.
Поедем вместе к взводу одному.
Вмиг подхватили руки коневода.
Они втроём, подъехав к блиндажу,
Остановились разом возле входа.
– Вы ждите, я к разведчикам схожу. –
– Встать, смирно! – громко прокричал дневальный,
Увидев командира своего.
Разведчики вскочили моментально,
Подумав, не случилось ли чего?
Комбат командовал обычно “вольно”,
На этот раз он сел на табурет,
Обвёл землянку взглядом недовольно:
– Вы говорите, происшествий нет?
– Биденко, мне докладывать не надо.
Вне очереди сколько дали? – Три. –
– Я от себя добавлю два наряда
И в оба в следующий раз смотри!
– Садитесь, соколы, я слышал, будто
У вас завёлся крепкий самосад. –
Он не успел сказать, как отовсюду –
“Мой лучше”! Каждый угостить был рад.
– А ты, подставил свой кисет напрасно,
Я у тебя, Биденко, не возьму.
Накуришься, потом проспишь, опасно!
Такой не пригодится – ни к чему.
– Заснёшь в любой машине непременно. –
– Товарищ капитан, поверьте мне!
Эх, кабы мальчик был обыкновенный,
Он – настоящий всадник на коне! –
– Как, Ваня, показался вам, ребята? –
– Он – подходящий, парень хоть куда.
Да у Ванюши-то душа солдата. –
– Данилов, пастушка давай сюда. –
Комбат ушёл. Все окружили Ваню.
– Енакиев-то как нашёл тебя?
Понравился похоже капитану. –
– Так это был тот самый? Вот судьба. –
Рассвет лишь только брезжил над болотом,
В разведку вышли, Ваню взяв с собой.
Вернуться должен был по их расчётам
С дозора вместе с лошадью хромой.
Разведчики лежали неподвижно.
– Мы ждём его уж больше двух часов. –
– Серко идёт, а пастушка не слышно.
Беда случилась. – Сжался Горбунов.
Всё было слишком просто, слишком ясно.
Как старший, Горбунов, дал знак рукой.
Они друг друга поняли прекрасно:
Им нужно выручать любой ценой.
Как вдруг нашёл Биденко карандашик,
Который Ване подарил вчера.
Насквозь пронзило тело до мурашек:
Решение уже принять пора.
Окурок от немецкой сигареты
Вблизи лежал с верёвочным кнутом.
“Что, здесь, произошло, Ванюша, где-ты”?
“Гляди, земля истоптана кругом”.
“Схватили немцы сзади Ваню цепко,
Насильно потащили к камышам”.
– С тобою нужно нам подумать крепко.
Решение приму, как старший, сам. –
Всё взвесив, Горбунов, сказал: “Василий,
Доставишь данные все в штаб полка.
Я приложу, здесь, максимум усилий,
Чтоб вызволить скорее пастушка”.
Один оставшись, думал: “Взяли в клещи,
Подержат немцы, охладят свой пыл”.
Но он не знал одной ужасной вещи:
Ванюша втайне компас раздобыл.
Записывал ориентиры, цели
На тоненьких листочках букваря.
Застав врасплох, фашисты озверели.
Он на допросе был у главаря.
Фашист был в блиндаже с блондинкой тощей,
Они сидели за большим столом.
На нём лежал букварь с рисунком рощи,
Болотистой лесной реки с мостом.
– “Ты этот компас получил откуда”? –
– Нашёл его вчера в лесу. – Ай-Ай!
Кто дал тебе – они плохие люди.
Мне, мальчик, только правду отвечай.
“Ну хорошо, давай мы сменим тему.
Что делал утром ты у нас в тылу?
Скажи, кто начертил вот эту схему”? –
Тут немка подвела его к столу.
– Ну, говори! – Не знаю совершенно.
Откуда знать про эту схему мне. –
Глаза фашиста вспыхнули мгновенно,
Удар отбросил мальчика к стене.
