Одиночество – вот диагноз. «Нет, не лечится», — скажет доктор…
Тени прячутся в старых арках, не желая под ливнем мокнуть. Что за дело им до прохожих, лучше жаться к кирпичным нишам, пусть мерещится свет в окошках.
Это фото нечётким вышло. Так должно быть. Размыты в прошлом, в жёлтой сепии боль и радость. Так хотелось бы о хорошем перещёлкивать многократно, но несбыточны три желанья под прицелом у объектива. Говорят, будто осень – злая. Но она просто входит тихо, оставаясь листвою в кадре и за кадром – воспоминаньем. Одиночество – это кантри. Это то, что случилось с нами. Распахнёт дверь парадной ветер и подхватит клочки бумаги. Кто-то с кем-то, быть может, вместе – дату выведет чёрный маркер. Так должно быть: альбом и лента. Он завязан крест-накрест ею. Я заснял волшебство момента. Есть ли что-то, о чём жалею? Запотело стекло, и плёнка ничего не даёт в итоге. Я ловлю в объектив влюблённых в бесконечном людском потоке. Как смешно вылетает птичка из-под чёрной дешёвой ткани. Мир, огромный и фанатичный, проявляясь, не отпускает.
Одиночество, нет, не греет – ретуширует акварелью, ретуширует небо серым, а по небу плывут макрели. Этот кадр не выйдет чётким. Огорчаться ли, нет? Не знаю. Каждый хочет сказать о чём-то до того, как умрёт в финале изнурительных фотосессий, станет в старом шкафу скелетом. Хорошо, если в этом сердце птичка будет не то, что б в клетке.