СКАЗ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНЬЕ.
Благословенна будь земля близ града Мурома!
Богатырей великих ты земля родимая,
Красавиц пи;санных и рукодельниц родина,
России-матушки слезами окропимая…
На зависть супостатской злобной нечисти,
Все краше ты цвети, веками процветай!
Природой дивной первозданной прелести,
Людьми хорошими всегда ты привечай.
Примером мужеским и ратной доблестью,
Любви бессмертной ты останешься в веках.
Мы помним дни печальные и по;лны горестью.
Однажды было так в запамятных годах.
* * * * *
Напал на Муром Змей, невиданный по злобе.
Коварством сильный был, огнём палил дома,
Свирепством был невиданный в природе.
Всё небо ясное закрыла чёрной тучи тьма.
Побил он многих воинов на поле бранном,
А жён с детьми малыми в рабство забирал.
Бел день был тьмою скрыт, как в сне кошмарном.
В своих бесчинствах совести совсем не знал.
И стоя Змей близ врат в священный город,
Потребовал в награду он красавицу княжну.
На что князь Павел начал собираться скоро.
На смертный бой, за Русь, за Веру на войну!
Но молвил Пётр – брат кровный, воин бравый:
- О, князь Великий, Павел – брат родимый мой,
Позволь сразиться с чудищем трёхглавым,
А ты с народом будь и со своей женой.
Три дня, три ночи бой суровый длился –
Убит был Змей поганый богатырскою рукой.
Лишь ранним утром князь Пётр возвратился
Весь раненый с победой долгожданною домой.
Но в честной битве уж отрубленной главою,
Змей с рёвом бешенным последних его сил,
В Петра смог плюнуть ядовитою слюною
И гадостным недугом сильно князя заразил.
Слюна попала в раны князя боевые
И язвой яд покрыл на теле кожу.
В мучительной горячке бился Пётр,
Пот едким градом истекал на князя ложе.
И впал в печаль Великий князь за брата своего.
Кручины княжеской не передать словами.
Послал во все концы своих гонцов –
За лекаря;ми он послал и колдунами.
Везли гонцы великих ле;карей к одру,
Но те в бессилии своём руками разводили,
Мол: - Не помочь теперь уж более Петру, -
И молча из покоев восвояси уходили.
И так в мученьях проходили дни-недели,
Гонцы измаялись спасения искать Петру.
За ме;сяцами месяцы стремглав летели,
Но всё ж случилась весточка благая поутру.
* * * * *
В опочивальне княжеской всё было полутёмно,
В палатах окна были все завешены сукном,
В углу горели тихо три лампады у киота томно
С иконой Богоматери Святой и на руках с Христом.
И в том в углу на красном покрывале в чёрном,
Чуть слышно, инок в здравие читал псалмы
Об исцелении чудном и о спасеньи скором,
И чтоб рассеялись безбожны чары тьмы.
Очнулся князь от сна, окинул спальню взором
И слабым голосом слугу к себе призвал:
- О, А;ника, приди ко мне, чтоб пред уходом
Я в мир иной, печаль тебе свою я рассказал.
Дверь распахнулась, и вошёл склонясь мужик –
Косая сажень в дюженных его плечах.
И русой головой к Петру с поклоном низким сник,
Печальный взгляд промок в его очах.
- Скажи мне, А;ника, ответь, за что такое наказанье?
Все эти струпья, язвы за какой мой смертный грех?
Уж сколько лет томлюсь в своём изгнаньи.
Который год уже спасения здоровью нет.
Ведь в битве той спасал не только князя Павла,
За Муром бился насмерть и за весь народ.
А может даже Русь всю разом православну
От Змея гадкого и прочей нечисти сберёг.
Присел на лавку А;ника и тихо в шёпот молвил:
- Я ждал тебя, когда очнёшься князь, друг мой.
Нашел я, кажется, тебе надежду на здоровье,
Ты в путь вели седлать коней дороги столбовой.
В земле Рязанской есть мало сельцо Ласка;во,
И если верить людям в то, что в свете говорят,
В народе ходит там о де;вице мирская слава –
От хвори и недугов всяческих тебя там исцелят.
Тут приподнялся Пётр из сил своих последних
И глянул А;нике с надеждой в его синие глаза:
- Тогда чего ж ты медлишь, друг мой верный?
Вели коней готовить и запрягай скорее в салаза.
И целый день, и ночь скакали лошади в пути.
Кругом поля бескрайние лежат снегами.
Князь снова сном бредовым веки опустил
И стали грёзы появляться пред глазами.
* * * * *
Петру приснился снова князь-отец,
Как с Павлом их учил мечами биться,
Как мать несла в поля ржаной хлебец
И молока парного, вдоволь, чтоб напиться.
Как брали снова в руки деревянные мечи.
И тренируя крепость рук без страха и уста;ли,
Покуда пота град со лба солёные ручьи
На плечи юношей по русым кудрям ниспадали.
Затем вела двух братьев за руки с собой –
Петра и Павла матерь к чистым родникам.
И там они купались ключевой водой,
Плескаясь в радости родительским оча;м.
Наградой каждому из братьев был цветок –
Ромашка белая – ромашка полевая.
И материнской нежности любви глоток
С поклоном искренне по-княжьи принимая.
* * * * *
Сквозь пелену своих ослабших глаз,
Увидев белоснежну скатерть поля,
И стал просить слугу остановиться князь,
И выполнить его простую просьбу:
- Ох, А;ника, пойди, прошу тебя, сорви
Одну ромашку в поле мне на счастье,
Чтоб душу мне мою согрели лепестки
И отошли бы поскорей мои напасти.