Его схватили толстые ручищи,
Поволокли. Кричала немка вслед:
– Ты не получишь ни воды, ни пищи.
Спустя пять дней, голубчик, дашь ответ.
Очнулся Ваня от бомбёжки сильной,
Под ним земля ходила ходуном.
Местами сыпался песок обильно,
Дверь в темноте нашёл с большим трудом.
Дверь крепко заперта была снаружи.
Вдруг грянул сильный взрыв над головой.
От взрыва бомбы зазвенели уши,
С петель сорвало дверь взрывной волной.
Он выбрался по земляным ступенькам,
Лежали трупы немцев у сосны.
Мгновенно понял, по его оценкам,
К нему вот-вот прийти свои должны.
Был первым богатырь, широкий, плотный,
В его руках затрясся автомат.
Победно развевался плащ болотный,
Как был он дяде Горбунову рад!
От счастья засияла вся опушка,
Кружился листопад, горел закат.
– Мой друг сердечный! Пастушок! Ванюшка!
Ну и задал ты нам заботу, брат! –
Он крепко мальчика обнял руками,
Поднял его, потом прижал к себе,
Поцеловал солдатскими губами:
– Достанем форму новую тебе! –
“Ну, пастушок, наш. Погулял – и будет.” –
Биденко бросил свёрток на кровать.
Как долго ждал Ванюша той минуты,
Чтоб вмиг артиллеристом бравым стать.
Шинель, бельё, цигейковая шапка,
Портянки, шаровары, сапоги!
Готов был всё добро схватить в охапку,
От радости в глазах пошли круги.
Казалось это всё невероятным.
– Скажите, дяденька, всё это мне? –
– Положено, само собой понятно. –
Для пастушка, всё было, как во сне.
– Но, прежде, чем натягивать портянку,
Сейчас Ванюша мы пойдём с тобой,
Вначале снимем патлы, сходим в баньку,
У нас как раз сегодня выходной. –
Так в обмундировании едином
Явился он к разведчикам во взвод.
Налюбоваться не успели сыном.
Пришёл сержант: “Тебя комбат зовёт”.
Иван, испытывая чувство страха,
Стуча подмётками своих сапог,
Нашёл блиндаж, влетел в него с размаха:
– Явился, дяденька, к вам пастушок! –
– Да у тебя же на плечах погоны.
Скажи тогда, ты, носишь их зачем? –
Ванюша покосился удивлённо:
– Положено артиллеристам всем. –
– А ты солдат? Не вижу я солдата. –
Иван сообразил, кто он такой.
Он вновь вошёл, представился, как надо.
– Силён, боец! Теперь табак другой!
– Садись, Ванюша, выпьем вместе чаю.
Данилов, чайник у тебя поспел?
Давно я за тобою наблюдаю,
Связным пойдёшь ко мне, есть много дел. –
Комбат составил план свой всесторонне:
Направить Ваню в боевой расчёт.
Иван – боец, толковый и смышлёный,
Обязанности номеров поймёт.
Там, приняли Ванюшу как родного,
Все жили тесной, дружною семьёй.
Расчёт – второго не найдёшь такого,
В нём был наводчик Ковалёв – Герой.
“Орудие” – нет слова лучше, краше.
Он к колесу дотронулся рукой.
– Ну, нравится, орудие-то наше? –
Услышал за собою бас густой.
Он вытянулся перед Ковалёвым:
– Так точно! – и отдал сержанту честь.
– Учись работать, к бою будь готовым,
Внести поправки, мелочи учесть. –
– Научишься стрелять прямой наводкой,
Порвём с тобой фашиста на куски.
Вон там, Германия, за той высоткой,
Находится граница у реки. –
Внезапно раздалась команда: “К бою!
Орудие, по цели номер пять”.
Сержант надел свой шлём одной рукою,
Другой рукой схватил за рукоять.
К нему мгновенно подбежал замковый,
В канал ствола дослал патрон большой.
