В корабельной сосновой роще, где деревья росли, как мачты,
Собирая на верхних иглах мириады горячих звёзд,
Словно свечки святого Эльма на снастях в бесконечной качке,
Возвышалась сосна-мечтатель, ей хотелось сбежать всерьёз.
И, когда появились рядом бородатые лесорубы
И стальным топором звенящим оборвали земной поток,
Улыбалась она беспечно, и гудел где-то рядом в трубы
Светлый ангел, а, может, боцман для неё просвистел в свисток.
И она вознеслась, как шпага, и проткнула тугое небо,
Без коры и без тяжких веток, так возвышенна и стройна,
Что матрос остроглазый Джонни видел рифы с верхушки крепкой,
И арфист океанский ветер говорил, что она — струна.
Так и стала сосна грот-мачтой на пиратском большом корвете,
Чёрный флаг развевался лихо, белый парус тянул вперёд.
Океан и четыре моря повидала она на свете,
А портам, в темноте манящим, потеряла давно уж счёт.
Но однажды, во время шторма, ветер дёрнул в сердцах за струны
И порвались они со стоном, и сорвало её с колков,
И носило три дня по волнам, но гудел где-то рядом в трубы
Светлый ангел, и хмурый боцман выдал пару лихих свистков.
А потом был песчаный берег, на котором встречала юность,
И толпа корабельных сосен обступила со всех сторон,
И запел похоронно дождик, и подругам её взгрустнулось,
И закапали злые слёзы из высоких прекрасных крон.
Моряки, что спаслись на мачте, чтоб согреться, подняли кубок,
Из последних её обломков развели до небес костёр,
В темноте засверкали искры, благодарственно пели губы,
И суровый обычно боцман ненароком слезу утёр.
Светлый ангел летал над ними и гудел восхищённо в трубы,
И почудилась ветру зависть в робком взгляде её сестёр.