Сказав, он погрузился снова в сон,
В поту, как в детстве, градом истекая.
А А;ника лишь громко крикнул: - Но-о!
А ну, скачи скорей вперёд, родная!
На день второй неблизкого пути в Ласка;во,
Бразды весенние копытами взбивая,
Остановились кони, наконец, устало
У покосившейся избы деревни края.
Ворота настежь отперты в широкий двор,
В углу двора навалены горой поленья.
И А;ника широким шагом, свой бросая взор,
Вошёл в избу и тут же замер в удивленьи:
Кругом уют, и в горнице во всей светло,
И стол устелен скатертью парадной гладко,
И зайчик в серой шубке прыгал весело;,
Уже в весенней, и смотрел украдкой.
В той комнате за ткацким за станком
Сидела красная девица за работой,
С красивым бантом и русою косой,
До пояса сплетённою с заботой.
- Скажи-ка, девица, - слуга с поклоном молвил
- Где мне родителей твоих найти – отца и мать?
И видит Бог, был путь наш слишком долгий,
И путь обратный нам домой ещё держать.
А девица, не поднимая от работы головы,
Ответила смиренно и совсем спокойно:
- К соседям мать пошла поплакать во взаймы.
Придёт не скоро, - молвила Февронья.
- Отец же мой меж ног своих в глаза глядит
Старухе Смерть в пустые чёрные глазницы.
Придёт лишь к вечеру, поест и сразу спит, -
Услышал А;ника ответ из уст девицы.
На скачущего зайца взгляд свой бросил,
Помялся А;ника и в мыслях пожалел,
Вздохнув, юродивую бедную девчонку,
Назвать красивой дурочкой её посмел.
А девица вдруг подняла свой ясный взор
И тихо молвила в ответ ему на вздох:
- Какой ты неразумный, просто вздор,
Вошёл без стука и застал меня врасплох.
- В простых одеждах, за домашними делами,
Не упредив, зашёл в неприбранный мой дом,
И так не понял ты, что скрыто за словами,
О сильно чтимых мною матери с отцом.
- Ведь матушка моя пошла к соседям нашим
За умершего слёзы горьки проливать.
Когда за нею Смерть придёт – они поплачут.
Таков и есть взаймы тот горький плач.
- А батюшка мой древолаз – он бортник.
На дереве высоком дикий мёд берёт,
Сквозь ноги вниз в глаза он Смерти смотрит,
И лёгким труд его никто не назовёт.
- И про меня, небось, подумал очень скверно –
Юродивою, может, или дурочкой назвал.
Ну, коль пришёл, случилось что наверно?
Меня Февроньей звать, меня ж ведь ты искал?
- Прости меня, - промолвил А;ника с поклоном,
- Слуга и друг надёжный я у княжича Петра.
Обрызгал Змей его паршивою слюною –
Всё тело в струпьях, кожа язвой изошла.
- Готов он заплатить любую цену за здоровье,
Дарами щедрыми готов любого наградить.
Молиться в храме будет за тебя Февронья
Коль вылечишь его, чтоб смог он снова жить.
Привстала девушка, смущённо опустив глаза:
- Даров не надо мне. Но лишь одно я вижу,
Что будет он здоров, коль буду я его жена.
А коль женой не стану – Бог не даст мне силу.
Румянец на щеках её сильней зарделся алый.
Присев на лавку снова к ткацкому станку,
Погладила зайчоночка того, что прыгал рядом
На задних лапках на покрашенном полу.
Тут А;ника совсем опешил, и примету вспомня,
Которую в народе говорят: «Коль заяц прыгает в избе –
Готовься к свадьбе. И надобно сватов не медля
К невесте слать. Нельзя противиться своей судьбе.»
И в сей момент, слуга изволил удалиться
И перед князем дружеский держал совет:
- Мол, так и так князь, можешь исцелиться,
Коль ейным мужем станешь ты – её ответ.
Он рассказал про зайца в серой шубке,
Про дом, и про уют, что в доме том царит,
И про родителей, которых она любит,
И про примету, что народ весь говорит.
А Пётр-князь лишь рассмеялся раздражённо
- Мол, мыслимо ли князю в жёны свои брать
Дочь древолаза-бортника, сословия простого
За то, что вылечит и на ноги ему даст встать.
- Я так тебе скажу мой верный друг,
Проверить надобно её, найти подвох.
Задание ей дам, чтоб захватил испуг.
Ты пакли выдерни с меж брёвен клок.
- И коль она желает быть моей женой,
То ты пойди и накажи ей сделать в срок –
Пускай сошьёт рубаху мне из пакли той,
И чтоб шитьём украшен был воротничок.
Был сильно удивлен таким словам слуга,
Но всё же князю он не стал перечить.
К Февронье вновь пошёл он с волею Петра ,
Чтоб рассказать о князя странной речи.
Вошёл в светлицу А;ника, клок пакли протянул,
И на словах наказ Петра он девушке поведал.
- Коль хочешь быть женой, то чтоб к утру
Рубаху с воротом соткать тебе велел он.
Февронья выслушав внимательно слугу,
Вдруг к печке подошла, там, где лежат поленья
И наклонившись, подняла берёзову щепу
И протянула А;нике, со встречным предложеньем:
- Ну что ж, готова буду выполнить его наказ,
Но только пусть к полуночи успеет князь
Станок мне ткацкий изготовить в раз
Из этой щепки, чтоб рубаху шить ему взялась.
Опешил Аника таким словам и щепку взяв,
Он спешно к князю из светлицы удалился,
И разговор Петру с Февроньей рассказав,
В который раз уму Февроньи подивился.
