Нёман, 5. 2020

Ян Бруштейн
Свеженькая публикация древних, то есть юношеских стихов «Из первой тетради» в белорусском лит.журнале «НЁМАН»

Четверть второго...

 

Кому это нужно, кому же?

Как сердце, взрывается слово,

Дождем взбаламучены лужи

На улице, в четверть второго.

Ночные шатания вредны —

Но что нам в дыму папиросном,

Когда, не дождавшись ответа,

Мы ставим, все ставим вопросы,

Когда, не добившись победы,

Безумны, бежим из-под крова...

А лужи измучены ветром

На улице, в четверть второго.

 

 

***

Мне иногда так страшно жить,

И я завидую уснувшим,

Минувшим, искрой промелькнувшим,

Успевшим голову сложить.

И я боюсь черновика,

Потерь, любви, удара в спину,

Земли, которую покину

На вечность, а не на века.

Я снова не смыкаю глаз

Наедине с листом бумаги,

Пока бравады и отваги

И радости не пробил час.

Останется, наверно, стыд

За этот страх, за слабость эту,

Когда восход пройдет по свету

И жить мне заново велит.

 

 

Погром

 

Мой мир захлестывает ложь,

И снится роженицы дрожью,

И ворожит ночами нож,

Бросаясь с яростью бульдожьей.

А за окном — одни враги,

Ни зги не видно,

И обидой

Стучат смазные сапоги

По лицам улицы убитой.

Ни слова некому сказать,

И только захохочет нищий,

И рукавом сотрет глаза,

Как грязь стирают с голенища.

И снова стуком костяным —

Шаги.

Вот здесь — конец истории...

 

И проступает крематорий

В кривых булыжниках стены.

 

 

Лестница

 

Грустный клоун

Зачаровывает горести,

Грустный клоун

Достает из кармана

И, словно камешки,

Перекатывает в горсти

Наши радости, свои обманы.

 

Поднимает руки,

Опускает глаза,

И белым обвалом

Осыпает муку со щек.

...Сегодня в шутку

Кто-то ему сказал,

Что пора поминки

Устраивать

За свой счет.

 

Грустный клоун

На тонкой струне играет,

По долгой лестнице

Поднимается на карниз.

И равнодушными взглядами

Подталкиваемый к краю,

Медленно-медленно

Срывается вниз.

 

 

Самолет

 

Он опадает, самолет, в ладонь аэропорта,

Бесспорен, как осенний лист, звенящий и упорный.

Так мало выдано ему, когда нисходит круто:

Немного солнца, высоты и заданность маршрута.

О, как он мог бы воспарить, мигнув зеленым глазом...

Но снова требует пилот почтения к приказу.

Что делать, если снова он к сырой земле стремится!

Как трудно выпускать шасси, имея сердце птицы.

 

Он засыпает на земле, когда с прощальной песней

Прообраз маленький его уходит в поднебесье.

 

 

Московское

 

Звенела церковь поутру

У Рижской эстакады,

И, словно палкой по ведру,

Гремело что-то рядом.

В метро меняли всем рубли

На пятаки и двушки,

И с эскалаторов брели

В седых платках старушки.

Они мерцали серебром

В привычной жажде чуда,

И пахло в воздухе сыром

Бензином и простудой.

 

 

***

 

В судьбу не верю.

Но — смотри:

Вот ветви, выгнутые круто,

Вот дом, подсвечен изнутри,

И в этом доме жить кому-то,

Шуметь, смеяться, воду лить

На мельницу досужих сплетен.

И рук сплетенных не развить,

Не заслонить лица от плети

Чужого взгляда.

Не беда,

Что с крыши падает вода,

Принявшая личину снега.

Что до того нам?

Мы с разбега

Ворвемся в дом и за окном,

Пускай в судьбу я и не верю,

И там, на холоде, за дверью,

Оставим прошлые грехи,

Обиды, клятвы, недоверье

И эти странные стихи...

 

 

***

Немеют пальцы, черт возьми,

Опять какие-то потери,

И хлопают чужие двери,

Как будто в панике они.

А я теряю день за днем:

Немеют пальцы, дует в душу,

А щеки стыд и ветер сушат,

И кто-то плачет за окном.

Я этой лихорадкой смят.

Одни слова. Немеют руки.

И я не сплю, когда подруги,

Друзья, и недруги — все спят.

О этот бег карандаша!

Немеют пальцы — эко диво...

Но с них, дрожа нетерпеливо,

Словами падает душа.

 

 

Ноябрь

 

И будет: утро зазвенит,

Вернусь, и станет все иначе,

И запоздалая удача

Крылом осенним осенит.

И я поверю, что не зря...

Не зря... не зря...

И буду молод,

И на меня обрушит город

Последний холод ноября.

 

Войду, как прежде, налегке,

Случится то, что день назначит,

И запоздалая удача
Крылом ударит по щеке.