День тридцать пятый
Сколько в мире этом зла...
Люди чёрные дела
Совершают за спиной.
Всё же раннею весной
К нам из царства красоты
Возвращаются цветы.
Говорят, они молчат,
Это ложь: они кричат
Грешным людям, то есть, нам:
Перестаньте делать срам!
Перестаньте делать зло,
Время чудное пришло.
И любви, и мира час.
Нож возьмите, срежьте нас.
Мы согласны умереть,
Чтобы вы могли смотреть
Людям с нежностью в глаза
Может, в них давно слеза.
Чтобы вы могли прощать,
Улыбаться и вмещать,
Снисходить, просить прощенья
За ошибки, упущенья.
Потому Святой Господь
Дал нам корень, дал нам плоть.
Дал нам чудный аромат,
И любой цветочек рад
Умереть за ваше счастье.
Прочь невзгоды и ненастья!
Режьте нас, ломайте, рвите
И друг другу нас дарите,
И в любви живите впредь.
Мы согласны умереть.
Чем кричать: Свинья, придурок,
Идиот, скотина, турок!
Рот закрой, да, не ори! -
Лучше розу подари.
Как-никак, вы – дети Бога,
Зла и так на свете много.
Людям помогаем мы
Выползать из адской тьмы.
Посмотри вокруг и ты
И начни дарить цветы.
Я сегодня из окна
Вижу, что пришла весна.
Вылез под окном цветок,
Самый первый, невысок.
Нежный, чистый, золотой,
Дышит чудной красотой.
Сэйдж его переломила,
Нежно в воду опустила
И, торжественно потом,
Занесла цветочек в дом.
И теперь у нас в столовой
Жизнью чистой, жизнью новой
На столе - стоит цветок,
Неба вечного глоток.
Мы - Христа благоуханье
В Миннесоте, в Казахстане
И на дальних островах
Больше - жизнью, не в словах.
День тридцать шестой
К нам пришёл сегодня май.
Ты Аляску понимай:
Май – не лето на Аляске,
Да, не будет снежной пляски,
С маем не придёт жара,
Может иней быть с утра.
И сегодня холодок
Дует с севера на док.
А в тени за мастерской
Можно снег ещё рукой
На прощание потрогать,
Но уже размером с ноготь
На кустах малины – почки.
А распустятся листочки,
Будет зелено вокруг.
Здравствуй, Май, наш тёплый друг!
День тридцать седьмой
Мы сегодня в мастерской.
В барабан живой рекой
Стружка свежая плывёт,
Шум станков меня зовёт
В старый бытокомбинат,
Где так много лет назад
Довелось работать Пашке
В нашей мебельной «шарашке».
И пред взорами, как воды,
Потекли былые годы
Словно океана волны:
Я, огня и веры полный,
Энергичный, молодой,
Абсолютно не седой,
Как отец и как мой дед,
С древесиной с юных лет.
Свежий лес пилю, строгаю,
Через рисмус пропускаю.
Запах ёлки, запах стружки...
Алюминевые кружки
В перерывах - с крепким чаем.
Мы в столярке не скучаем.
Обсуждают президентов,
Фильмы, книги, диссидентов...
Мат и смех, табачный дым
Облаком висит седым.
Если это понедельник,
Значит у ребят «похмельник».
Напивались до отказа.
Водка – страшная зараза
Многих в землю закопала,
Искалечила, сломала.
Я за них всегда молился,
Им в беде помочь стремился,
Но не слушали они,
Расточая жизни дни.
А в сторожке, в проходной
Был наш «дом» святой, родной.
Там моя Веруня в платье
Охраняла предприятье.
С ней нередко были детки,
Наши сладкие конфетки.
К ним ходил я на обед.
Пили чай вдали от бед.
И с детишками играли,
И черешню собирали.
Нам и нашим малым крошкам
Гнёздышком была сторожка.
В пять часов станки смолкали,
Мы ворота замыкали,
Всем домой идти пора,
Мне – дежурить до утра.
Вера тоже шла домой,
Я один на проходной
Ел, писал, читал, молился,
С Богом тайнами делился,
Ночь тиха, луна горит,
Сердце с Богом говорит.
Цех наполнен жутким мраком.
Я даю еду собакам
И под Божьим руководством
Охраняю производство.
Помню клички - Рекс и Пальма,
С ними было всё нормально.
В девяностом, в ноябре,
Я на утренней заре
В час разлуки, без прикрас
В цех пришёл в последний раз,
Пригласил всех на обед...
И уехал в Новый Свет.
В Миннесоту, а потом
Я в две тысячи шестом
Посетил опять Фабричный -
Край родимый и привычный,
Перед тем, как умереть,
Дом отцовский посмотреть.
Был я и на месте цеха.
Нет его – врагам потеха.
Там сейчас, как на помойке,
Честь и слава перестройке,
Растащили всё бандиты -
Гвоздь, кирпич и даже плиты.