И удивлен был мудростью Февроньи Пётр
Рисуя образ женщины давно в годах.
- Уж видимо не так болезнью стал хитёр.
Ну что ж, веди меня, посмотрим что да как.
И взяв ослабшего на руки князя и больного,
Схудавшего от хвори страшной долгих лет,
В светлицу внёс уклада деревенского, простого
На лавку усадил Петра, сам сел не табурет.
Когда занёс в светлицу князя аккуратно,
То Пётр, увидев девушку небесной красоты,
Вдруг онемел, как будто многократно
В язык воткнулось жало острое осы.
Февронья, глядя лишь на А;нику, сказала:
- Вели сейчас же жарко баню истопить,
Там выпари получше князя для начала,
Затем всё тело смажь и квасу дай попить.
- Когда ты мазать будешь этой мазью князя,
Оставь один лишь струп на пле;чах с язвой
Чтоб вышли из него последние остатки яда.
А тело вновь ещё намажь целебной мазью.
Она дала слуге горшочек с этой чудной мазью
И кваса полный ковш черпнула из бочонка.
И на руках слуга понёс в парилку князя.
На полоках он уложил, как ма;лого ребёнка.
И в баньке веником из дуба и берёзы
Отпарил князя Аника, и листья в пух летят.
Затем намазал кисляжью, аж выступили слёзы,
Всё тело с головы его до самых его пят.
И тут же чудеса от мази проявились.
Пока лежал и отдыхал на лавке князь,
Все язвы высохли и сразу отвалились,
И кожа стала чистой, белой в тот же час.
Налились руки богатырской силой
И снова в теле появилась княжья стать.
И позабыв совсем сказать «Спасибо»,
В обратный путь коней стал заправлять.
И счастья-радости в том не было предела,
Когда он с лёгкостью бежал в свои хоромы.
Душа Петра вновь ликовала, словно пела,
А сам парил он будто пухом невесомым.
И поспешил он к Павлу радостью делиться,
Чтоб больше не винился старший его брат.
Но вдруг от боли страшной на пол повалился,
Не добежав до середины княжеских палат.
На теле снова проявляться язвы стали,
Покрылось струпьями опять всё княжье тело.
И отнесли Петра на княжески кровати,
И вновь недугом гадким тело загорело.
В углу зажгли лампады снова у киота,
Вокруг главы слегка потрескивали свечи.
Сквозь слёзы Пётр, превозмогая боли гнёта
Поведал Павлу все подробности той встречи.
- Послушай, Пётр, мой брат ты дюже славный,
Ты тяжкий грех себе на плечи возложил.
Ты возгордился Пётр, и уехал ты обманом,
За исцеленье скверной ложью заплатил.
- Святых апостолов слова скорее вспомни, -
И тихим шёпотом бранил Петра в сердцах,
- Что всяк возвысивший себя – унижен будет,
А унижающий себя – возвысится в глазах.
- Молю тебя, мой брат, езжай к Февронье.
Покайся перед Богом и прощения проси.
Уверен я, вернёт она тебе твоё здоровье.
Посватайся! И, может быть, она простит.
- И покаянье нужно ведь совсем не ей, не Богу.
Тебе же прежде, брат ты неразумный мой.
И коль ты будешь верен княжескому слову,
То, видит Бог, Февронье быть твоей женой.
Пётр слушал, молча, русу голову свою склонив.
Затем к иконам подошёл и молча помолился.
Благословения у Господа смиренно попросив,
И трижды он с поклоном низким покрестился.
Призвал он снова А;нику к себе и молвил:
- К Февронье посылай сватов моих скорей,
В монастыре Солодчинском чтоб обручиться
На летний день Петров в конце июня с ней.
Смиренно приняла сватов Февронья в дом.
И без обиды А;нике сказала тихо с уговором:
- Когда приедешь, передай Петру поклон,
Согласная я стать его женою перед Богом.
- И пусть готовит сани он в Петрова день,
Не будет хода на телеге и на колеснице
Попоны пусть возьмёт укрыть потом коней, -
В напутствие дала советы А;нике деви;ца.
С усмешкой А;ника слова её воспринял,
- Как может летним днём вдруг снег лежать?
Но всё же ейные слова все без заминок
Он поспешил от слова к слову передать.
* * * * *
Однако в предпоследний день июня дюже,
Вдруг холод наступил, зашёлся снегопад.
И хлопья крупные на землю стали вьюжить,
Что занесло дороги выше, что кусты стоят.
И вновь был Пётр удивлён тому знаме;нью.
Но заготовил с бубенцами сани впрок.
Теперь он больше начал придавать значенье
Словам Февроньи, ещё раз получив урок.
И стоя князь пред алтарём с невестой рядом,
Уж не стыдился Пётр избранницы своей.
Смотрел он на неё влюблённым взглядом
И нежно её руку он придерживал своей.
А в граде Муроме их Павел-князь встречал
С великой радостью под перезвон колоколов.
Икону Богоматери святой в руках своих держал
С благословением их усадил он во главу столов.
И челядь ликовала радостно кругом.
Столы накрытые вокруг везде стояли
И гости с чарками да полными вином
«- Совет вам да любовь!», - во всю кричали.
Три дня был пир горой, веселье и забавы.
Три дня гостей встречали, провожали.
И эта свадьба - свадьбам всем была на славу.
И в Муроме всем градом отдыхали.
Но по душе пришлась не всем княжна.
И то, и дело стали слышаться наветы.
И средь боярских жён нашла вражда.
И поползли из уст в уста у них секреты.
«- Ну что же это за княжна – простолюдинка».