Наводчик вскинул руку вверх: “Готово”.
“Огонь”! – Матвеев рубанул рукой.
Оно ударило с такою силой,
Что показалось, звон стоит в ушах.
Явилось чудо, вмиг ошеломило,
Пульсировала гулко кровь в висках.
Под ноги гильза шлёпнулась со звоном.
Он взял, отнёс её в пустой лоток.
Сержант, взглянув, сказал степенным тоном:
– Всё правильно ты сделал, пастушок.
“Левее ноль четыре”! – крикнул звонко.
Три выстрела ударили подряд.
Ванюша вновь схватил, отнёс в сторонку,
Поставил аккуратно гильзы в ряд.
Гремели орудийные раскаты.
“Огонь! Огонь! Что, гады, взяли нас”? –
Стреляли по Германии солдаты.
– Я тоже, дайте мне пальнуть хоть раз! –
– Ты только руку убирай! – Я знаю!
На, получай! – Рванул, что было сил.
Вмиг пушка подскочила, как живая,
Ударила. Весь лес заголосил.
– Всем выдвигаться на передовую,
Вначале на грузовиках – вперёд.
Орудия – к позициям вплотную.
Пехота огневой поддержки ждёт. –
Ванюша мчался со своим расчётам.
Он понимал, что их бросают в бой,
Помочь своим огнём стрелковым ротам.
Сержант стучал в кабину: “Жми, родной”!
Машина вскоре развернулась круто,
Солдаты сняли пушку с передка.
Всё сделалось за полторы минуты,
Он вынимал снаряды из лотка.
Наводчики с комбатом вдаль смотрели.
– Готовится фашист, сейчас попрёт.
Ты видишь, сколько метров, здесь, до цели? –
– По карте вижу, метров восемьсот. –
Взлетела красная ракета. “К бою”!
“Огонь! Огонь! Огонь”! – кричал комбат.
Стреляли пушки, гул стоял стеною.
– Гляди, пополз назад, фашистский гад. –
Лицо Енакиева стало мрачным.
Он вдаль смотрел, считал: “Четыре, шесть”.
“Ведь всё в бою сложилось так удачно”? –
Ванюша понял: “Жди плохую весть”.
– Достанется, похоже, нам работы.
Идут на поле танки прямиком.
Шесть штук, в сопровождении пехоты. –
Комбат заметил Ваню за лотком.
“Ты здесь”? – достал бумагу из планшета,
Черкнул три слова и сложил листок.
– Ты понял важность этого пакета? –
Прижал к груди. – Доставишь в штаб, сынок. –
Когда Ванюша, обливаясь потом,
Вручил пакет и бросился назад,
Сместился бой уже к другим высотам.
Туда спешил передовой отряд.
На поле Ваня вдруг увидел пушку,
Стоял поодаль крытый грузовик.
Один связист разматывал катушку,
Другой солдат к наушникам приник.
Комбат сидел на пушечном лафете,
Всем телом повалившись на затвор,
Как будто бы проснулся на рассвете,
Потупив неподвижный сонный взор.
Он бросился к нему, но чья-то сила,
Поймала вдруг в невидимую сеть,
Схватив, насильственно остановила,
Заставила его окаменеть.
Комбат был в окровавленной шинели,
Пробитой пулями со всех сторон.
Внутри всё сжалось, ноги онемели.
Рука вдруг опустилась на погон.
С рукой, привязанной к груди бинтами,
Стоял Биденко – добрый и родной.
Прижался Ваня мокрыми щеками.
– Бывает, плачет и солдат, друг мой. –
Потребовали в штаб: “Учиться будешь
В суворовском училище, сынок”.
Они с Биденко были в институте.
– Иди. Ступай смелее, пастушок! –
– Воспитанник, проститесь с провожатым. –
– Прощай, Ванюш! – Счастливого пути! –
Ванюша бросился, обнял солдата,
Прижался ласково к родной груди.