Ночь истрепана былью: что ни шаг – значит вымысел. Свет прочертит черту – и продастся, как бумер.
У пустой мостовой тоже есть свои вывески. И когда не горит, значит, бизнес умер.
От гнилой недосказанности – к осмысленному. Только плохо: исчерпано, но не рассказано.
Каждый твой несуразный полувзгляд-полувыстрел – это пьяных пальба по часам в Эль-Пасо.
Долгожданный мотив вырубает руки. Они долго дрожат и боятся коснуться.
То ли это забава, то ли это от скуки, то ли это отметина, чтобы вернуться
К первозданным истокам. Видно это не страшно: от зарубки на дереве до седины.
Мне когда-то сказали: «Чтоб запомнить, где важно, надо ставить маяк». И я ставила. Мы
В неудавшихся шлюхах, недокуренной шмали, неубитых врагах, неодобренных митингах,
Мы – во всем, что не сделали и не сказали. Мы – во всем, что когда-то друг в друге предвидели.
В недожатых равнинах, первозданных иконах, полустёртых картинах и невинных соборах,
На некупленных фресках и в чужих дневниках. Я впилила там, врезала, втёрла свой страх,
У которого повода, в общем-то, не было. Мой маяк рос во всём – в ненадломленном хлебе,
В странной меткости фар по пустой полосе, в легкой колкости фраз, в том, что делали все,
Кто был близок тебе, кто тебя понимал.
И мы оба не видели, как он пропал.
Разве это так важно тогда и так нужно:
Ни одна каравелла не разбилась о сушу,
Ни один Роберт Эггерс не снял свой фильм,
Ни один человек не пришелся любим.
Ночь исчерпана былью. Каждый шаг вдоль обочин осторожен, непрочен, опасен очень.
Как бы ты не старался светлым сделать свой смех, ночь темна, как у всех, боль проста, как у всех.
Мы пустая банальность. Мы смешная реальность. Мы – бежать и бежать в эту ночь сгоряча.
Ты моя неизвестность. Ты моя постоянность. Ты мой повод считать повороты ключа.