«- Молчунья-девка, лепоты в ней вовсе нет».
«- Как скатерть бледная, худая как тростинка».
«- Не носит жемчугов, ни простенький браслет».
Но Пётр-князь вершил дела мирские справно,
И словно бы не слышал этих гадких сплетен.
И в их семье все было гладко, дюже ладно.
И люд мирской Петру был благодарно верен.
В народе верная примета говорится,
Из уст в уста, летая словно птица:
«- Что ни к чему искать несметный клад
Когда в семье с женой у мужа в доме лад.»
А лад в семье, и бытовой уют, и благость,
И вовсе незаметно, как бы исподволья,
Петру на гордость, а себе на радость,
Для мужа милого всё строила Февронья.
* * * * *
Но горе грянуло нежданно, словно гром –
Преставился князь Павел перед Богом.
Завешаны все окна траурным сукном,
Смиренно князь лежал в гробу дубовом.
Молчанье тяжкое застыло во дворце,
Весь Муромский народ шёл вереницей,
Толкаясь с тихим плачем на крыльце,
С Великим князем Муромским проститься.
Три дня, три ночи отпевал монах.
И Павла вспоминая прошлые заслуги,
Стоял он пред иконой весь в слезах,
В слезах стояли пришлые и слуги.
* * * * *
И стал Пётр князем Муромских земель,
А ладушка его княжной отныне стала.
И как весной на солнце звонкая капель
В делах день ото дня жизнь протекала.
И на престоле Пётр князь будучи, дела вершил,
По справедливости своим народом правил.
И честностью своей весь Муром покорил,
И мудростью своей людские споры ладил.
Он привечал всех жителей: и челядь, и бояр.
Не по родовитости и сметному богатству,
По совести и чести, да и Божеским делам
Награды раздавал. Врагов он не боялся.
Исправно Пётр вёл свои торговые дела
И торговать с другими городами стали.
Совет жены своей он спрашивал всегда,
Когда сомнения его порой одолевали.
Но всем не угодишь и мил не будешь всем.
И в споре жарком кто-то всё ж в обиде будет.
А коли в споре жарком денежный задел,
То стали злыми языками разносится слухи.
- Не любит, мол, княгиня родовитых, -
В миру из уст в уста шептали голоса.
К палатам от хором боярской свиты.
От дома к дому шла народная молва.
«- Боярство ненавидит, что сама чернавка.
И потому боярство княже начал угнетать.»
«- То унижением простым, а то побором явно.»
«- А бедным скот стал, да и деньги, раздавать.»
И вот однажды на мужском хмельном пиру,
Когда собрал князь Пётр всё свое боярство,
И, словно в пьяном дружеском бреду,
Напившись мёдного хмельного яства,
И стали князю сплетни-слухи расплетать,
И хитроумно хулить при;нялись княгиню:
- Что, мол, жену-то надобно тебе под стать,
А не селянку, словно бедную гусыню.
- Да мы-то рады, князь, тебе служить
И верой-правдою до самой до могилы,
Но князю бы не стать с простолюдинкой жить, -
Шептал боярин толстый именем Данила.
- И, правда, князь, - сказал Тарасьев Тимофей,
- Когда на общей трапезе сидит княжна
То сраму-то, ей Бог, не оберёшься с ней,
Как будто бы она уж сильно голодна.
- В ладонь свою все крошки хлеба со стола
Другой рукой смахнёт и спрячет в подоле;.
Как будто про запас всё уберёт она,
И тут же снова чисто перед нею на столе.
Князь яростно вспылил, лицо зарделось
- Ты с кем так говоришь? Блюди свой чин!
Тебе что ль наказанья больно захотелось
А ну, винись сейчас же, сучий сын.
- Ей-ей, могу я пред иконой побожиться, -
Сказал Тарасьев лихорадочно крестясь.
- И не зачем мне перед кем-нибудь виниться.
Спроси, кого захочешь, ты любого, князь.
- А ну-ка, А;ника, покличь сюда княгиню.
Скажи ей, что князь к трапезе её зовёт
Пускай оставит все дела сейчас мирские
Пусть в зал обеденный скорей ко мне идёт.
Все гости затаили вдруг свое дыханье
И в воздухе повисла гробовая тишина,
Когда Февронья по веленью князя,
Сев рядом с ним, чуть-чуть поела, попила.
Затем княгиня собрала все крошки со стола,
Как в русских деревнях во всех бывает,
И не таясь, в подол почти их было убрала,
Но князь княгиню резко за руку хватает.
Она лишь, кротко посмотрев в его глаза,
Увидела досадный гневный мужа взгляд.
Февроньи пальцы, князь легко разжав,
Был сильно удивлен, и очень тому рад.
И в удивленье всех гостей сидящих за столом,
Не крошки хлебные в ладони у Февроньи были,
А ладана комочки стали заполнять весь дом,
Благоуханием церковным всюду исходили.
Ох, как же веселился и смеялся князь,
Когда бояре вон из зала повалились.
И, падая с крыльца, и прямо в грязь,
Давясь толпою, дюжей, быстро удалились.
И дал себе князь Пётр твёрдые зароки –
Жену свою неверьем больше не терзать,
Не думать скверно, не искать пороки
И слухов никаких на веру не внимать.
Но не унимались злые языки в придворье,
И пуще прежнего озлобилось боярство.
Нападки всюду в сторону Петра, Февроньи.
И слухи об убийстве и другом коварстве.
И дрогнул князь, и сильно испугался,
И ниже голову своих плечей повесил,
Когда явились к нему гости из боярства.
К Петру с веленьем развестись, желая мести.
