Из рыбного садка Балык-юве
навстречу необъятной синеве
лететь, минуя сети в горловине,
туда, где пенят воду в молоко
не водомёты яхтенных движков,
не полукружья влажных спин дельфиньих.
Не человечий, птичий круглый глаз
с высот нависших скал глядит сейчас,
как борются стихии у границы:
под берегом вода тиха, черна,
а на ветру, при свете - там она
вскипает паром, стелется, курится,
когда её касаются лучи
полуденного солнца, горячи.
Поток воздушный резок и неистов,
сбивает с ног, и не поднять руки:
здесь ледяные ветры моряки
прозвали тримунтаном и маистро.
Всё в белых прядях, море как руно.
Оно и воздух - так заведено -
объятия сплетают век за веком.
Вода, согрета солнцем, рвётся ввысь.
Её противоборство с ветром - жизнь.
От тавров до архипелажных греков,
из тьмы времён,
от множества племён,
которым нынче не сыскать имён -
развеялись, истаяв белым паром -
столетия проносятся как миг
до крепких, загорелых рук твоих,
привыкших поднимать упрямый парус,
до вросших в доски палубы ступней.
Вода бурлит, и воздух спорит с ней:
текучи, неуёмны и бессмертны,
как вечны те же скалы да прибой
и жаркий свет, а что до нас с тобой,
то мы - лишь пар, струящийся под ветром.