Стружкой больше там не пахнет,
Кто увидит – сердце ахнет.
Где же вы, друзья былые? -
Разметали бури злые
Нас теперь по разным странам,
Разлучили с Казахстаном.
Многих нет уже, я знаю,
Со слезами вспоминаю
Имена моих друзей.
Память наша, как музей.
Мишка, Сашка, Зенка, Толик,
Тосун, Витька-алкоголик...
Курды, немцы, украинцы,
Казахчата, месхитинцы
И татары, и уйгуры –
Копошились там, как куры.
Многих водка загубила,
Уничтожила, убила,
Раньше срока в гроб загнала,
Кабы сердце - Бога знало!
Всех, кто живы, Бог-Создатель,
Чистых милостей Даятель,
Отыщи, от зла избавь
И на путь святой направь!
***
Шесть часов. Станки умолкли,
Мы сложили всё на полки
И с Тимошкой стружек чан
Тащим в Тихий океан.
День тридцать восьмой
По Камчатке, по Аляске
Ходят были, ходят сказки,
Анекдоты, басни, речи
Про свидания и встречи
Человека с братом-мишкой.
Есть инструкций даже книжка,
Как себя вести при этом
Как зимою, так и летом.
Есть медведь-самец, есть мать,
Это нужно понимать.
Есть такой медведь-пестун,
А зимою есть шатун.
В Йеллоустоуне, Камчатке,
Где таких зверей в достатке,
Эти правила, советы
Общие для всей планеты.
Первое, что нужно знать:
От медведя не бежать.
Не бежать! Догонит зверь.
Уясни себе, поверь.
Номер два: Послушай Федю!
Посмотри в глаза медведю.
Пяться задом осторожно,
Куртку вверх на палке можно
Приподнять над головой.
У медведя взгляд кривой.
Можешь руки вверх поднять.
Дай чудовищу понять,
Что его ты выше ростом.
Всё легко и очень просто.
Номер три: черпак с кастрюлей,
Чем пугать медведя пулей,
Сковородка, кружка, крышка...
Грохота боится Мишка.
Так иль иначе сегодня
Я по милости Господней
С гризли встретился на пляже,
Снял его немного даже.
Перед ужином, под вечер
Я опять надел на плечи
Офицерский камуфляж
И с собаками – на пляж.
Только что прошёл отлив,
Галька словно чернослив.
Я иду и вниз смотрю,
Сам с собою говорю.
И пытаюсь что-то петь.
Глядь – а впереди медведь.
Ковыляет мне навстречу,
Здоровенный... и подмечу,
Смотрит вниз и сам с собой
Размышляет вслух - о, boy...
Замер я и гризли тоже,
Правило один: о, Боже!
Помолился – и бежать...
Всё забыл. На благодать
Уповаю лишь всецело,
И бегу, как воин... смело.
Гризли бросился за мной,
Только за моей спиной
Наша собачонка Нала
Зверя сразу распознала,
Смело бросилась вперёд -
«За вождя и за народ!»
Понял враг, что шутки плохи,
Струсил, как на шкуре блохи,
И, подальше от беды,
Развернулся и - в кусты.
А собачка наша Нала
Пару миль зверюгу гнала.
Я уж думал, ей конец,
Возвратилась. Молодец!
А отроду ей – полгода,
Не мешает ей погода.
В дождь и в шторм она с тобой,
И пойдёт в смертельный бой.
Мы живыми возвратились.
И на ужине хвалились
"Поединком" с гризли диким.
Были вздохи, смех и крики.
Сэйдж напомнила: «Друзья,
От него бежать нельзя!»
А собаку нашу даже
После случая на пляже
Стал я больше уважать:
Встретил гризли – не бежать.
День тридцать девятый
На сегодняшней странице
Не медведь у нас, а птицы,
Не орлы и не вороны,
Им мороз и снег покорны.
И не чайки, и не сойки
(И они морозостойки),
А которые от вьюг
Зимовать летят на юг.
Мне неведомо куда,
Но вокруг у них вода
И холодный ветер в грудь.
Тяжек и нелёгок путь.
Их немало ждёт врагов,
И до тёплых берегов
Долетит из них не каждый,
А лететь им лишь однажды.
И святые берега
Кто-то лишь издалека
Сможет с горечью увидеть...
Можно ли сильней обидеть?
Но они летят, бедняжки,
Словно лёгкие бумажки.
Если на Аляске холод,
Снег, мороз и птичий голод,
Птицы ждут на юге мая,
А потом, весне внимая,
Вновь летят в свои места,
Где такая красота.
Где раздолие и воля,
Вот такая птичья доля.
Я опять один на бреге,
Предаюсь весенней неге,
А они свистят, поют -
Красота, покой, уют...
Мы, как Божии сыны,
Тоже вечной ждём Весны.
И лишь только скажем: Ой!
Полетим к себе домой.