- Ступайте, нелюбезные, спросите сами
Княгиню. Как скажет – так тому и быть.
И пусть Господь поможет вам делами.
И может, сможет вас неверных вразумить.
Восторженные бросились бояре к княже,
И в скорости избрали ходоков в палаты,
Чтоб известить решение Петра сейчас же.
И молвил боярин Тимофей кудлатый:
- Весь город, госпожа Февронья, тебя просит
Отдать нам князя нашего, а нас простить.
Бери богатства разного, чего душа захочет.
Бери, и можешь с Богом восвояси уходить.
Княжна Февронья всех их слушала спокойно
О том, что ей бояре нагло с перегаром говорят,
Наперебой, горланя, и не давая вставить слова.
Взмахнув рукой, Февронья подняла свой взгляд:
- Пусть будет так, - ответила им всем Февронья,
Но обещайте мне дать то, что я потребую от вас.
- Чего угодно – всё бери без прикословья, -
Твоё желание исполним в тот же час.
- Я так скажу вам, злата мне не надо дюже, -
И голос стал её сухим и жёстким вдруг.
- Одно прошу, отдать мне только мужа.
Мне Пётр нужен. Мне нужен мой супруг.
Сквозь дверь открытую всё слышал Пётр,
Поскольку был недалеко в соседней зале.
Он в недоумении лишь руки распростёр,
Когда услышал, что жене его в ответ сказали:
- Ну, что ж, - не растерялись гости вскоре,
С надменным голосом продолжили они.
- Другого выберем на завтрашнем соборе!
- Нам Пётр не нужен, так и убирайся с ним!
И тут не выдержал князь Пётр хамства.
И быстрым шагом в комнату зашёл,
И, гневно, в лица красные от пьянства
Он заглянул и крикнул им: - Пошли все вон!
Лишь встретил он глаза жены любимой,
Он подошёл и приобня;л за плечи её нежно:
- Уйду с тобою вместе я, голубкой милой.
И так увёл её от низкого судилища поспешно.
* * * * *
А между тем, на чистом берегу речном
Поспешно прихвостни боярские и слуги,
Шныряя взад-вперед туда-сюда бегом,
Готовили к отплытию супругам струги.
* Струг – русское плоскодонное парусно-гребное судно XI-XVIII веков, служившее для перевозки людей и грузов. Оборудовано съемной мачтой с небольшим прямым парусом
Лишь к вечеру спустили струги в воду,
И в даль далёкую их плавно понесла Ока.
Простились, поклонившись, берегу родному.
За бо;ртом стругов тихо плещется река.
Меж тем уставших моряков, бояр и слуг,
Уж выбившихся за тяжкий день из сил,
Сморила суета, и потянуло всех ко сну,
Лишь кроме тех, кто в ночь дозорным был.
Средь тех, что был в дозоре старший струга
Невольно взгляд бросал и томно воздыхал.
Пока спала с детьми его уставшая супруга,
Февронье он внимание чрезмерно уделял.
Княгиня же поняв излишнее вниманье,
Вдруг поросила зачерпнуть воды с реки.
И с левого и с правого борта ровной глади,
И пробовать где лучше вкус, с какой руки.
- Вкус одинаковый, – боярин ей ответил
- В чём разница никак мне не понять.
- Вот так же есть и естество у женщин,
Не стоит женщину на женщину менять.
- Ведь муж не должен возжелать чужой супруги,
А верен должен быть одной жене и навсегда.
Чтоб вместе одолеть все жизни долгой их натуги,
И будет милостива к обоим им тогда судьба.
Боярин мудрости княгини удивился,
И, получив столь жизненный урок,
С поклоном низким он к штурвалу удалился
И верности жене своей он дал зарок.
А свежий ветер раздувает паруса
И хлопает над головой Февроньи,
И полный месяц освещает небеса,
И звёзды словно падают в ладони.
Лишь слышны скрипы мачт в ночной тиши,
Да сиплый скрип уключины на стругах,
И всплеск об бо;рты волн Оки-реки,
И разговоры моряков в раздумьях:
«- Куда они плывут? - В какие земли?»
«- И что ж их ждёт в неведомом краю?»
«- Что встретят они там? - Смерть ли?»
«- А может, будут жить там как в раю?»
И вот, пристали к берегу ночлег искать
И взялись на ночь разгружать поклажу.
Палатки в полутьме быстрее водружать,
Дозоры выставлять, на стругах стражу.
В раздумьях горьких князь поодаль отошёл,
Присел на камень, вглядываясь в даль.
И от чего же он ушёл? И вот к чему пришёл?
А на лице его кручинилась печаль.
- Ты не печалься князь. Унынье тоже грех, -
Петра Февронья в шёпотом тихонько утешала.
Подумай лучше князь сейчас о тех
Кто шёл с тобою с самого начала.
- Бог милостив. Поверь, не пропадём.
Поможет нам, иль ты в него не веришь?
Лишь тихо за руку его взяла: - Пойдём.
И милость Божью ты на себе проверишь.
Поднялся с камня Пётр, пошёл с женой
К костру, в котором пламени играли языки.
Срывался в небо вверх столб искр золотой
И кое-где на палках тлели красным угольки.
А по краям кострища были вбиты колья,
Чтоб приготовить пищу для дружины.
И указав на них, промолвила Февронья:
- Ты видишь муж, они огнём уже не живы.
- Поверишь ли ты, княже, в милость Божью,
Коль вместо кольев, те, что преданы огню,
Наутро будут колыхаться лёгкой дрожью
Два деревца зелёных в бризовом ветру.
Князь ободрился и негромко засмеялся:
- Моя ж ты ладушка, меня утешить норовишь?
