Владыслав Оркан. Бездомные

Терджиман Кырымлы Второй
Бездомные
новелла

   — Мама! далеко ещё?..
   — С полмили... Таперь будут халупы, за тем лесом... Холодно тебе, Ясик?..
   — Нет, мамочка, нет....
   Этот отрывистый разговор вели двое, мать и сын. Она ему торила дорогу в снежных заносах... Проваливаясь, мать оборачивалась к детке:
   — Ясик! осторожно... Обойди стороной...
   — Хорошо, мамочка, хорошо...— шептал мальчик, стискивал посиневшие губы– и не сетовал, бедный, хоть мороз в сердечко заглядывал... И снова, когда мать спрашивает его:
   — Холодно тебе, Ясик? — тот отвечает: — Нет, мамочка, нет...— а голосок звенит, что натянутая струна, только не рвётся.
   Двое в неравной борьбе со снежными заносами... Пара несчастных, чувством горячих существ в рукопашной схватке с бескрайней и бездушной, безразличной к ним природой... Кто победит, нет, кто выстоит?..
   — Мама, делеко ще?!
   — Скоро, скоро, идём, Ясик, не уставай!...— умоляет мать. — За мной, за мной... — и она коленами пинает наст, уже из предпоследних сил. Чувствует она, что слабеет, но знает, что обязана идти... Иначе холодная смерть приголубит её и Янека.
   — Хоть бы не мятель не завелась!... хоть бы ветер не задул!... — неразборчивым шёпотом заклинает она про себя... И как назло из лесу метнулся вихрь, и в лицо ей метнул колкий снег.
   — Боже!..— шёпотом выдавила она и насилу закостыляла онемевшими ногами... А за ней скорее волей чем силой увлекаемый ковыляет детка, укутавшийся в материнскую паруху (грубый льняной платок, прим. перев.)...
   Минута безветрия– и вихрь как с цепи сорвался: дослепу заметелил колкой пургой...
   — Мама...
   — Что? мой ты детка...
   — Мама...— замирая, шепчет отрок и обмякает, замирает весь.
   — Ясик! напряг силёнки... уже недалеко!..— умоляет мать из последних сил, и в голосе её трепещут струны любви, просьбы и бескрайнего отчаяния...
   Она снимает с головы платочек, кутает им головку детки.
   — Ясик! детка моя!... ещё чуток!..
   — Неможу... мама...— тише и тише шепчет он м калачиком ложится грубое снежное лоно...
   Мать стала: она заламывает одеревеневшие руки, а злобный в бездушии своём вихрь развеял чёрные материнские волосы– и страшна была бездомная мать в том немом, винящем небо отчаянии...
   Мать Снежица, видя своё воплощение, колкими, режущими поцелуями царапает лицо бездомной батрачки...
   — Ясик!..— шепчет она сквозь зубы и склоняется над ребёнком. Остекленевший взгляд Янека забрал остаток сил матери. Напрасно попыталась она поднять на руки дитя– сама упала на колени и не встала... Мороз сковал её члены и, студя кровь, рвался к материнскому сердцу...
   — Где ты, Боже?! Где помощь Твоя?!— с хрипом вырвалось из замёрзших губ.
   — За что Ты меня так страшно караешь?.. Тут... без ксёндза...— Она пытается подняться... Колени примёрзли к насту.
   — Будь они прокляты!.. выгнали нас из халупы... Хоть так... — Она запнулась: остаток отчаяния улетел с проклятьем...
   Жуткая боль сдавливала сердце, выжирала глаза и струилась по телу... Гуьы не дошептали конченной в мыслях молитвы... может быть, доскажут на том свете...
   Блестели снежные бриллианты, переливались красками в сиянии то и дело подмигивающих сквозь чёрную мглу... Блестели звёздки по снегу– и среди мелочи, словно бриллианты в песке, блестели четыре глаза замерзших насмерть.
   Милосердный вихрь мастерил из снега пару белейших гробов– и высилась, высилась снежная могила...


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

   Минули три дня и три ночи... время течёт как вода. В нетёплом сиянии низкого солнца сельцо лучится снежинками...
   Селяне из ближних хат спешат по скрипучему снегу в костёл на отпевание. Из дальних не вышли– по сугробам-то...
   — По ком вчора звонили?.. — спрашивает старый хозяин у немолодой женщины.
   — Э-э, знаете... той, из Хованца.
   — Умерла?
   — Рази вы не слышели?! Позавчора замёрзла несчастная... вместе с деткой. Выставили её из халупы. Она и пошла на ночь глядя... Нашли их ужо на вторый день– в сугробах. Надуло-то снегу, надуло!... И выгнали их в этакую погоду, когда худой хозяин пса паршивого не выгонит...
   Старик кивнул и всю дорогу шептал молитовку за упокой душ бездомных бедняков– мать работала на него...
   А жила она с сыном в сарае другого хозяина...
   — Была она работящей, — подумал на ступенях костёла.— Так погибнуть... Что за люди, хуже зверей... Выгнать на мороз...
   И снова он зашептал «вечную память»...

Владыслав Оркан
перевод с польского Терджимана Кырымлы