Пойдем-ка лучше спать, сегодня я устался,
И ночь сгустилась, и вокруг давно уж тишь.
Меж тем усталость опустилась им на плечи,
И в сон клонить зевотой стала ночь сильней,
И звёзды стали яркими как в церкви свечи.
Ведь утро против ночи верно мудреней.
Наутро князя разбудили крики удивленья.
У пепелища слуги верные его толпились,
И повар с А;никой смотрели без стесненья,
Как деревца листвою сочной зеленились.
Вокруг кострища то, что пламенем вчера горело
С весёлым треском распуская искр столбы,
Два стройных деревца листвой своей шумело
И кольев пламени не трогал жар как бы.
Князь Пётр удивлён был явно безгранично.
И как такое может в белом свете быть.
Ведь он не верил в это чудо, дивясь лично,
И благость Божию умом и верой оценить.
К нему Февронья подошла почти неслышно,
Коснулась ласково его плеча своей рукой:
- Вот видишь, я же говорила, получилось.
Коль веришь в Господа, то будет мил с тобой.
Один из слуг невнятно что-то говорил,
Бессвязной речью сильно заикаясь:
- Прошу прощенья, я заснул, не уследил, -
А сам такому диву сильно удивляясь.
* * * * *
Меж тем боярство не поделило власти,
На Муром беззаконье жуткое нашло.
Пришли и большие ещё напасти,
И в город время смутное пришло.
Боярство ненавидеть люто ближних стало,
Друг друга клеветою низко оскорблять.
Безжалостно, надменно и коварно
Друг друга начали бояре убивать.
Оброки выросли с народа многократно
И нечем стало жён, своих детей кормить.
Боярство ж обнаглело, будь оно неладно.
В народе встал вопрос: - Как дальше жить?
Красивые, резные, расписные беспощадно
Вдруг вспыхли «красным петухом» дома бояр.
И словно голодом томимый, очень жадно,
Съедал безжалостным огнём своим пожар.
И факелы огромных всполохов ужасных,
Как будто бы в руках архангелов возмездья,
Перелетали с крыш домов, торжищ боярских
С огнём коварным поднимались в поднебесье.
И ночью тёмной стало, словно днём светло.
Народ в своих бесчинствах сильно лютовал.
- Верните князя нашего скорее на престол!
- Иначе свергнем всё огнём! - народ кричал.
- Пусть возвернётся Пётр с княгинею домой!
- Пусть снова будет править Верою и Правдой!
- Верните князя в Муром, в дом его родной, -
В ушах бояр гремело эхом многократно.
Объял весь город ужас, сердце цепенящий.
В глазах боярских виделось безумство
И холод пронизал всю душу леденящий,
В сердцах стучало и рвалось тревоги буйство.
И не прошло трех дней, как к берегу Оки
Перед шатром Петра с его любимою супругой,
Гонимы страхом, по течению реки,
Причалили боярские побитые два струга.
Из них посыпались бояре все на брег песчаный,
Упали ниц и на коленях приползли к Петру
- Просить прощения пришли мы, княже величавый,
Вернуться просим, ты услышь, пожалуйста, мольбу!
- Прости, князь Пётр наш ты милосердный!
Вернись скорей, избавь град Муром от греха!
- Великодушен будь, и будь же к нам любезный!
- Прости, что завистью была полна душа!
Средь тех бояр был Тимофей Тарасьев
И друг его Данила тоже рядом был.
На них одежды все разорваны на части
И от пожарищ чёрные на них следы.
Все лица в копоти, на теле видны раны,
Побиты дюже, руки в чёрных синяках.
- Прости нас, княже! Ты прости нас Бога ради!
- Будь князем Муромским и славься ты в веках!
Князь поднял жалкого Тарасьева с земли:
- Простил я вас давно уже. Ступайте с миром.
А чтоб вернуться в Муром мне в права свои,
Спросить княгиню нужно вам, мою супругу.
- Как скажет вам она, так пусть оно и будет.
Коль пожелает вновь вернуться в славный град –
Тот час с женой на воду спустим наши струги
И возвернёмся в край Муромский родной назад.
Тут из шатра из своего Февронья вышла.
К ней бросились с мольбою жалкие бояре.
Наперебой, толкаясь и слюною брызжа,
В лохмотьях на колени пред княжною пали:
- Прости Февронья за бездушье наших жён и нас!
- За то, что мы княжной тебя не привечали!
- Мы просим вас вернуться в Муром сей же час!
- Вернитесь в Муром, - наперебой бояре заклинали.
Февронья слушала бояр совсем без злобы:
- Вы встаньте и идите к князю вашему Петру.
Спросите, что велят ему души; нутробы.
Коль согласится он, так значит быть тому.
- Господь две дивные способности нам дал:
Что помнить вечно, что забывать сиюминутно.
Но помнить нужно доброе, всех нас Он призывал,
А зло и зависть забывать ежесекундно.
* * * * *
Когда с попутным ветром на раздутых парусах,
Скользя по глади, показались оба струга,
Под звон колоколов и со слезами на глазах
На берег высыпал народ – весь Муром.
В спокойствии тут потянулись дни о днях,
В смиренности и благости поплыли годы,
В делах житейских, княжеских делах,
В постах мирских, в молитвах к Богу.
Князь Пётр правил совестью и честью
Боярам боле спуску вовсе не давал.
Всех по делам судил, судил не местью.
И люд простой князь Пётр не балова;л.
Февронья многие творила чудеса –
Больных лечила, многих исцеляла.
По всей округе шла о ней молва,
Что верой Божию она людей спасала.
Сироток, окружив заботою своей,
Дома призрения им строила, приюты.
Посильну помощь для монастырей
Оказывала в чуть свободные минуты.
С любовью и добром, и чистой верой
Февронья всячески вступалася за вдов.
И с чистым сердцем, с присущей ей манерой
Она была, как будто бы, сама любовь.
Порой деви;чью бытность вспоминала,
Февронья с радостью садилась за шитьё.
И ткань ткала, и всякую одежду расшивала,
И отдавала си;ротам и бедным тут же всё.
И Пётр в свете добродетельной жены,
С годами сильно изменился добротою.
Слагали песни седовласые волхвы
О княжении Петра, о благодати и покое.
Лишь изредка супруги в день Петрова,
Отбросив все рутинные заботы и дела,
Держась за руки, вместе шли без уговора
В бескрайние, ромашкою цветущие, поля.
И там, средь разнотравья и цветов,
Букеты из ромашек в поле собирали,
С их нежно-белым цветом лепестков
И словно солнышки их жёлтые венчали.
Февронья ж делала венки себе и мужу
В знак верности своей и их любви.
В глазах читалось, даже слов не нужно,
Как дороги они друг другу, как близки.
* * * * *
Но Старость - бабка дряхлая со скрюченной клюкой
Подкра;лась к любящим супругам незаметно
Украсила чела супругов серебристой сединой,
Морщины видились у них на лицах повсеместно.
И в Божьем храме пред иконами святыми,
И в доме в горнице с мольбою у киота впредь,
Все чаще Господа состарившись просили
Возможность в день единый умереть.
В любви великой данной свыше им
Составили они потомкам завещанье:
«Не разлучать и после смерти скорбной их,
И схоронить в гробу одном, сделанном из камня.»
Для этого, по княжьему веленью, слуги,
Три дня, три ночи не покладали рук своих.
Каменотёсы, в кровь сбивая руки,
Тесали в камне гроб единый на двоих.
В одном огромном камне из гранита
Два гроба лишь с перегородкой смежной,
Чтоб после смерти были их тела сокрыты
В единой усыпальнице двойной наде;жной.
* * * * *
Однажды князь позвал к себе княгиню
И, усадив с собой старушку возле рядом,
Взяв нежно руку тонкую её своими,
Задал вопрос, который его мучил тяглом:
- Скажи, любимая моя и радость жизни нашей,
Коль я монашество приму и в чин хочу вступить,
Пойдешь ли в монастырь, чтоб стать монашкой,
Чтоб ближе к Богу нашему с молитвой быть.
Чуть помолчав, ответила с поклоном низким:
- Давно я думаю в монашество уйти от мира.
Не знаю никого, кто был мне боле близким,
Лишь твоего решения я жду так терпеливо.
- Хочу быть ближе к Богу и молиться.
Хочу жить с твердой верой во Христа.
Хочу вставать и на ночь спать ложиться
С молитвой праведной в своих устах.
- Среди мирских забот, молвы, соблазнов
Нельзя достичь святого совершенства.
И Господом не будешь ты обласкан,
Когда настанет смертный миг блаженства.
И Пётр князь продолжил эту мысль Февроньи:
- В святых писаниях Иоанна Златоуста говорится,
Есть разница меж тихой пристанью и морем,
В котором сила бури, шторма мощь таится.
Не вняли горожане твердого решенья.
- Как можно славу, власть, почёт, богатство
Сменить на жалкое монашье отрешенье.
- Как можно кельей засменить дворцов убранство.
«- В миру, ведь тоже, можно Богу помолиться.»
«- И в церкви можно с Богом быть наедине.»
«- И не зачем в монашество стремиться.»
«- И много дел ещё мирских есть на земле.»
Но все ж решение супругов непреклонно,
И к постригу готовиться четою стали.
Молились еженощно и пуще ежедённо,
В постах обеты Господу давали.
Давидом Пётр в монахи наречённый,
И принял постриг в Спасском монастырском храме.
Февронья ж Ефросиньей наречёна,
Нашла себе приют в монастыре в Успенском храме.
Монашеский устав он тверже камня,
И быт монахов скрыт семью замками.
Неведомо, как жили сестры, братья,
И как молились в скудных кельях днями.
И если в жизни люди с бесами воюют,
Как с агнецами насколько сил хватает,
То в монастырских кельях страсть бушует,
Как с тиграми монахи в бой вступают.
Но лишь известно, что влекомые молвою,
К монахам праведным шли люди вереницей.
Спросить совета мудрого, очиститься душою
И вместе с ними Богу в келье помолиться.
Так проходили месяцы, тянулись годы
В молитвах за грехи мирские плата,
И сколько прихожан, их душ спасённых
Не перечесть, лишь времени затрата.
Но даже разделенные друг с другом,
Сердца их бились словно в унисон.
И мысли были полны у супругов
Любви высокой к Богу у святых икон.
* * * * *
И вот однажды тёплым днём июньским дивным
Вошёл монах к Февронье в одеяньи чёрном:
- Сестра, я послан братом, во Христе Давидом,
Сказать тебе, что дух его отпустит скоро.
Монахиня-старушка прервалась минутку:
- Иди, скажи, чуть-чуть пусть подождёт.
Не может, мол, сестра оставить ниток скрутку,
Покуда образ Богородицы святой дошьёт.
В монашьей келье в чёрном одеянье
На смертном Пётр лежал уже одре.
Схудавший и в предсмертном состояньи,
И ждал известий он о своей сестре.
- Ты поспеши к возлюбленной моей!
И пусть придёт проститься уж со мной!
Пусть поспешит, хочу увидеться скорей,
Из жизни ухожу теперь же в мир иной.
- Сестрица-матушка, скорей спеши, не медли
Проститься хочет Пётр – и твой в Миру супруг.
Уж смертушка пришла за ним, ждёт в кельи,
Когда испустит он последний мирской дух.
- Молю тебя мой брат, иди скажи Давиду,
Ещё немного уж осталось потерпеть.
Ведь лик уж Богородицы почти дошила,
Осталось лишь стезицу в узел запереть.
Бежал тот инок снова всю дорогу,
Застал уж князя вовсе чуть живого.
Ослабши веки Пётр открыл немного
И шепотом сказал последнее тут слово:
- Скажи, что ждать уж боле мочи её нету!
Скажи Февронье милой любушке моей,
Иду на суд великий данным мной обету
И в вечность ноне ухожу с любовью к ней.
Посланник прибежал опять к Февронье,
И плача, сообщил последние его слова.
И то, что стоя перед ним у изголовья
С любовью в мир иной возвысилась душа.
И замерла Февронья, чуть побледнела,
Привстала пред иконами святых,
Перекрестилась, ликом просветлела
И помолилась, пряча горьких слёз своих.
Прощаясь навсегда, слезу рукой смахнула,
По неоконченному шитью вдруг провела,
Затем смотала нитку на иголку и воткнула
И тихо с благостностью к Богу отошла.
И ангелы, их подхватив святые души,
Февронью и Петра теперь в веках свели.
Для любящих сердец времён досужих
Сквозь облака в бездонное их небо понесли.
К тому, кто подарил земное счастье им,
Великую, кристально-чистую любовь.
Чей брак чредой невзгод остался нерушим,
К себе призвал своих детей Господь.
И как записано в минеях православных,
В июне месяце от двадцать пятого числа
Почили старцы времен тех стародавних,
Но их любовь всё также была жива.
* * * * *
И после отпевания святых покойных
Пренебрегли бояре завещанью быть:
- Так ведь нельзя в обычаях церковных
Монахов вместе рядом хоронить.
Пытаясь соблюсти канон церковный
Гробы установили в храмах разных
И отпевал монах, их наставни;к духовный,
Читал псалмы с печалью громогласно.
И гроб Петра, что во Христе Давида,
К прощанию был у соборной церкви установлен.
А гроб сестры его, по святцам Ефросиньи,
За городом в монастыре сестёр был ей условлен.
Однако утром в ужасе немом застыли,
Пришедшие священники и прихожане.
Гробы наутро оказались вдруг пустыми
В церквах обеих. Удивлялись горожане.
Никто не мог сказать, куда они девались,
Тела влюбленных седовласых старцев.
И муромчанам в небе лики показались
Новопредсталенных в небесном царстве.
Но вскоре прибежал к ним сторож храма
Из Богородского, что высится на берегу Оки,
И в ноги пал епископу, твердя упрямо,
Сказал о чуде, снизошедшем в храме у реки.
Мол, ночью темной он заснул случайно,
И не увидел кто благочестивую чету
По Божьей воле перенёс необычайно
И уложил их в общем каменном гробу.
И все пошли смотреть, дивиться чуду.
Никто не мог такого в жизни ожидать
Что даже после смерти верные супруги
Желают вместе неразлучными лежать.
Они, при жизни как мирской хотели,
Лежали вместе в одном каменном гробу,
Февроньи недошитым рукодельем
Укрыты покрывалом словно по волшбу.
*Волшба – волшебство (старославянское, устаревшее). Считается, что Волшба – это тот инструмент Бога, которым он сотворил Мироздание.
Решив, что это слуги верные супругов,
Решили выполнить прижизненный указ
И положили вместе их от лишних пересудов
В гроб каменный, как был завещан им наказ.
И вновь собранием церковным порешили,
Что все ж каноны церкви нужно чтить.
И вновь тела усопших в храмах разлучили
И трем монахам приказали сторожить.
Закрыли двери храмов на дубовые засовы.
Замки амбарные в пуд весом не сломать.
И сторожам, впредь наказанием суровым,
Чтоб глаз своих они не смели закрывать.
Но чудо изнова случилось поутру
Тела святых вновь воспарили словно птицы,
И вновь лежали в каменном гробу,
Покрытые той самой плащаницей.
И так решили всем собранием народным
Что коль и после смерти есть любовь,
То пусть покоятся они в молчаньи скорбном
И символом семьи пусть будут вновь.
И вот с тех пор в народе стали замечать,
Что кто с молитвою к святым приходит,
Они все также продолжают помогать –
Благословение от них с небес снисходит.
С тех пор приходят люди поклониться
Мощам святым, давно умерших старцев,
И пред иконой о своей любви молиться
Прося святых душевного лекарства.
С мольбой взывают дарования любви –
Любви мирской, такой же беззаветной.
Любви навеки, чтоб до гробовой доски.
Чтоб горести ушли прочь незаметно.
* * * * *
А на полях ромашки белым-белым морем
Колышутся, слегка качаясь на ветру.
И солнце отраженье в них находит
В знак памяти Февронье и Петру.
С тех самых пор все девушки гадают
На лепестках ромашки о своей любви,
И с каждым нежным лепестком срывают
Надежды и мечты сердечные свои:
- Раз, два, три, четыре, пять
На любовь хочу гадать.
- Ты ромашка не спеши,
Мне всю правду расскажи!
- Любит или же не любит?
- Накричит иль приголубит?
- Быть в богатстве иль с сумой?
- Быть счастливой иль вдовой?
- А еще скажи скорей,
Сколько Бог нам даст детей?
- Раз, два, три, четыре, пять
На любовь хочу гадать…